3 ответов в теме

[Yorik]

Сочинение князя Михаила Михайловича Щербатова (1733 - 1790) "О повреждении нравов в России" было напечатано А.И. Герценом в 1858 году. До этого времени на русском языке еще не было напечатано никаких материалов о дворцовых переворотах XVIII века и сопутствующих им событиях. Князь был современником многих описываемых им событий или слышал о них из первых рук. Я предлагаю вашему вниманию отрывки из этой книги, полагая, что они представляют немалый интерес. Но это совсем не означает, что я не вернусь в дальнейшем к затронутым здесь вопросам.

Князь-иждивенец

   Князь Иван Васильевич Одоевский в XVIII веке имел очень большое состояние, но был склонен к различным излишествам. О приумножении своего состояния он совсем не думал, так что постепенно весь прожился до такой степени, когда вынужден был продать все свои деревни и прочее имущество. Остались у него лишь дом в Москве на Тверской да несколько крепостных музыкантов. Вот эти-то музыканты ходили по городу, играли в различных местах, и так добывали пропитание для себя и скромные средства для содержания своего хозяина.

Жизнь за царя

   Как-то на одной из ассамблей один из офицеров, стремясь выслужиться перед императором, во всеуслышание заявил, что готов отдать свою жизнь за Государя, во всяком случае, умереть за него. Петр I услышал его и заметил, что он не требует этого, и не может требовать, но от офицера требуется только, чтобы в случае опасности для жизни царя он был расположен пожертвовать своей жизнью. Но офицер уже завелся и твердил, что готов это сделать в любую минуту, когда потребуется Государю. Тогда император взял офицера за руку и поднес его палец к горящей свече. Офицер стал вырывать свою руку, Петр выпустил ее и сказал:

"Когда ты малой боли обожжения пальца вытерпеть не можешь, не по нужде, а по воле своего Государя, то как ты мог щедро обещать с радостью и все тело свое без нужды пожертвовать?"

Мешуков и Петр I

   Поручик флота Захар Данилович Мешуков был первым заметным мореходом из петровских птенцов и пользовался его большой любовью. Однажды в Кронштадте на пирушке он изрядно набрался и стал вслух размышлять о возрасте Государя и его наследнике, а потом горько заплакал. Петр удивился этому и стал расспрашивать Мешукова о причине его слез. Тот ответил, что думал о столице, о флоте и русских мореплавателях, которые все суть дела рук петровых. Но видя ослабление здоровья царя он не мог удержаться от слез, а потом он добавил:

"На кого же ты нас оставляешь?"

Царь ответил:

"У меня есть наследник", -

Имея в виду Алексея Петровича. На это Мешуков неосторожно заметил:

"Ох, да ведь он глуп, все расстроит!"

И сказано это было не только перед императором, но в присутствии большого количества людей. Все замерли. Но Петр усмехнулся и дал ему подзатыльник с прибавлением:

"Дурак, сего в беседе не говорят!"

Сравнение с отцом

   В том же Кронштадте на другой пирушке присутствующие начали превозносить Петра I и утверждать, что он превзошел своего отца. К общему хору похвал не присоединился только князь Яков Федорович Долгоруков. Петр заметил это и потребовал, чтобы князь высказал свое мнение по этому вопросу. Долгоруков попросил немного времени на размышление, а потом начал говорить. Начал он с того, что перечислил все великие деяния своего императора, но заметил, что эти подвиги еще не обеспечивают внутреннего спокойствия государства и безопасной жизни для его граждан. Алексей же Михайлович начинал тоже многое, но главное что он сделал для государства, это его Уложение. Ныне оно требует перемены, так как обычаи и нравы в государстве сильно переменились. Вот когда Государь завершит все свои подвиги созданием благих законов, вот тогда и можно будет сказать, что он превзошел своего отца. Петр I молча выслушал князя и согласился с его мнением.

После смерти Петра I

очень остро встал вопрос о наследовании престола. Император завещания не оставил, никакого соответствующего данной ситуации закона в империи не существовало, так что высшие сановники империи были в растерянности. Пока перебирались различные кандидатуры, князь Меншиков начал действовать, решив продвинуть к власти императрицу Екатерину Алексеевну. Он привлек вначале графа Петра Андреевича Толстого, опасавшегося репрессий за участие в расправе над царевичем Алексеем, а потом и еще нескольких вельмож. Они обратились к подполковнику гвардии Ивану Ильичу Мамонову и получили его одобрение, а также заверения в том, что гвардия поддержит эту кандидатуру. Так и произошло. Перед собранными полками Екатерина Алексеевна была провозглашена императрицей Екатериной I. К немалому удивлению жителей империи.

После воцарения Екатерины I

к возможному претенденту на престол Перу Алексеевичу, сыну умерщвленного царевича Алексея Петровича, для присмотра за ним был приставлен молодой князь Иван Алексеевич Долгоруков. Молодой князь был всего несколькими годами старше Петра Алексеевича, и вскоре стал его постоянным товарищем и спутником в различных развлечениях. Умный и честолюбивый князь решил поставить на возможного будущего императора, а не быть передатчиком двору мыслей и настроений молодого человека. Однажды, оставшись наедине с ним, он пал на колени и выразил всю свою преданность. Князь заявил, что считает Петра Алексеевича единственным законным наследником российского престола и заверил его в своей преданности и усердии в достижении цели. С этих пор двух молодых людей стала соединять очень крепкая дружба.

Вопрос о престолонаследии

стоял, тем не менее, очень остро. Князь Меншиков хоть и был фактическим правителем Империи, и стоял вплотную к престолу, но никаких шансов взойти на вожделенный престол у него не было. Не позволяло его низкое происхождение. Тогда светлейший князь задумал интригу, целью которой было стать тестем Государя. А для этого надо было объявить наследником престола Петра Алексеевича. Но с этой кандидатурой далеко не все вельможи империи были согласны, так как опасались мести с его стороны за умерщвленного отца, царевича Алексея. Меншиков решил действовать на свой страх и риск, но вначале он решил прозондировать настроения венского двора. Князь вступил в контакт с императорским послом графом Вратиславом, и поинтересовался мнением Вены о том, как австрийцы отнесутся к кандидатуре Петра Алексеевича как наследника на российский престол, об управлении Меншикова до совершеннолетия императора, и о том, чтобы женить наследника на своей дочери. Вскоре из Вены были получены утвердительные ответы по всем интересовавшим князя ответам. Более того, Вена прислала 70 000 рублей серебром некой госпоже Крамер, которая была камер-фрау у императрицы Екатерины Алексеевны. Эти деньги должны были склонить императрицу к тому, чтобы объявить наследником престола князя Петра Алексеевича. Так и произошло, а после смерти императрицы в 1727 году князь Петр Алексеевич взошел на российский престол под именем императора Петра II.

Недолгий триумф Меншикова

   Светлейший князь очень хотел иметь карманного императора. Для этого требовалось контролировать все его контакты. Это стало особенно легко после объявления о помолвке юного императора и дочери Меншикова княжне Екатерине Александровне. Это сообщение вызвало негодование в стране, но тихое, кулуарное. Да и император не выказывал особой радости по этому поводу, но пока подчинился. А Меншиков после этого перевез Государя и его двор в свой дворец, так что теперь император без его ведома не мог и шагу ступить. Такие действия Меншикова не могли нравиться императору. Меншиков же продолжал делать шаги, которые показывали Петру II, как мало у него реальной власти. Воспитателями у Петра II были Семен Афанасьевич Маврин и Иван Алексеевич Зейкин, родом из Венгрии. Меншиков для устранения посторонних влияний на юного императора отправил Маврина в Тобольск, а Зейкина выслал на родину. А Петр II даже боялся спросить о судьбе своих воспитателей. Странно, что при такой бдительной опеке Меншиков проглядел влияние князя И.А. Долгорукова! Другой случай произошел во дворце, когда купечество поднесло молодому императору несколько тысяч золотых червонцев. При этом присутствовала и сестра императора великая княжна Наталья Алексеевна, которая и попросила у императора эти деньги на свои нужды. Петр II согласился, но встретившийся Меншиков приказал вернуть эти деньги обратно. Хоть он и объяснял свой поступок необходимостью к бережливости, как у Петра Великого, но обида у императора осталась. Такими вот поступками Меншиков и рыл себе могилу.

Падение Меншикова

   Чтобы утешить императора, Меншиков окружил его всяческими увеселениями, в том числе он приучил его к псовой охоте. Новой забаве Петр II стал предаваться со всей страстью и стал пропадать на охоте целыми днями, невзирая на погоду. Светлейший уже не мог принимать участия во всех этих молодых забавах, так что у императора, И.А. Долгорукова и их сторонников стало появляться время для консультаций и различных встреч, которые Меншиков уже не мог контролировать. Так и созрел заговор с целью устранения Меншикова. Воспользовались отлучкой Меншикова в Ораниенбаум для освящения построенной им церкви, куда тот и прибыл 19 августа 1727 года. В это же время по совету И.А. Долгорукова император в сопровождении гвардии прибыл в Петергоф, где и расположился. Отсюда были посланы распоряжения: двору - немедленно выезжать из дворца Меншикова; Меншикову - не ездить в Петергоф и оставаться в Ораниенбауме до особого распоряжения. То есть Меншиков оказался в Ораниенбауме фактически под арестом. Отсюда 5 сентября его и отправили в Петербург. Просьбы Меншикова о встрече с императором для своего оправдания были отклонены не столько самим императором, сколько его окружением, которое опасалось, что светлейший сумеет выкарабкаться. Невеста императора княжна Екатерина Александровна послала сестре императора Наталье Алексеевне просьбу исхлопотать у своего брата помилование для ее отца. Все было тщетно! Семейство Меншиковых было очень быстро отправлено в ссылку, а все их имущество было конфисковано.

[Yorik]

После свержения Меншикова
главным лицом в государстве стал фаворит Петра II князь Иван Алексеевич Долгоруков. Но уроки опального временщика (Меншикова) ничему его не научили. Он добился обручения своей сестры княжны Екатерины Алексеевны с Петром II, получил от царя множество наград и пожалований для себя и всех своих родственников. В таких условиях все его пороки: пьянство, любовь к роскоши и женщинам, страсть к насилию, - пышно расцвели. Вот один пример. Он сошелся с женой князя Никиты Юрьевича Трубецкого, урожденной Головкиной, и открыто с нею жил. При этом он часто наезжал в дом к князю и бесчинствовал там, а ведь князь был офицером кавалергардов и имел чин генерал-майора. Но связываться с фаворитом молодого императора даже славный офицер не смел... Однажды Долгоруков дошел до того, что хотел выбросить князя из окна его собственного дома. Трубецкого спасло только вмешательство Степана Васильевича Лопухина, свойственника Петра II по бабке, бывшего любимцем у нового временщика.
Распутство И.А. Долгорукова
достигло таких пределов, что согласие женщины на связь с ним уже не приносило ему никакого удовольствия. Тогда он придумал следующее: к его матери часто приезжали знатные дамы, часто с молодыми дочерями, так князь стал затаскивать этих женщин в свои комнаты и там насиловал их. Другие знатные молодые люди стали следовать его примеру, так что Щербатов говорит об этом в своих записках:

"...можно сказать, что честь женская не менее была в безопасности тогда в России, как от Турков во взятом граде".

К охоте Петра II
приучил князь Алексей Григорьевич Долгоруков, отец Ивана Алексеевича, человек посредственного ума, но страстный охотник. Когда государь приехал для коронации в Москву (состоялась 24 февраля 1728 года по ст. стилю), князь убедил его остаться навсегда здесь, а Петербург забросить. Соблазнял он молодого императора и тем, что вокруг Москвы имеется множество прекрасных мест, пригодных для охоты, в отличие от Петербурга. Император легко согласился с такими доводами и остался в первопрестольной. Охоты Петра II могли продолжаться по месяцу и даже более. Государственные дела забрасывались, если только у кого-нибудь из Долгоруких не доходили до них руки.
Вместе с государем на его охоты был вынужден выезжать и его двор: все придворные вынуждены были стать охотниками, - а кроме того со всей страны были выписаны хорошие охотники с собаками. Представьте себе, что огромная толпа высокородных охотников с бесчисленной свитой из егерей, сокольников и прочих сопровождающих носилась по лесам и полям, вытаптывая множество засеянных площадей. Урон хозяйствам наносился огромный, но никому до этого и дела не было. Ездили охотники, в основном, по землям Боровского и Коломенского уездов, но заезжали и в другие места. Целый день с утра и до вечера молодой император в любую погоду, и в дождь, и в холод, носился с собаками. Вечером уставший государь возвращался на охотничью квартиру, где его встречала новая невеста, княжна Екатерина Долгорукова (обручение состоялось 30 ноября 1729 года), со множеством девиц и женщин. Начинался пир и бал, который мог продолжаться далеко за полночь. А рано утром вновь трубили рожки...
В конце 1729 года император возвратился в Москву из Коломенского уезда, но образ его жизни изменился мало. Продолжались веселые пиры, балы, а императора больше всего увлекали кулачные бои и медвежьи травли. 6 января 1730 года (ст. стиль) Петр II посетил Водосвятие на Москве-реке, где и простудился; вскоре он заболел еще и оспой и в ночь с 18 на 19 января 1730 года скончался. Все надежды рода Долгоруких рухнули в одночасье.
Сразу же после смерти Петра II
собрался Верховный Тайный Совет, состоящий из восьми человек, который стал рассматривать возможные кандидатуры на российский престол. Хотя в Совете и преобладали Долгорукие и Голицыны, но кандидатуру невесты покойного императора, княжны Екатерины Долгоруковой, всерьез даже не стали рассматривать, а отклонили сразу же. Долго и серьезно рассматривалась кандидатура первой жены Петра I, Евдокии Федоровны Лопухиной. За эту кандидатуру было и то, что вторая жена Петра I уже царствовала, и то, что будучи весьма слабой умом, Лопухина не сможет серьезно противиться постановлениям Совета и даст утвердиться его власти. Против ее кандидатуры выдвинули то обстоятельство, что род Лопухиных весьма многочислен, и даже при слабоумной императрице сможет разрушить все постановления Совета. Официальным же поводом для отклонения ее кандидатуры было выдвинуто то обстоятельство, что по российским законам монашеский сан не может быть снят с человека ни при каких обстоятельствах.
Совет принял решение, что, так как мужское потомство Петра I пресеклось, то престол должен вернуться в старшую ветвь Романовых и перейти к одной из дочерей Иоанна V. Кроме того, дочерей Петра Великого, Елизавету и Анну, как незаконнорожденных, то есть, хоть и признанных законными дочерьми Петра Великого, но рожденных до брака, было решено вообще отстранить от престола.
Остались две дочери Иоанна V: Екатерина Иоанновна и Анна Иоанновна. Герцогине Мекленбургской Екатерине Иоанновне решили не предлагать трон из-за беспокойного нрава ее супруга, герцога, который, как опасались, мог вовлечь Россию в новые войны. Наиболее подходящей членам Совета представлялась кандидатура вдовствующей герцогини захудалой Курляндии Анны Иоанновны. Это предложение было выдвинуто князьями Дмитрием Михайловичем Голицыным и Василием Лукичем Долгоруквым, одобрено Советом, а затем и Сенатом, обсуждение в котором однако было насильно ускорено членами Совета. В Курляндию были посланы Вас. Лук. Долгоруков, Мих. Мих. Голицын и генерал-майор Леонтьев, которые везли с собой ограничительные пункты, только подписав которые Анна Иоанновна могла стать императрицей России. Все связи между Россией и Курляндией были заблокированы, чтобы исключить возможность постороннего воздействия на герцогиню курляндскую.
Ограничительные пункты,
которые предстояло подписать Анне Иоанновне, выглядели так:

"Чрез сие наикрепчайше обещаемся, что наиглавнейшее мое попечение и старание будет не токмо о содержании, но и о крайнем и всевозможном распространении православныя нашея веры греческаго исповедания; такожде по принятии короны российской, в супружество во всю мою жизнь не вступать и наследника ни при себе, ни по себе никого не определять; еще обещаемся, что понеже целость и благополучие всякаго государства от благих советов состоит того ради мы ныне уже учрежденный Верховный Тайный Совет в восьми персонах всегда содержать и без онаго согласия:
1) ни с кем войны не вчинять,
2) миру не заключать,
3) верных наших подданных никакими податьми не отягощать,
4) в знатные чины, как в стацкие, так и в военные сухопутные и морские выше полковничья ранга не жаловать, ниже к знатным делам никого не определять, а гвардии и прочим войскам быть под ведением Верхоного Тайного Совета,
5) у шляхетства живота, имения и чести без суда не отнимать,
6) вотчины и деревни не жаловать,
7) в придворные чины, как русских, так и иноземцев не производить,
8) государственные доходы в расходах не употреблять и всех верных своих подданных в неотменной своей милости содержать, а буде чего по сему обещанию не исполню, то лишена буду короны российской".

Легко видеть, что при реализации такой программы реальная верховная власть сосредотачивалась в руках очень немногих семейств, в первую очередь в руках Долгоруких и Голицыных. Последние рассчитывали, что ради императорской короны Анна Иоанновна подпишет эти ограничительные пункты, надо только до подписания и оглашения пунктов изолировать герцогиню от постороннего и вредного влияния. А желающих оказать свое влияние на будущую императрицу оказалось более чем достаточно. Во-первых, различные группы дворян предлагали множество планов по дворянским привилегиям для всех дворян, а не только для самоизбранных членов ВТС и их родственников. Во-вторых, в России было много сторонников самодержавной формы правления, особенно в гвардии, которые люто ненавидели временщиков.
Еще находясь в Курляндии, Анна Иоанновна получила сообщение о положении дел в России, тем не менее, герцогиня решила подписать кондиции и письменно известила ВТС о том, что она согласна принять престол на предложенных ей условиях.
При получении письменного ответа
от Анны Иоанновны, он был зачитан в собрании высших чинов государства вместе с кондициями. По Москве поишли различные толки о новом государственном устройстве, а в Верховный Тайный Совет посыпались проекты государственного устройства России от различных групп духовных и светских лиц. Таких проектов набралось аж двенадцать, но во всех предлагалось сосредоточить власть в руках всего дворянства, как класса, а не в руках немногих избранных лиц. Верховный Тайный Совет вынужден был принимать все эти проекты, но до их рассмотрения дело так и не дошло.
Анна Иоанновна тем временем
двигалась в сторону Москвы, 10 февраля остановилась в селе Всесвятском в доме Царевича Грузинского и принялась ожидать торжественного въезда в Москву. Всем дворянам и высшим священникам было дозволено приезжать в это село для поздравлений Государыни. Долгоруковы знали, что очень многие были не довольны ограничительными пунктами, которые они составили. Им приходилось опасаться, чтобы до коронации и, следовательно, утверждения кондиций, никто не подал бы Анне Иоанновне какой-нибудь непотребной записки. Поэтому во время таких приемов один из Долгоруковых все время стоял около Анны Иоанновны и следил за тем, чтобы все, кто подходил к руке новой Государыни, держал свои руки за спиной и не смел брать руку Государыни в свои руки, как это было всегда принято при такой церемонии. Это вызвало новую волну недовольства Догорукими.

[Yorik]

Они (Долгорукие) опасались, как известно, не зря. Павел Иванович Ягужинский, генерал-прокурор Сената, тайно послал к Анне Иоанновне офицера Петра Спиридоновича Сумарокова с письмом, в котором он умолял герцогиню не подписывать присланные ей Долгорукими пункты. Посланец был перехвачен агентами Догоруких, сильно бит лично Василием Лукичем Долгоруковым и во всем признался. Павел Иванович был схвачен, а о его проступке было доложено Московскому Вельможному Совету, который постановил Ягужинского немедленно казнить. Однако по предложению Григория Алексеивича Долгорукова было решено не обагрять кровью такие счастливые дни, как светлое начало нового царствования, а содержать пока Павла Ивановича под сильной охраной.
Были и другие попытки связаться с герцогиней, но неудачные. Анна Иоанновна быстро поняла, что она может разыграть эту пьесу по своему сценарию, и начала потихоньку действовать. Она почувствовала, что у нее много сторонников среди гвардейцев. Вот когда в Росси впервые гвардия выходит на роль опоры и гарантии трона! Одним из первых актов еще не коронованной Государыни было назначение себя полковником Преображенского полка и капитаном Кавалергардов. Гвардейцы встретили это решение с полным восторгом. Одновременно свою подготовку вели и некоторые высокопоставленные вельможи России, которые были не в ладах с Долгорукими и Голицыными. Вел свою партию Остерман, но особенно важную роль сыграла группа в составе: новгородский архиепископ Феофан Прокопович, Василий Никитич Татищев и Антиох Дмитриевич Кантемир. Феофан Прокопович стремился добиться высокого положения и сильного влияния в церковных делах; Татищев искал новых путей к улучшению своего благосостояния; князь же Кантемир был беден, так как все состояние досталось его старшему брату Дмитрию Дмитриевичу, и надеялся таким путем достигнуть и почестей и богатства. Кроме того, он был влюблен в княжну Варвару Алексеевну Черкасскую, дочь и наследницу князя Алексея Михайловича Черкасского, одного из богатейших в России людей. Князь Черкасский имел свои счеты с Долгорукими, а особенно он был обижен на них за издевательства над своим шурином князем Никитой Юрьевичем Трубецким, о чем я уже рассказывал. Поэтому нет ничего удивительного в том, что эта троица открыла свои планы князю Черкасскому. Князь Черкасский был очень тихим и осторожным человеком, и открыто к их заговору решил пока не примыкать, но обещал содействовать тому, чтобы Анна Иоанновна узнала о мнениях своих подданых, которые были не согласны с решениями верховников.
Для налаживания связи с Анной Иоанновной князь Черкасский стал действовать через женщин, так как они вызывали меньше подозрений у охранников, и, в первую очередь, решил воспользоваться услугами своей свояченицы Прасковьи Юрьевны Салтыковой, супруги Петра Семеновича, так как Салтыковы к тому же были в родстве с Государыней. Прасковья Юрьевна оказалась женщиной хитрой и решительной; она нашла способ остаться наедине с надзираемой Анной Иоанновной и передать ей записку о намерениях наших заговорщиков. Мы не знаем точно, что было сказано в той записке, но из сношений Государыни с заговорщиками и родился план того спектакля, который был разыгран немного позднее, а в нем уже не последнюю роль сыграл и князь Черкасский.
А пока Анна Иоанновна 15 февраля торжественно въехала в Москву и была коронована, поклявшись соблюдать предложенные ей кондиции. Долгорукие и их сообщники успокоились, полагая, что торжественная клятва императрицы при коронации не позволит ей отказаться от взятых на себя обязательств. Надзор за императрицей был значительно ослаблен, что позволило всем заинтересованным лицам хорошо подготовиться к спектаклю, который прошел вскоре без единой репетиции (не было условий); остается только удивляться, как хорошо все сыграли свои роли. Прокопович и Кантемир сочинили челобитную к Императрице, в которой просили ее разрешить генералитету, духовенству и всему дворянству разработать проект нового государственного устройства России. Они дали подписать эту челобитную множеству различных граждан, как духовных, так и светских, большинство из которых не понимало, что происходит, и принимало все за чистую монету. Свою роль в этом спектакле должны были сыграть и гвардейцы. (Гвардия! На сцену истории! Марш!)
25 февраля Императрица давала аудиенцию высшим представителям российского дворянства. Дворец был наполнен людьми, но бросалось в глаза огромное количество собравшихся здесь гвардейцев. Впрочем, вначале никто не придал этому особого значения. Но вот князь Черкасский предстал перед императрицей и подал ей челобитную, о которой я уже говорил ранее. Императрица огласила поданную ей челобитную, но тут собравшиеся в зале гвардейцы подняли страшный шум и стали кричать о необходимости восстановления самодержавия. Императрица, однако, призвала всех к спокойствию, одобрила челобитную и поручила дворянству тут же, не сходя с места рассмотреть и обсудить проект своего прошения. Каково! А еще любят представлять Анну Иоанновну недалекой женщиной. Да за эту роль ей бы надо Оскара было вручить! Но тогда его еще не было... Непосвященные в курс дела дворяне растерялись, гвардейцы продолжали шуметь, требовать восстановления самодержавия и угрожать всем несогласным оружием. Жуткий кавардак! Предложенное к рассмотрению дело в таких условиях, естественно, не решалось, и в этих то вот условиях всеобщей путаницы и растерянности императрице от имени дворянства было поднесено прошение, уже заготовленное ранее, с просьбой править самодержавно. Анна Иоанновна величественно согласилась с просьбой всего дворянства, велела принести подписанные ею кондиции и свое письмо к Верховному Тайному Совету, в котором она соглашалась выполнять эти кондиции, и собственноручно, на глазах у восторженных подданных, разорвала эти документы.
Так Анна Иоанновна стала самодержицей, а влиянию Долгоруких и Голицыных пришел конец. Впрочем, репрессии на своих врагов Императрица обрушила не сразу, а постепенно, но пострадало за свою причастность к делам верховников довольно большое количество людей.
В дополнение этой истории дам несколько слов о самой Анне Иоанновне со слов князя Щербатова.
Анна Иоанновна по отзывам современников с детства была очень грубой, что при довольно-таки грубых нравах того времени говорит о многом. Она часто ссорилась со своей матерью Прасковьей Федоровной, урожденной Салтыковой, и однажды та даже прокляла свою дочь. Об этом стало известно из письма Прасковьи Федоровны к императрице Екатерине Алексеевне, в котором она сообщала, что прощает свою дочь.
Анну Иоанновну в свое время сосватали за племянника прусского короля и курляндского герцога Фридриха-Вильгельма. Свадьба состоялась 31 октября 1710 года и сопровождалась шумными пирами с обильными возлияниями, как это было принято при Петре I. Непривычный организм молодого европейца не выдержал русских нагрузок. Едва молодые выехали из столицы в Курляндию, как на мызе Дудергоф, недалеко от Петербурга, герцог скоропостижно скончался. Курляндией стал править дядя покойного герцога Фердинанд, но Петр I настоял, чтобы его племянница жила в Митаве. Так он мог лучше приглядывать за местными делами и вмешиваться в них по мере необходимости. Гофмейстером ее двора был назначен Петр Михайлович Бестужев, который частенько выступал полновластным хозяином в герцогстве. Неудивительно, что вскоре он оказался в пустующей постели молодой герцогини. Там его сменил, уже в царствование Петра II, Иоганн-Эрнст Бирен, позже переименовавший себя в Бирона, так как пытался присвоить себе древних и славных предков. Этого Бирена Бестужев себе на голову определил ко двору в качестве камер-юнкера. Про него рассказывали, что он был самого низкого происхождения, даже служил берейтором (или форейтером) и сохранил с тех пор страстную любовь к лошадям, но сумел сделать неплохую карьеру, а потом и занял при герцогине место своего благодетеля. Возможно, что это были просто сплетни высокородных дворян, ненавидевших наглого выскочку. Возникало множество брачных проектов для Анны Иоанновны, но ни один из них так и не осуществился. Самым реальным было предложение о браке с Морицем саксонским, побочным сыном польского короля Августа II. В 1726 году курляндцы захотели избавиться как от герцога Фридриха, так и от влияния ненавистной России. Они избрали своим новым герцогом этого Морица Саксонского, который мог занять трон только после свадьбы с Анной Иоанновной. Претендент, как на ее руку, так и на герцогскую корону очень понравился Анне Иоанновне, и она стала хлопотать в Петербурге о согласии Екатерины I на этот брак. Но на беду Анны Иоанновны сам Меншиков в это время имел виды на курляндскую корону (он так мечтал стать герцогом!), так что из хлопот бедной вдовы ничего не вышло. Тем временем испортились ее отношения с Бестужевым, и она добилась его смещения, после чего окружила себя курляндцами.

[Yorik]

Бирон в России сразу же был пожалован обер-камергером двора, Андреевской лентой и поместьями, но сам в особом стяжательстве замечен не был. Он прекрасно понимал свое положение, так как был чужаком и в России, и в Курляндии, где слишком хорошо знали о его незнатном происхождении и ненавидели его, как выскочку. Бирон прекрасно понимал, что гарантией его положения является Россия, и поэтому никаких особых сокровищ в Курляндию не перекачивал.
Однажды во время своей поездки в Курляндию, Бирон столкнулся с такими плохими мостами на своем пути, что его карета не могла проехать. Тогда взбешенный Бирон позвал сопровождавших его в поездке сенаторов и, не выходя из кареты, заявил им, что он велит положить их вместо бревен для исправления мостов. Высокородные сенаторы были вынуждены молча сносить гнев всесильного фаворита.
Семейство Долгоруковых после воцарения Анны Иоанновны подверглось сильным гонениям. Большинство мужчин было вначале выслано в Сибирь, потом многих вернули и заточили в Шлиссельбург, где их и переказнили. Казнен был даже князь Сергей Григорьевич Долгоруков, который в бесчинствах своих родственников участия не принимал и никаких выгод для себя не искал. Его вина состояла вот в чем. Сразу же после смерти Петра II князь Алексей Григорьевич Долгоруков с сыном и несколькими другими родственниками решили составить ложное духовное завещание от имени умершего императора. В нем говорилось, от имени Петра II, что он имел сношения с княжной Екатериной Алексеевной Долгорукой и оставляет ее беременной. В силу этого он высказывает свое желание возвести ее на престол.
Это была попытка с негодными средствами, которая только порочила имя княжны, но никакой реальной пользы не могла принести. Никто бы не допустил княжну Долгорукову к престолу. Князь Сергей Григорьевич, обладавший красивым почерком, должен был только переписать эту фальшивую духовную. Но он и этого не сделал, а, не довершив своей работы, Сергей Григорьевич уничтожил этот документ. Во время следствия по делу Долгоруковых этот факт всплыл, и князя Сергея Григорьевича казнили, хотя ни в составлении документа, ни в заговоре Долгоруких он не участвовал. Так велика была ненависть Анны Иоанновны к семейству Долгоруковых.
Гонения обрушились и на род Голицыных, но в меньшей степени. Князь Дмитрий Михайлович был отправлен в ссылку. Однако один из его сыновей, князь Сергей Дмитриевич, был сослан губернатором в Казань (та еще ссылка, даже не ссылка, а отстранение от двора). Другой его сын, князь Алексей Дмитриевич, пострадал больше. Имея чин действительного статского советника, он был сослан в Кизляр в одном из низших офицерских званий. Князь Петр Михайлович Голицын, который даже оказывал Бирону различные услуги, был изгнан из камергеров и послан управителем в Нарым.
Жестокости правления Анны Иоанновны занимают очень мало места в записках нашего князя, зато там дается несколько неожиданная для нас оценка ее царствования:

"Хотя трепетал весь двор, хотя не было ни единого вельможи, который бы от злобы Бирона не ждал себе несчастия, но народ был порядочно управляем. Не был отягощен налогами, законы издавались ясны, а исполнялись в точности, страшились вельможи подать какую-либо причину к несчастию своему, а не быв ими защищаемы, страшились и судьи что неправое сделать, мздоимству коснуться. Был управлен кабинет, где без подчинения и без робости един другому каждый мысли свои изъяснял, и осмеливался самой Государыне при докладах противуречить, ибо она не имела почти никогда пристрастия то или другое сделать, но искала правды. И так, по крайней мере, месть в таковых случаях отогнана была; да можно сказать и не имела она льстецов из вельможей, ибо просто наследуя законам дела надлежащим порядком шли".

Прямо Золотой Век какой-то в России был! А наши знаменитые историки все хаяли Анну Иоанновну и ее царствование. Правда, и князь Щербатов тоже делает свои замечания:

"Чины и милости все по совету или лучше сказать по изволению Бирона, герцога Курляндского, истекали... Жестокость правления отняла всю смелость подданных изъяснять свои мысли, и вельможи учинились на советниками, но дакальщиками Государевыми - и его любимцев. Во всех таких делах, в которых имели причину опасаться противуречием своим неудовольствие приключить, любовь к отечеству убавилась, и самство и желание награждений возросло..."

Ну, вот! Теперь думай тут, как все там было?!
Анна Иоанновна из своих придворных приблизила к себе княгиню Аграфену Александровну Щербатову (может именно в этом и кроется такая мягкость оценок нашего князя?), а также Анну Федоровну Юшкову и Маргариту Федоровну Манахину, которых императрица знала еще во времена своей молодости простыми девушками при дворе.
У Бирона тоже было несколько преданных ему людей. Первым среди них следует назвать графа Остермана, которого Бирон считал своим другом и искренне уважал. Остерман был, пожалуй, единственным человеком в России, который осмеливался давать Бирону советы, а тот их принимал.
Князь Александр Борисович Куракин доставал Бирону хороших лошадей, постоянно льстил ему, и мог развеселить Бирона и Императрицу дерзкой шуткой, которая другому могла бы стоить и головы. Так под шутками он тоже оказывал воздействие на ход дел в государстве.
Петр Федорович Балк также шутками и лестью веселил герцога и императрицу, но ни к каким делам он допущен не был. Вот, пожалуй, и все.
Деспотизм Анны Иоанновны видели и в том, что шутами при ее дворе, наряду с Балакиревым, были представители знатных семейств: князь Никита Федорович Волконский и князь Михаил Голицын.
Только при Анне Иоанновне был, наконец, должным образом учрежден двор и умножены и упорядочены придворные чины. Одежды на вельможах и дамах заблистали золотом, серебром и драгоценными камнями. Была выписана Итальянская опера, и при дворе начались многочисленные балы, маскарады и торжества.
Скоро великолепие и роскошь двора достигло таких размеров, что Императрица своим указом запретила ношение золота и серебра на одеждах, а разрешила только донашивать старые одежды, которые и были опечатаны. Это тоже не вызвало прилива любви к правительнице.
О том, как взошла на престол Елизавета Петровна, князь Щербатов в своих записках почему-то умалчивает. Он отмечает только ее красоту набожность, лень и почти полное отсутствие образования. Так по словам ее конференц-секретаря Дмитрия Васильевича Волкова, новая Императрица не знала, что Великобритания есть остров.
При восшествии Елизаветы Петровны на престол дежурным генерал-адъютантом был граф Петр Семенович Салтыков, верный служака Анны Иоанновны и ее преемников. Когда арестованного дежурного генерал-адъютанта привели к новой Императрице, он пал перед ней на колени, а его родственник Василий Федорович Салтыков сказал ему:

"Вот теперь ты стоишь на коленях перед нею, а вчера и глядеть бы не хотел и готов бы всякое ей зло сделать".

Императрица остановила В.Ф. и ободрила провинившегося П.С.
Но не ко всем Елизавета Петровна была так милостива. Перед переворотом она поклялась перед образом Спаса Нерукотворного, что если взойдет на прародительский престол, то все ее царствование никто не будет казнен. Однако сразу же после переворота несколько человек были арестованы и приговорены к смертной казни за излишнее усердие в деле непризнания Елизаветы наследницей престола. Среди них были такие люди, как граф Остерман и фельдмаршал граф Миних. Казнь всем им была заменена ссылкой.
Вскоре при дворе Елизаветы Петровны образовались две партии. Во главе одной стоял князь Никита Юрьевич Трубецкой, бывший в опале при Анне Иоанновне. Он был пожалован в генерал-прокуроры, всячески льстил новой императрице и представил ей указ о возобновлении всех законов Петра I. Вскоре почти все законы предыдущих правлений были отменены, кроме закона о первородстве в наследовании, а ведь среди них было и немало полезных для государства. Формальным главой другой партии был фаворит Императрицы Алексей Григорьевич Разумовский, но реальную политику этой партии определяли граф Алексей Петрович Бестужев, вызванный из ссылки, и Степан Федорович Апраксин. Эти двое регулярно и крепко выпивали с будущим графом и образовали оппозицию партии Трубецкого.
Само царствование Елизаветы Петровны князь Щербатов описывал мало. Он только очень сильно негодовал на резко возросшую роскошь и расточительность двора и вельмож того времени, а также на вороватость окружающих Императрицу лиц и всеобщий упадок нравов.
За свое недолгое царствование император Петр III успел раздать довольно большое количество наград и орденских лент. Однако не все были осведомлены о пристрастии нового императора ко всему прусскому. Так пострадал и граф Захар Григорьевич Чернышев. Он проводил в это время сравнительные испытания русских и прусских пушек. Благо за время Семилетней войны русские захватили много прусских орудий различных типов. Чернышев убедительно доказал значительное превосходство русской артиллерии по всем параметрам... Император хмуро выслушал доклад об этой пробе, но о награде Чернышеву речь даже не зашла.
У императора Петра III официальной фавориткой была графиня Елизавета Романовна Воронцова. Придя к власти, новый император захотел потоптать и других курочек, благо в претендентках недостатка не было, но он часто опасался вызвать гнев своей фаворитки. Однажды Лев Александрович Нарышкин, бывший любимцем нового императора, доставил ему во дворец на ночь княгиню Елену Степановну Куракину. Чтобы скрыть свое предстоящее ночное похождение, император в присутствии своего секретаря Дмитрия Васильевича Волкова сказал Елизавете Романовне, что он со своим секретарем всю ночь будет занят очень важными государственными делами. После чего император запер своего секретаря в кабинете вместе с догом и велел ему к утру сочинить какой-нибудь закон. Волков остался в кабинете, недоумевая о причине столь странного приказа, а император отправился к княгине Куракиной.
О чем писать Волков не имел ни малейшего представления. Предание гласит, что он вспомнил частые рассуждения графа Романа Илларионовича Воронцова о необходимости введения вольности для дворянства, сел за стол и довольно быстро набросал текст манифеста. Наиболее удачные места этого документа он вслух зачитывал своему товарищу по заточению. К утру текст манифеста был готов. Император распрощался с княгиней, ознакомился с манифестом и одобрил его. Так, якобы, появился на свет этот знаменитый документ.
Когда рано утром Нарышкин отвозил княгиню Куракину из дворца домой, он плотно занавесил все окна кареты. Не то чтобы это делалось для сохранения чести княгини, а из опасения, что об этом прознает графиня Елизавета Романовна. Однако княгиня, напротив, порывалась все время как можно шире раздвинуть занавески для того, чтобы весь город знал о том, что она с Государем ночь переспала!