2 ответов в теме

[Yorik]

Княгиня Наталья Борисовна Долгорукова (1714-1771, в девичестве Шереметева) так описывала Анну Иоанновну:

"Престрашного была взору. Отвратное лицо имела; так была велика, когда между кавалеров идет, всех головою выше, и чрезвычайно толста".

Но княгиня, как и почти все Долгоруковы, пострадала от императрицы.

А вот как описывает императрицу в 1733 году нейтральное лицо, леди Рондо (1699-1783):

"...она почти моего росту, но несколько толще, с стройным станом, смуглым, веселым и приятным лицом, черными волосами и голубыми глазами. В телодвижениях показывает какую-то торжественность, которая вас поразит при первом взгляде; но когда она говорит, на устах играет улыбка, которая чрезвычайно приятна. Она говорит много со всеми и с такою ласковостью, что кажется, будто вы говорите с кем-то равным. Впрочем, она ни на одну минуту не теряет достоинства монархини; кажется, что она очень милостива и думаю, что ее бы назвали приятною и тонкою женщиною, если б она была частным лицом".

Анна Иоанновна сама пила очень мало (ей бывало очень плохо на следующий день даже от небольших доз спиртного) и пьяниц не любила, так как ее покойный муж, герцог Курляндский [Фридрих-Вильгельм, а вовсе не Бирон!], был беспробудным пьяницей и умер через два месяца после свадьбы от перепоя по пути в Петербург. Но это другая история, я же хотел только заметить, что пиры при дворе Анны Иоанновны существенно отличались как от пиров ее предшественников, так и от пиров ее преемников, ибо они были преимущественно трезвыми, т.е. без вина.

Исключение делалось только 29 января (ст. стиля), в годовщину восшествия императрицы на престол. В этот день все поздравлявшие во дворце императрицу должны были стать на колено и осушить до дна (это обязательно!) огромный бокал венгерского вина.

Впрочем, Анна Иоанновна могла и в другие дни (чаще всего, перед большими праздниками) пожаловать из своих царских рук бокал вина, но уже не тот, огромный, или рюмку водки с блюда своим любимцам из числа придворных или гвардейских офицеров, но это уже целиком зависело от ее настроения.

Зато императрица очень любила квас, который по первому требованию должен был подавать Анне Иоанновне князь Михаил Алексеевич Голицын (1697-1775), определенный во дворце в шуты. Князя не только прозывали "Квасником", но и во многих дворцовых бумагах он проходил под этой кличкой.

В шуты же князь был произведен за вероотступничество. В Италии, куда Голицын был послан учиться еще Петром I, князь тайно женился на итальянке и перешел в католичество. При Анне Иоанновне про Голицына вспомнили, узнали про его вероотступничество и тайный брак, и вытребовали князя обратно в Россию. В качестве шута Голицын должен был сидеть в специальном лукошке у дверей в покои императрицы.

Калмычка Авдотья Ивановна, также служившая одной из любимых шутих императрицы, получила свою фамилию Буженинова из-за пристрастия императрицы к этому блюду.

Очень любила императрица и тонкие блины, но рассказывают, что однажды повар подал к блинам то ли прогорклое, то ли подгорелое масло, и разгневанная императрица велела его за это повесить.
Не знаю, насколько достоверен этот рассказ, но он показывает отношение людей к норову Анны Иоанновны.

Следует заметить, что Анна Иоанновна вообще относилась очень серьезно к желудочным вопросам. Однажды маленький сын герцога Бирона объелся земляникой, и него заболел живот. Императрица быстро нашла крайнего и решила покарать гувернера мальчика: тот должен был в арестантском платье мести улицы.
Даже суровый герцог Бирон счел такое наказание чрезмерно суровым. Он велел заплатить невезучему гувернеру 1000 рублей и отослал его обратно на родину.

Как-то за столом у Анны Иоанновны оказались Бирон и князь Александр Борисович Куракин (1607-1749), который еще недавно был послом в Париже. Императрица пригубила кубок вина (она не очень уважала это занятие), а потом передала его Куракину со словами:

"Вам почти все европейские вины известны – каково это?"

Куракин имел неосторожность вытереть кубок салфеткой, и покрасневшая от гнева императрица закричала:

"Ты мной брезгаешь? Я тебя выучу, с каким подобострастием должно взирать на мою особу. Гей, Андрея Ивановича!"

Она хотела позвать графа Ушакова (1672-1747), заведовавшего тайной канцелярией. Однако Бирон заступился за своего приятеля и сумел успокоить императрицу, пояснив:

"Помилуй, государыня! Он cиe сделал неумышленно, а следуя иностранным обычаям".

Куракин и так был склонен к пьянству, а после этого случая он и вовсе стал являться ко двору пьяным, надеясь уклониться от службы. Вскоре он так этим наскучил Анне Иоанновне, что она дала ему, как говорится, полный абшид.

О своем пребывании в России оставил интересные записки генерал Христофор Манштейн (1711 - 1757). Некоторое место в этих мемуарах отведено и личности Анны Иоанновны.

Вот что написал Манштейн о самой императрице:

"Обыденная жизнь императрицы была очень правильная. Она всегда была на ногах еще до 8 часов. В 9 она начинала заниматься со своим секретарем и с министрами; обедала в полдень у себя в комнатах только с семейством Бирон. Только в большие торжественные дни она кушала в публике; когда это случалось, она садилась на трон под балдахином, имея около себя обеих царевен, Елизавету, ныне императрицу, и Анну Мекленбургскую. В таких случаях ей прислуживал обер-камергер. Обыкновенно в той же зале накрывался большой стол для первых чинов империи, для придворных дам, духовенства и иностранного посольства.
В последние годы императрица не кушала на публике и иностранные послы не были угощаемы при дворе. В большие праздники им давал обед граф Остерман. Летом императрица любила гулять пешком; зимою же упражнялась на бильярде. Слегка поужинав, она постоянно ложилась спать в 12 часу".

Кроме бильярда императрица иногда увлекалась и картами, но несколько своеобразно:

"Императрица не была охотница до игры: если она играла, то не иначе как с целью проиграть. Она тогда держала банк, но только тому позволялось понтировать, кого она называла; выигравший тотчас же получал деньги, но так как игра происходила на марки (т.е. на бумажки с числами), то императрица никогда не брала денег от тех, кто ей проигрывал".

Любила Анна Иоанновна и музыку, и театр, но так как в России это было не слишком развито, то она выписала актеров и музыкантов из-за границы, в основном, из Италии. В Петербурге по вкусам императрицы больше всего прижились итальянские и немецкие комедии. В 1736 году была при дворе поставлена и русская опера, которая была очень хорошо встречена публикой, но несмотря на вполне приличную постановку, императрице она понравилась меньше комедий.

[Yorik]

Анастасия Филатовна Шестакова являлась женой управляющего дворцовым селом Дединовым на Оке и была лично знакома с императрицей Анной Иоанновной. Последняя их встреча произошла в 1738 году в Петербурге. Об этой встрече сохранилась собственноручная запись Шестаковой, обнаруженная следователем в 1740 году после смерти императрицы и доставленная в Петербург.

Эта записка интересна как тем, что она не предназначалась для печати, так и тем, в ней отражен язык и дух той эпохи. Вот наиболее интересныеы фрагменты из этой записки.

Императрица допустила Шестакову в руке, потом крепко взяла ее за плечо, подвела к окну и пристально стала всматриваться в ее лицо:

"Стара очень, не так как раньше была Филатовна; пожелтела..."

Шестакова ответила:

"Уже, матушка, запустила себя; прежде пачкалась, белилась, брови марала, румянилась..."

Императрица прервала ее:

"Румяниться не надобно, а брови марай!"

В свою очередь императрица поинтересовалась:

"Стара я стала, Филатовна?"

Шестакова возразила:

"Никак, матушка, ни капельки старинки в вашем величестве нет!"

Анна Иоанновна настаивала:

"Какова же я толщиною? С Авдотью Ивановну?"

[Имелась в виду статс-дама Чернышева (1693-1747), урожденная Ржевская.]
Шестакова неистово возразила:

"Нельзя, матушка, сравнить ваше величество с нею: она вдвое толще..."

Императрица только вздохнула на это:

"Вот, вот, видишь ли!"

На следующий день императрица захотела подробнее побеседовать с Шестаковой. Она села обедать [Шестакова не посмела не только есть, но и сесть в присутствии императрицы] и начала:

"Ну, Филатовна, говори!"

Шестакова, немного жеманясь:

"Не знаю, что и говорить, всемилостивая..."

А обедающая императрица начала свои расспросы:

"Где твой муж и у каких дел?"

Шестакова ответила, как отрапортовала:

"В селе Дединове, в Коломенском уезде, управителем".

Императрица припомнила:

"Вы были в Новогородских?"

Шестакова уточнила:

"Те волости, Государыня, отданы в Невский монастырь".

Тогда императрица поинтересовалась:

"Где же вам лучше, в Новогородских или Коломенских?"

Шестакова с робкой надеждой в голосе:

"В Новогородских лучше было, Государыня".

Анна Иоанновна сразу же похоронила надежды и продолжила свои расспросы:

"Да, для тебя не отымать их стать! А где вы живете, богаты ли мужики?"

Шестакова:

"Богаты, матушка".

Императрица удивилась:

"Почему же вы от них не богаты?"

Шестакова объяснила:

"У меня, всемилостивейшая Государыня, муж говорит: как-де я лягу спать, ничего не боюся, и подушка в головах не вертится..."

Довольная императрица произнесла краткую сентенцию:

"Так-то лучше, Филатовна! Не пользует имение в день гнева, а правда избавляет от смерти".

Шестакова на это ничего не посмела ответить и только в землю поклонилась императрице.

Обедающей императрице молчание показалось слишком затянувшимся:

"Ну, Филатовна, говори!"

А Шестакова и не знает, чем еще развлечь императрицу:

"Матушка, уже все высказала".

Тогда Анна Иоанновна перешла к более интересующей ее теме – стрельбе. Ведь императрица любила стрелять из дворцового окна в голубей и прочих птиц, и даже в кабанов, которых держали для нее в специальном сарае. Императрица поинтересовалась:

"Скажи-ка: стреляют ли дамы в Москве?"

Шестакова оживилась:

"Видела, Государыня, князь Алексей Михайлович [Черкасский (1680-1742)] учит стрелять княжну [Варвару Алексеевну] из окна, а мишень поставлена на заборе".

Императрица заинтересовалась:

"Попадает ли она?"

Шестакова честно ответила:

"Иное, матушка, попадет, а иное кривенъко".

Про стрельбу императрица могла говорить долго:

"А в птиц стреляет ли?"

Тема была близка Шестаковой, и она охотно отвечала:

"Видела, Государыня; посадили голубя близко мишени и застрелили в крыло, и голубь ходил на кривобок, а в другой раз уж пристрелила".

Императрица продолжала животрепещущую тему:

"А другие дамы стреляют ли?"

Но Шестакова была вынуждена разочаровать императрицу:

"Не могу, матушка, донесть, не видала".

Вот такими и подобными расспросами коротала императрица время своего скромного обеда. Потом императрица переоделась, допустила Шестакову к ручке и пожаловала ей 100 рублев.

Прощание, по описанию Шестаковой, получилось довольно долгим. Анна Иоанновна передавала приветы знакомым:

"Поклонись Григорью Петровичу, Авдотье Ивановне", -

добавив:

"Я помню село Дединово, с матушкою ездила молиться к Николе".

Потом императрица приказала своей любимице Анне Федоровне Юшковой:

"Вели отвесть Филатовну на верейке лакеям, да проводить".

Тут воспоминания отвлекли императрицу, а потом она вспомнила, что не показала Шестаковой своих диковинных птиц и велела перед расставанием:

"Да погляди, Филатовна, моих птиц".

Тут-то Шестакова и набралась самых удивительных впечатлений:

"И как привели меня в сад, вижу, ходят две птицы величиною и вышиною от копыт в большую лошадь; копыты коровьи, коленки лошадиныя, бедра лошадиныя, a как подымет крыло, бедры голы, как тело птичье; шея как у лебедя длинна, мер в 7 или в 8 длины, лебяжья, и головка гусиная, носок меньше гусинова, а перья на ней такия, что на шляпах носят. И так как я стала удивляться таким великим птицам, как-то их зовут, то лакей, остановив меня:

"Постой!" -

побежал от меня во дворец и, прибежав ко мне обратно, передал, что Государыня изволила сказать:

"Эту птицу зовут строфокамил; она-де яйцы несет, что в церквах по паникадилам привешивают".

Обещала Анна Иоанновна снова прислать за Филатовной, но не сложилось у нее, не успела.

В 1740 году Анна Иоанновна утвердила проект, который невольно погубил впоследствии Анну Леопольдовну. До тех пор гвардейцы размещались в домах простых обывателей, а императрица утвердила закон о постройке в ближних окрестностях Петербурга казарм (точнее, даже слобод) для пехотных гвардейских полков. Строительство велось так интенсивно, что уже в 1741 году многие гвардейцы смогли разместиться в новых домах.
Получилось, что весь полк теперь был собран в одном месте, а так как офицеры были не обязаны жить в казармах все время, то это обстоятельство значительно облегчило переворот Елизаветы Петровны. Впрочем, не только ее.

24 августа 1740 года (ст. стиль) у Анны Леопольдовны родился сын, которого при крещении назвали Иоанном. Анна Иоанновна очень этому обрадовалась. Она заявила, что усыновит Иоанна и сделает его своим наследником. Для надлежащего воспитания наследника престола она забрала младенца у родителей и разместила его в специальных покоях, рядом со своими.

Сразу же после рождения Иоанна Антоновича императрица Анна Иоанновна велела Леонарду Эйлеру (1707-1783) составить гороскоп новорожденного. Эйлер пытался отказываться, но вынужден был подчиниться. Эйлер занимался составлением этого гороскопа вместе с еще одним академиком, тоже немцем. Они добросовестно провели все расчеты и ужаснулись, так как полученный гороскоп предсказывал новорожденному не благополучное царствование, а всевозможные беды, тюрьму и насильственную смерть в молодом возрасте. Такой гороскоп было невозможно показать императрице.

Тогда академики составили новый гороскоп, который сулил новорожденному благополучие и долгое и счастливое царствование. Однако Эйлер сохранил первоначальный гороскоп, который и показал графу Кириллу Григорьевичу Разумовскому (1728-1803) после смерти несчастного Иоанна Антоновича.

В конце сентября 1740 года у императрицы случился приступ подагры, но никто из ее приближенных не волновался, так как Анна Иоанновна часто болела. Но болезнь внезапно стала усиливаться, началось кровохарканье и сильные боли в области поясницы. Все стали опасаться за жизнь императрицы и за судьбы страны.

Но Анна Иоанновна успела сделать необходимые распоряжения, и 18 октября Иоанн Антонович перед собранием всех войск, собравшихся в Петербурге, был объявлен великим князем и наследником российского престола.
Все войска, все чины и придворные, в том числе Анна Леопольдовна, Антон-Ульрих и Елизавета Петровна, присягнули в том, что признают выбранного императрицей наследника.

В распоряжении о наследовании трона также говорилось о том, что если Иоанн Антонович умрет в малолетстве или бездетным, то ему должен наследовать следующий сын Анны Леопольдовны и Антона-Ульриха, и так далее в порядке первородства.
Анна Леопольдовна этим распоряжением даже теоретически не могла занять российский престол.

Говорят, что такой порядок наследования был внушен императрице Бироном, который очень не любил Анну Леопольдовну.
Последние дни своей жизни Анна Иоанновна была прочно окружена родственниками и верными людьми Бирона, которые должны были не допустить Анну Леопольдовну к императрице, что и удалось сделать.

Бирон настоял на том, чтобы все знатные лица из военных, министерских и духовенства, находившиеся тогда в Петербурге, подписали адрес на имя Анны Иоанновны, в котором просили императрицу учредить регентство при Иоанне Антоновиче до достижения наследником возраста в 17 лет, а регентом назначить Бирона.
За день до своей смерти императрица подписала такой документ, хотя, скорее всего, она уже не понимала, что подписывает.

28 октября (ст. стиля) 1740 года императрица Анна Иоанновна скончалась, процарствовав десять лет.

[Yorik]

Ледяной дом

Что может быть более зимнего, чем лед? Правда, зима в этом году не очень... И естественного льда тоже не слишком много. Но ведь бывали же времена с суровой зимой и соответствующими зимними забавами. Наиболее известной из таких забав в России был "Ледяной дом", о котором если кто и знает, так, в основном, по роману Ивана Ивановича Лажечникова (1792-1869). Роман, он и есть – роман, достоверные факты в нем сильно перемешаны с авторским вымыслом и народной фантазией. Я же хочу пересказать эту историю, опираясь только на свидетельства современников данного события.

Регулярные ледяные забавы начались в Петербурге при Анне Иоанновне. В 1733 году на Неве была выстроена ледяная крепость, которая очень понравилась императрице, да и прочему народу это развлечение пришлось по душе. Так и пошло.

В конце 1739 года Михаил Алексеевич Голицын, служивший при дворе одновременно и пажом, и шутом [шутом его сделали в наказание за то, что он без высочайшего разрешения женился на итальянке и перешел в католичество] попросил у Анны Иоанновны позволения жениться, так как он был уже давно вдовцом, а императрица-де обещала подыскать ему хорошую невесту. Это была первая песчинка, которая родила Ледяной дом.

Императрице было постоянно скучно. И она смеха ради решила женить князя на другой шутихе – калмычке Авдотье Ивановне Бужениновой. Тут подсуетился камергер Алексей Данилович Татищев (1697-1760), который напомнил императрице о ледяных постройках на Неве и предложил для свадебной церемонии выстроить около Зимнего дворца изо льда домик для новобрачных.

Идея стала быстро набирать обороты, домик быстро превратился в ледяной дворец, и вскоре была создана специальная маскарадная комиссия под руководством кабинет-министра Артемия Петровича Волынского (1689-1740). Проект Ледяного дома был разработан одним из "конфидентов" Волынского – Петром Михайловичем Еропкиным (1698-1740), но само строительство производилось под личным наблюдением Анны Иоанновны.

Для строительства Ледяного дома было выбрано место близ нынешнего Дворцового моста. Плиты для строительства дома вырезались из самого чистого льда. Они с помощью рычагов клались одна на другую, а для прочности места соединения плит проливались водой. Стояли сильные морозы, до минус 35 градусов, и строение получилось довольно прочным.

Так как Голицын должен был жениться на калмычке, императрицу заинтересовало, а сколько вообще разных инородцев живет в Империи, и как они выглядят. Чтобы удовлетворить высочайшее любопытство, во все концы империи были разосланы специальные письма на имя соответствующего губернатора (ни одного не пропустили) с повелением прислать в Петербург по паре инородцев различного вида, проживавших в тех губерниях. К каждой паре полагалось приложить специальное письмо с описанием образа жизни данных инородцев, их костюмов, танцев, национальных кушаний и прочих их особенностей.


Вскоре пары диковинных гостей начали прибывать в столицу, где им шили соответствующие национальные костюмы и создавались (или покупались) национальные музыкальные инструменты за счет двора Ея Величества. Всего ко дню свадьбы набралось около 300 человек диковинных гостей.

В конце января 1740 года строительство и украшение Ледяного дома было закончено. Сохранилось подробное описание Ледяного дома, сделанное академиком Георгом-Вольфгангом Крафтом (1701-1754). Кстати, именно Крафт будет напарником Эйлера при составлении гороскопа несчастного Иоанна Антоновича.

Ледяной дом имел в длину 8 саженей или 56 лондонских футов (1 л.ф. = 30,479 см), шириною он был в две с половиной сажени и высотою вместе с кровлей в 3 сажени. Довольно приличный по величине домик, далеко не у всех дачников есть строение подобного размера.

Казалось, что дом был вырезан из одного куска какого-то драгоценного голубоватого камня – так казалось современникам этого события.

Перед домом у ворот были установлены 6 ледяных пушек и две мортиры. Пушки были отлиты точно по размерам трехфунтовых медных пушек и рассверлены соответствующим образом. Из этих пушек несколько раз стреляли, закладывая в пушку по четверти фунта пороху и заряжая их посконными или даже железными ядрами.

Один раз в присутствии императрицы одну такую пушку зарядили железным ядром, которое с расстояния в 60 шагов насквозь пробило двухдюймовую доску. Мортиры же были отлиты по размеру медных мортир, метавших двухпудовые бомбы. Крафт утверждает, что из мортир тоже стреляли.

В том же ряду стояли и два ледяных дельфина, из пасти которых в темное время суток с помощью насосов качали поджигаемую нефть, что изрядно веселило почтенную публику.

Дом был окружен ледяными перилами, которые опирались на четырехугольные столбы, а между столбами были установлены изящные балясины.

Кровля Ледяного дома была украшена галереей ледяных статуй, стоящих на четырехугольных столбах. Фронтон дома также был украшен ледяными статуями.

В перилах, окружавших дом, кроме главного входа были сделаны еще и двусторонние ворота, украшенные наверху горшками с цветами и с апельсиновыми деревьями (ледяными, разумеется). Возле ворот также стояли ледяные деревья с тщательно выделанными ветвями и листьями, на которых сидели ледяные птицы.

В Ледяной дом можно было попасть с крыльца через две двери. Войдя в дом, вы попадали в сени, справа и слева от которых находились две комнаты. В комнатах потолка не было, а его функции выполняла крыша. В каждой комнате было по четыре окна, а в сенях – пять. Рамы окон были, разумеется, стеклянными, а стекла были сделаны из тончайшего прозрачного льда. Снаружи окна и двери были отделаны косяками, выкрашенными в зеленый цвет наподобие зеленого мрамора. Такого же цвета были и пилястры, украшавшие дом.

Ночью окна Ледяного дома освещались огнями множества свечей, и почти в каждом окне виднелись изображенные на полотне забавные картинки.

Внутри Ледяной дом был наполнен огромным количеством искусно сделанных изо льда предметов.

Так как этот дом был сделан для свадьбы, то главное место в нем занимала большая кровать с пологом, одеялом, подушками и прочим. Около кровати стоял табурет с двумя ночными колпаками, а на полу стояли две пары ночных туфель. Около кровати был сделан небольшой очаг, в котором укладывали ледяные дрова, смазанные нефтью. Их иногда зажигали.

Неподалеку стоял туалетный столик с зеркалом, а на столике лежали карманные часы и кое-что из посуды. Стол был декорирован канделябрами со свечами, которые намазывали нефтью, а ночью поджигали. На стене также висело зеркало.

В другой комнате стоял большой стол, а на нем столовые часы. Часы были сделаны так искусно, что можно было видеть колесики механизма (но часы не ходили). К столу были приморожены игральные карты и фишки (их тогда называли марками). Около стола стояли два резных стула, а в углах комнаты – две статуи.

У стены стоял резной угольный поставец, украшенный различными фигурами. Внутри него стояла тончайшая чайная посуда, стаканы, рюмки и блюда с кушаньями. Все это было тонко расписано натуральными красками.

Выйдем теперь из дома и оглядимся еще раз – вдруг мы что-нибудь упустили? Так и есть! Мы не заметили, что с четырех сторон дома стояли на специальных пьедесталах пустотелые четырехугольные пирамиды. В каждой стороне пирамиды было вырезано круглое окно. Снаружи окна были декорированы как часовые доски. Внутри каждой пирамиды был подвешен большой восьмиугольный бумажный фонарь, на каждой стороне которого были нарисованы смешные картины и фигуры. Ночью в фонари вставляли зажженные свечи. Спрятанный человек незаметно тихо вращал эти фонари, чтобы посетители могли увидеть все картинки.

Кроме того, сбоку от дома был сделан слон в натуральную величину с тремя персами, один из которых сидел на слоне. Слон был пустотелым, так что днем в него по трубам накачивали воду из канала Адмиралтейской крепости, и он пускал фонтан высотой в 24 фута. Ночью же слон к удивлению и радости публики пускал вверх фонтан горящей нефти. Слон мог и кричать почти как настоящий – внутри него прятался человек и гудел в трубу.

С другой стороны дома, слева от входа, была сделана рубленая баня, как будто из настоящих бревен. Ее несколько раз топили и парились в ней.

День свадьбы был назначен на 6 февраля 1740 года. С утра все участники свадебной церемонии собрались во дворе дома А.П. Волынского, который был главным распорядителем этого праздника. Свадебный поезд оказался очень большим – ведь только гостей разных народностей оказалось около 300 человек. Новобрачных посадили в большую клетку, закрепленную на спине слона (живого – холодно пришлось бедолаге). Гости парами ехали в санях, но не все сани были запряжены лошадями. Многие сани были запряжены оленями, волами, собаками, козами, свиньями и даже верблюдами. Ошибочка, увлекся, на верблюдах гости все-таки ехали верхом, но парами.

Свадебный поезд вначале проехал мимо императорского дворца, а потом по всем главным улицам города на потеху публике.

Затем поезд прибыл в манеж Бирона, где пол был выстелен досками и расставлены обеденные столы. Инородным гостям подавали их национальные кушанья и напитки. Затем начался бал, на котором инородцы танцевали под свою национальную музыку.

После бала новобрачных отвезли в Ледяной дом и уложили их в ледяную постель. Приставленному караулу было приказано не выпускать молодых из дома до самого утра. Как они там не подхватили воспаления легких, ума не приложу?

Ледяной дом простоял до самого конца марта месяца из-за сильных морозов того года. К концу марта он начал заваливаться с южной стороны, так что было решено самые большие ледяные плиты отвезти в императорский ледник.