Опубликовано 16 Январь 2018 - 17:53
Братцы, это перенабранные отрывки из моих записей. Пытаюсь как то облитературить для удобочитаемости.
Предложу продолжение прежней темы, коль, вижу, сподобалось (мне - бальзам на изрубленное в куски сердце)
и так-
Ну, это им, взрослым, учебный день, понимаешь, сорван. Нам же это внеплановый выходной. Из чего мы сделали специфические выводы. Следующий сбор металлолома должен был состоятся весной.
В круговерти бесцветной учебной суеты то яркое событие постепенно бледнело, затиралось... Однако параллелы наши из «А» класса, ничего не забыли, и тоже очень жаждали славы и реванша в извечном соревновании по раздолбайству. Надо заметить, что были они не меньшими босяками, чем мы, однако, в отличие от нас, бравшие, всё более количеством скандалов, чем их качеством. По этой причине были они и заметнее, а потому и родителей «ашек» в школе знали уж как родных.
И вот, настал день большого сбора металлолома весной. В частном секторе Инженерки и Потока, окружавших нашу школу и бывших главными источником ржавого железа, за зиму металла как-то не прибавилось. После летних каникул, - да. Народ ремонтировался, перестраивался, приобретал новые вещи, и потому всякий старый хлам в ожидании «долбаных будьготовов» мирно прорастал травой на обочинах напротив породивших его калиток. Называли нашу братию так вполне оправданно. На роже каждого нормального, в нашем понимании, пионэра просто было нарисовано задорное желание достать до базовых основ и раскачать оные, любое существо без разделения на видовую или классовую принадлежность, и основы те - раскурочить совсем. Однако это тема отдельной повести.
Когда классы собрались в кучки на школьном дворе, решая вопросы стратегии, к нам подошли главные организаторы безобразий из параллельного класса: Диктор, Галаган и Ефа. «Ну чё, - говорят, - давайте кварталы поделим, чтоб не пересекаться». Это было здраво, но, к слову, в этот раз от рекордов мы решили воздержаться, - еще помнилось какую нам выволочку устроили осенью. Поэтому, невидно перемигнувшись с Кондратом, Серым, Артиком и иными, мы выложили братцам – параллелам обжигающую новость. «А вы в курсе, что «сороковушники» (это школота из соседней школы №40) в каземате во рву (это у тех самых саперов) решётку выломали, а там, - железа, да и всякого иного – море!». Всякое иное, - это были учебные мины, в основном противотанковые, но зато всех возможных разновидностей и числа им в арифметике не найти!
Надо сказать, провокация удалась на славу. Параллелы «ашки», честно верили, что такие валенки, как «бэшки» после полученных выволочек уже ни на что «героиццкое» не способны. Хотя, сказать по-правде, они скорее всего, ни о чем таком не думали, весенний задор от мыслей здравых черепа зачистил. Действо с их подачи произошло вообще никем не жданное.
Здесь надо сделать поясняющее отступление. До того ежсезонье тоже не оказалось «почему-то» безоблачным вполне заполнялось нетусклыми событиями.
Сначала какие-то кооперативные гаражники, получив разрешение, расковыряли дальний нижний угол школьного забора, вместе с той насыпью, на которой он стоял, с целью встроить туда свои четыре гаража (к слову, стоят и поныне). Под насыпью оказался какой-то склад невероятного количества боеприпасов (скорей всего 1942 года, когда наши уже уходили) слегка подтопленный грунтовкой. Внимание саперов кооператоры, стремительные, как плевок курящего старшеклассника, решили не привлекать. Поэтому заиленные ящики с патронами, стволы и прочую милитаристичекую дрянь экскаватором возили через глухой перекресток. Там с ковша все сливалось-высыпалось через верх в дремучейшие заросли ежевики, раскинувшиеся на проезд метра на четыре, а то и на пять и на столько же ввысь. Заросли те окружали какой-то неимоверной древности забор. В войну он огораживал местный «фашицкий концлагерь», до войны там какие-то военные обитали, впрочем, как и в наше время. А что при царе тот забор защищал, было неведомо было даже старым аборигенам. Понятное дело, некто из школяров присек, что в ежевику, там, на углу Седова и Грибоедова, свалили «ну два самосвала патронов». Как следствие начались хронические опоздания с перемен. Немалая часть средней и старшей школоты приобрела вид, как тогда говорили, «гекельбэрифиннов», то есть количество прорех от зубьев ежевики становилось откровенно заметным, влоть до ленточных лохмотьев (ой вэй, бедные наши мамочки!). Добытый хабарь оттягивал карманы, и на рукавах, бедрах и боках темно-синей школьной формы оставлял заметное илистое лоснение. Плюс рыжие колючки ежевики, торчавшие отовсюду, даже из скальпов старателей. По строгостям «дрескода» нашей «девятки» (с.ш. №9), это считалось категорически недопустимым. Последней каплей стало эпическое зависание одного старшеклассника по прозвищу Журавель в самой гуще той злосчастной ежевики. Какой-то поц сообщил ему на ухо, что вот, везде бронебойно-зажигательные, а вот там, вокруг одинокой вонючки (айланта – дерево такое), прямо в центре колючего оазиса, там трассера ссыпали. Уже потом все спрашивали друг-друга: «нахрена ему те трассера понадобились?». А тогда все в жгучем нетерпении сучили ножками под партами, - быстрей бы урок кончился, да в заветную ежевику нырнуть. В той ежевике прокладывали целые системы ходов – взрослым не сунуться. По ним добирались до залежей и там «майнили» хабарь. Вот и этот, иерой, под конец урока откосил на посцать и рванул, весь такой в азарте, к заветным ежевичным джунглям, даже не подозревая, что там хищная жопа случая уже притаилась в ожидании именно его, дуралея. Всё случилось по неизменной формуле: «из-за одного мудака».
Уж простите, братцы, стараюсь покороче, но такие сочные деяния, что хочется ну хоть как то оттенки цветов и характеров успеть набросать.
В общем, айлант, дерево хрупкое, предсказуемо хрястнул под ним. Тем более, что толщиной он был с руку одноклассницы. Завис этот мудопляс прямо в центре той ежевичной пены, воздевшейся от земли к небу метра на четыре. Когда уж он перестал в нее погружаться из-за рефлексивных конвульсий (его с трудом убедили не дергаться), уже распяленный за везде, в том числе и слегка за впуклые щеки, - хищными крючкам ежевики, до дна ему оставалось еще метра полтора. Сам мерил на перемене, чсслово! Только по мето́де извлечения раскоряченного Журавля никто ничего толкового не придумал. Призвали сообразительных саперов. Несообразительные менты, распыляясь в россказнях о карательных возможностях уголовного кодекса, к тому времени, уже час терли шкуру в окрестностях события. Их речам, вздрагивая селезенкой, внимало школьное начальство. Чуть в стороне, на бугре смалили «примой» в кулак те стоеросовые десятиклассники, уже затаренные свежим патроном под жвак. Кумиры школоты и вечные при том ея притеснители.
Прибыли бывалые саперы. Сразу с краном на базе КрАЗА и этаким же экскаватором. Они были уже ко всему готовы, только у завхоза пару секаторов попросили. Питихшие свидетели Уголовного Кодекса, по-кроличьи смиренно созерцали священнодействие извлечения профессионалами долбоёба из ежевичной беды. Под Журавля завели какие-то брезентовые постромки и, зацепивши гаком саперного крана, потянули кверху. Тем временем из соседней больнички №4 прибыли заинтересованные эскулапы. Когда Журавель под нагрузкой впившихся крюков ежевики начал по нарастающей (по мере вытаскивания) орать с повышением мощности сигнала, медицина даже позволила себе вмешаться в процесс. Из-за этого он, процесс, растянулся по меньшей мере вдвое. Когда вместе с половиной спины школьного пиджака оторвалась последняя недорезанная саперами лоза ежевики, Журавлюшка обильно и, главное, очень громко обосрался, вися за спину на крюке крана и обильно истекая метрах так в трех над растительностью, - видать его звуки и истечения было хорошо ото всюду. Ну и ещё бы – часов шесть-семь хороняга провел-то, весь распяленный за все стороны. Вокруг перед ним расстилалась никем из школоты доселе невиданная с такого ракурса панорама Старой Северной стороны. В декабрьской тишине, вдруг водрузившейся над этим театром, кто то прорек равнодушным баритоном: «Нихрена не снотворное!» (см. к/ф «операция «Бегемот»). Потом внезапно заржали все. Менты, саперы, школота... Закрывшись ладошками и обнявшись тряслись плечами в немом хохоте завуч Нелля и Баба Лиза, воевода обнимал угол школы и плакал, захлебываясь... Не предать. Нелля по секрету потом нашей «классной маме» рассказывала, что наша, индифферентная ко всему человечному Алка-Палка, после того как выгнала из кабинета всех докладчиков о событии, вдруг оставшись наедине с собой, заржала семипушечным басом, потрясая хлипко остекленные рамы. О чем все остальные, крахмаля там уши за дверью, и узнали с удовлетворением. Мы тогда еще подумали: «не все так говёно, как нам казалось».
Журавля со школы не вышибли, но в детской комнате милиции клеймо ему на башню накатали так, что ходил он скромный, еще два года до выпуска, сторонясь от всяких неуёмных искателей приключений, на каковых у нас дефицита никак не случалось.
А потом, ёще в конце зимы, изнывая от серой обыденности школьных будней, друган Кузя из на-год младшего класса, примчался с обжигающим рот и язык каштаном новости ко мне. Этот злой гений таки синтезировал аллюмотол в своей злодейской подвал-лаборатории. При этом Кузя продемонстрировал две плоских баночки из-под гуталина, заполненных какой-то желтовато-серой субстанцией, категорически вызывавщей азартную сухость неба и приятную мелкую дрожь в верхнем отделе спинного мозга. Решение было моментальным и категричным: «надо жахнуть!».
1
