7 ответов в теме

[Yorik]

Изложение уголовного дела

Вот как выглядит дуэль между Лермонтовым и Мартыновым по изложению в уголовном деле.
15 июля 1841 года у подошвы горы Машук близ Пятигорска в 7-м часу вечера состоялась дуэль между поручиком Лермонтовым и майором Мартыновым, на которой убит первый из них. Секундантами при этом со стороны Лермонтова был кн. А.И. Васильчиков, а со стороны Мартынова – корнет М.П. Глебов.
Противники должны были стреляться на 15-ти шагах, но от каждого барьера было отмерено ещё 10 шагов до места, где противники должны были стоять первоначально.
Предварительно было условлено, что права на первый выстрел ни у кого нет. Дуэль начиналась по сигналу одного из секундантов, и противники могли стрелять из первоначального положения или подойдя к барьеру.
По сигналу секунданта противники сблизились, и через некоторое время Мартынов выстрелил, нанеся Лермонтову смертельную рану в бок. Лермонтов упал и умер, не успев даже выстрелить.
После дуэли Глебов с Мартыновым поехали в Пятигорск, а кн. Васильчиков остался на месте, ожидая приезда людей за телом Лермонтова, с которым он и возвратился в город.
Глебов в Пятигорске сразу же объявил местному коменданту о произошедшей дуэли.

Во время следствия и на суде Мартынов показал: что в Пятигорске Лермонтов всё время досаждал ему различными колкостями и остротами, но не задевая его чести. Он, Мартынов, неоднократно говорил Лермонтову, что не желает быть мишенью для его шуток, но Лермонтов отшучивался, предлагая Мартынову смеяться над ним. На некоторое время Лермонтов прекратил свои проделки, но потом взялся за старое.
На вечере в доме у генеральши М. Верзилиной за два дня до дуэли Лермонтов вывел Мартынова из себя, досаждая ему своими шуточками и придираясь к каждому его слову.
Тогда Мартынов решил положить этому конец, и когда гости покидали дом Верзилиной, он пошёл рядом с Лермонтовым. Он сказал ему, что если тот не прекратит свои шуточки, то он, Мартынов, заставит его это сделать.
Лермонтов прервал Мартынова, сказав, что ему не нравится тон этой проповеди, что он не может заставить его говорить про него то, что ему хочется, и в заключение добавил:

"Вместо пустых угроз ты гораздо лучше бы сделал, если бы действовал. Ты знаешь, что я от дуэли никогда не отказываюсь, следовательно, ты никого этим не испугаешь".

Мартынов же сказал, что в таком случае он пришлёт к нему своего секунданта.

Вернувшись домой, Мартынов позвал Глебова и попросил его быть своим секундантом. Глебов согласился, но попытался склонить Мартынова к примирению с Лермонтовым, но тот сказал, что не он вызывал, а его вызывают, так что он не может сделать первый шаг к примирению.
На следующий день последовал вызов Лермонтову, но секундантам, Глебову и Васильчикову, не удалось склонить Лермонтова к примирению, так что дуэль состоялась.

Мартынов прибыл на место дуэли верхом немного ранее назначенного времени, а по дороге его нагнал Глебов на дрожках.
Васильчиков и Лермонтов прибыли тоже верхом. Лошадей привязали к кустам, а сама дуэль состоялась так, как уже было описано выше. На дуэли кроме секундантов никого больше не было.

Генеральша Верзилина под присягой показала, что 13 июля у неё действительно были Лермонтов и Мартынов, но никаких неприятностей между ними она не заметила.
Глебов и Васильчиков показали, что они в тот вечер тоже были в доме у Верзилиной, но при них никакой ссоры между Мартыновым и Лермонтовым не происходило, и они узнали о ней позже, уже после своего ухода из этого дома. Свидетели пытались примирить дуэлянтов, но у них ничего не вышло, а доложить начальству о дуэли они не могли, так как дали слово никому не говорить об этой ссоре.

Военный суд признал майора Мартынова виновным в проведении дуэли с поручиком Лермонтовым и в убийстве его на этой дуэли.
Корнет Глебов и титулярный советник князь Васильчиков были признаны виновными в том, что они не донесли начальству о намечавшейся дуэли и были на ней секундантами.
Суд приговорил всех троих подсудимых к лишению чинов и прав состояния.

Командир отдельного кавказского корпуса тоже признал подсудимых виновными по всем пунктам, но ходатайствовал о смягчении им наказания, учитывая их воинские заслуги, безупречную репутацию, а также молодость секундантов. Мартынова он предлагал лишить чинов и ордена св. Анны 3-ей степени с бантом и написать в солдаты до выслуги. Корнету Глебову и князю Васильчикову вменить в наказание содержание под арестом до предания суду (с 15 июля до 24 августа) и содержать их на гауптвахте ещё один месяц, а Глебова перевести из гвардии в армию с тем же чином.

3 января 1842 года последовало повеление Государя Императора:

"Майора Мартынова посадить в киевскую крепость на гауптвахту на три месяца и предать церковному покаянию. Титулярного советника князя Васильчикова и корнета Глебова простить: первого – во внимание к заслугам его отца, а второго – по уважению полученной тяжёлой раны".

Такова была официальная версия событий, которая сразу же вызвала в обществе много толков и слухов, а учёные до сих пор спорят о причинах и обстоятельствах этой дуэли.
Вообще, вся эта история вызывает множество вопросов, на которые ответов нет, а посему множатся самые фантастические версии и предположения.
Понятно, что на следствии все подсудимые были больше озабочены смягчением своей судьбы, чем установлением истины. Кроме того, даже находясь под арестом, они могли довольно свободно общаться между собой и согласовывать свои показания.
И вырисовывается картина, полная неясностей и противоречий.


История дуэли

Начнём с повода к дуэли.
Как известно, на следствии Мартынов показал:

"С самого приезда своего в Пятигорск Лермонтов не пропускал ни одного случая, где бы мог он сказать мне что-нибудь неприятное. Остроты, колкости, насмешки на мой счёт... На вечере в одном частном доме [у генеральши Верзилиной], - за два дня до дуэли, - он вывел меня из терпения, привязываясь к каждому моему слову, на каждом шагу показывая явное желание мне досадить. Я решился положить этому конец".

Если бы дело обстояло так, то особых претензий к Мартынову ни у кого бы и не было. Однако посмотрим показания других свидетелей.
Глебов показывает:

"Поводом к этой дуэли были насмешки со стороны Лермонтова на счёт Мартынова, который, как говорил мне, предупреждал несколько раз Лермонтова..."

Получается, что Глебов знает о причине ссоры только со слов самого Мартынова.

Не лучше обстоят дела и с показаниями Васильчикова:

"О причине дуэли знаю только, что в воскресенье 13-го июля поручик Лермонтов обидел майора Мартынова насмешливыми словами; при ком это было и кто слышал сию ссору, не знаю. Также неизвестно мне, чтобы между ними была какая-либо давнишняя ссора или вражда..."

Итак, секунданты ничего достоверного о причинах этой ссоры не знают.

Во время следствия генеральша Верзилина запретила опрашивать своих дочерей и домочадцев, и только много позднее Эмилия Клингенберг, старшая дочь генеральши, в своих воспоминаниях описала ту знаменитую ссору:

"13-го июля собралось к нам несколько девиц и мужчин... Михаил Юрьевич дал слово не сердить меня больше, и мы, провальсировав, уселись мирно разговаривать. К нам присоединился Л. С. Пушкин, который также отличался злоязычием, и принялись они вдвоём острить свой язык... Ничего злого особенно не говорили, но смешного много. Но вот увидели Мартынова, разговаривающего очень любезно с младшей сестрой моей Надеждой, стоя у рояля, на котором играл князь Трубецкой. Не выдержал Лермонтов и начал острить на его счет, называя его „montagnard au grand poignard“ („горец с большим кинжалом“). [Мартынов носил черкеску и огромный кинжал.] Надо же было так случиться, что когда Трубецкой ударил последний аккорд, слово poignard раздалось по всей зале. Мартынов побледнел, закусил губы, глаза его сверкнули гневом; он подошел к нам и голосом весьма сдержанным сказал Лермонтову:

„Сколько раз просил я вас оставить свои шутки при дамах“.

И так быстро отвернулся и отошел прочь, что не дал и опомниться Лермонтову... Танцы продолжались, и я думала, что тем кончилась вся ссора".

Как видим, причина для ссоры была совершенно ничтожной, но Мартынов, вероятно, прежде уже сталкивался с шутками Лермонтова. С другой стороны, в доме Верзилиной всегда собиралось много молодых офицеров, и на этих вечерах шутки, остроты, танцы и лёгкий флирт были в порядке вещей.
Возможно, вспышка Мартынова объяснялась тем, что они оба, - и Лермонтов, и Мартынов, - тогда ухаживали за Эмилией, но слухи в Пятигорске называли в качестве предмета их соперничества и Надежду Верзилину.

Другая версия объявляла причиной ссоры то, что Мартынов увидел сходство между собой и Грушницким, а честь его сестры Натальи была задета тем, что отношения Лермонтова с ней перешли на образы княжны Мэри и Веры. Вот Мартынов и решил заступиться за её честь.

Сам Мартынов в начале 50-х годов стал распространять версию о том, что в 1837 году, когда Лермонтов из Пятигорска уезжал в отряд, Е.М. Мартынова передала ему пакет с письмами для сына, а Лермонтов якобы вскрыл пакет или утерял его, но деньги, вложенные в пакет, он передал Мартынову.
Это могло бы быть причиной для претензий Мартынова и ссоры, но в 1840 году Е.М. Мартынова писала сыну, что Лермонтов часто у них бывает, а её дочери

"находят большое удовольствие в его обществе".

Так что если инцидент с пакетом и имел место, то ко времени дуэли это недоразумение было улажено.
Да и А.И. Тургенев в своём дневнике пишет о хороших отношениях между семейством Мартыновых и Лермонтовым в 1840 году.

Версии о заговоре против Лермонтова, организованном или санкционированном с самого верха, не выдерживают никакой критики и не находят никаких документальных подтверждений.

[bus]

Yorik (23 Декабрь 2015 - 11:56) писал:

Изложение уголовного дела

Вот как выглядит дуэль между Лермонтовым и Мартыновым по изложению в уголовном деле.
15 июля 1841 года у подошвы горы Машук близ Пятигорска в 7-м часу вечера состоялась дуэль между поручиком Лермонтовым и майором Мартыновым, на которой убит первый из них. Секундантами при этом со стороны Лермонтова был кн. А.И. Васильчиков, а со стороны Мартынова – корнет М.П. Глебов.
Противники должны были стреляться на 15-ти шагах, но от каждого барьера было отмерено ещё 10 шагов до места, где противники должны были стоять первоначально.
Предварительно было условлено, что права на первый выстрел ни у кого нет. Дуэль начиналась по сигналу одного из секундантов, и противники могли стрелять из первоначального положения или подойдя к барьеру.
По сигналу секунданта противники сблизились, и через некоторое время Мартынов выстрелил, нанеся Лермонтову смертельную рану в бок. Лермонтов упал и умер, не успев даже выстрелить.
После дуэли Глебов с Мартыновым поехали в Пятигорск, а кн. Васильчиков остался на месте, ожидая приезда людей за телом Лермонтова, с которым он и возвратился в город.
Глебов в Пятигорске сразу же объявил местному коменданту о произошедшей дуэли.

Во время следствия и на суде Мартынов показал: что в Пятигорске Лермонтов всё время досаждал ему различными колкостями и остротами, но не задевая его чести. Он, Мартынов, неоднократно говорил Лермонтову, что не желает быть мишенью для его шуток, но Лермонтов отшучивался, предлагая Мартынову смеяться над ним. На некоторое время Лермонтов прекратил свои проделки, но потом взялся за старое.
На вечере в доме у генеральши М. Верзилиной за два дня до дуэли Лермонтов вывел Мартынова из себя, досаждая ему своими шуточками и придираясь к каждому его слову.
Тогда Мартынов решил положить этому конец, и когда гости покидали дом Верзилиной, он пошёл рядом с Лермонтовым. Он сказал ему, что если тот не прекратит свои шуточки, то он, Мартынов, заставит его это сделать.
Лермонтов прервал Мартынова, сказав, что ему не нравится тон этой проповеди, что он не может заставить его говорить про него то, что ему хочется, и в заключение добавил:

"Вместо пустых угроз ты гораздо лучше бы сделал, если бы действовал. Ты знаешь, что я от дуэли никогда не отказываюсь, следовательно, ты никого этим не испугаешь".

Мартынов же сказал, что в таком случае он пришлёт к нему своего секунданта.

Вернувшись домой, Мартынов позвал Глебова и попросил его быть своим секундантом. Глебов согласился, но попытался склонить Мартынова к примирению с Лермонтовым, но тот сказал, что не он вызывал, а его вызывают, так что он не может сделать первый шаг к примирению.
На следующий день последовал вызов Лермонтову, но секундантам, Глебову и Васильчикову, не удалось склонить Лермонтова к примирению, так что дуэль состоялась.

Мартынов прибыл на место дуэли верхом немного ранее назначенного времени, а по дороге его нагнал Глебов на дрожках.
Васильчиков и Лермонтов прибыли тоже верхом. Лошадей привязали к кустам, а сама дуэль состоялась так, как уже было описано выше. На дуэли кроме секундантов никого больше не было.

Генеральша Верзилина под присягой показала, что 13 июля у неё действительно были Лермонтов и Мартынов, но никаких неприятностей между ними она не заметила.
Глебов и Васильчиков показали, что они в тот вечер тоже были в доме у Верзилиной, но при них никакой ссоры между Мартыновым и Лермонтовым не происходило, и они узнали о ней позже, уже после своего ухода из этого дома. Свидетели пытались примирить дуэлянтов, но у них ничего не вышло, а доложить начальству о дуэли они не могли, так как дали слово никому не говорить об этой ссоре.

Военный суд признал майора Мартынова виновным в проведении дуэли с поручиком Лермонтовым и в убийстве его на этой дуэли.
Корнет Глебов и титулярный советник князь Васильчиков были признаны виновными в том, что они не донесли начальству о намечавшейся дуэли и были на ней секундантами.
Суд приговорил всех троих подсудимых к лишению чинов и прав состояния.

Командир отдельного кавказского корпуса тоже признал подсудимых виновными по всем пунктам, но ходатайствовал о смягчении им наказания, учитывая их воинские заслуги, безупречную репутацию, а также молодость секундантов. Мартынова он предлагал лишить чинов и ордена св. Анны 3-ей степени с бантом и написать в солдаты до выслуги. Корнету Глебову и князю Васильчикову вменить в наказание содержание под арестом до предания суду (с 15 июля до 24 августа) и содержать их на гауптвахте ещё один месяц, а Глебова перевести из гвардии в армию с тем же чином.

3 января 1842 года последовало повеление Государя Императора:

"Майора Мартынова посадить в киевскую крепость на гауптвахту на три месяца и предать церковному покаянию. Титулярного советника князя Васильчикова и корнета Глебова простить: первого – во внимание к заслугам его отца, а второго – по уважению полученной тяжёлой раны".

Такова была официальная версия событий, которая сразу же вызвала в обществе много толков и слухов, а учёные до сих пор спорят о причинах и обстоятельствах этой дуэли.
Вообще, вся эта история вызывает множество вопросов, на которые ответов нет, а посему множатся самые фантастические версии и предположения.
Понятно, что на следствии все подсудимые были больше озабочены смягчением своей судьбы, чем установлением истины. Кроме того, даже находясь под арестом, они могли довольно свободно общаться между собой и согласовывать свои показания.
И вырисовывается картина, полная неясностей и противоречий.


История дуэли

Начнём с повода к дуэли.
Как известно, на следствии Мартынов показал:

"С самого приезда своего в Пятигорск Лермонтов не пропускал ни одного случая, где бы мог он сказать мне что-нибудь неприятное. Остроты, колкости, насмешки на мой счёт... На вечере в одном частном доме [у генеральши Верзилиной], - за два дня до дуэли, - он вывел меня из терпения, привязываясь к каждому моему слову, на каждом шагу показывая явное желание мне досадить. Я решился положить этому конец".

Если бы дело обстояло так, то особых претензий к Мартынову ни у кого бы и не было. Однако посмотрим показания других свидетелей.
Глебов показывает:

"Поводом к этой дуэли были насмешки со стороны Лермонтова на счёт Мартынова, который, как говорил мне, предупреждал несколько раз Лермонтова..."

Получается, что Глебов знает о причине ссоры только со слов самого Мартынова.

Не лучше обстоят дела и с показаниями Васильчикова:

"О причине дуэли знаю только, что в воскресенье 13-го июля поручик Лермонтов обидел майора Мартынова насмешливыми словами; при ком это было и кто слышал сию ссору, не знаю. Также неизвестно мне, чтобы между ними была какая-либо давнишняя ссора или вражда..."

Итак, секунданты ничего достоверного о причинах этой ссоры не знают.

Во время следствия генеральша Верзилина запретила опрашивать своих дочерей и домочадцев, и только много позднее Эмилия Клингенберг, старшая дочь генеральши, в своих воспоминаниях описала ту знаменитую ссору:

"13-го июля собралось к нам несколько девиц и мужчин... Михаил Юрьевич дал слово не сердить меня больше, и мы, провальсировав, уселись мирно разговаривать. К нам присоединился Л. С. Пушкин, который также отличался злоязычием, и принялись они вдвоём острить свой язык... Ничего злого особенно не говорили, но смешного много. Но вот увидели Мартынова, разговаривающего очень любезно с младшей сестрой моей Надеждой, стоя у рояля, на котором играл князь Трубецкой. Не выдержал Лермонтов и начал острить на его счет, называя его „montagnard au grand poignard“ („горец с большим кинжалом“). [Мартынов носил черкеску и огромный кинжал.] Надо же было так случиться, что когда Трубецкой ударил последний аккорд, слово poignard раздалось по всей зале. Мартынов побледнел, закусил губы, глаза его сверкнули гневом; он подошел к нам и голосом весьма сдержанным сказал Лермонтову:

„Сколько раз просил я вас оставить свои шутки при дамах“.

И так быстро отвернулся и отошел прочь, что не дал и опомниться Лермонтову... Танцы продолжались, и я думала, что тем кончилась вся ссора".


Как видим, причина для ссоры была совершенно ничтожной, но Мартынов, вероятно, прежде уже сталкивался с шутками Лермонтова. С другой стороны, в доме Верзилиной всегда собиралось много молодых офицеров, и на этих вечерах шутки, остроты, танцы и лёгкий флирт были в порядке вещей.
Возможно, вспышка Мартынова объяснялась тем, что они оба, - и Лермонтов, и Мартынов, - тогда ухаживали за Эмилией, но слухи в Пятигорске называли в качестве предмета их соперничества и Надежду Верзилину.

Другая версия объявляла причиной ссоры то, что Мартынов увидел сходство между собой и Грушницким, а честь его сестры Натальи была задета тем, что отношения Лермонтова с ней перешли на образы княжны Мэри и Веры. Вот Мартынов и решил заступиться за её честь.

Сам Мартынов в начале 50-х годов стал распространять версию о том, что в 1837 году, когда Лермонтов из Пятигорска уезжал в отряд, Е.М. Мартынова передала ему пакет с письмами для сына, а Лермонтов якобы вскрыл пакет или утерял его, но деньги, вложенные в пакет, он передал Мартынову.
Это могло бы быть причиной для претензий Мартынова и ссоры, но в 1840 году Е.М. Мартынова писала сыну, что Лермонтов часто у них бывает, а её дочери

"находят большое удовольствие в его обществе".

Так что если инцидент с пакетом и имел место, то ко времени дуэли это недоразумение было улажено.
Да и А.И. Тургенев в своём дневнике пишет о хороших отношениях между семейством Мартыновых и Лермонтовым в 1840 году.

Версии о заговоре против Лермонтова, организованном или санкционированном с самого верха, не выдерживают никакой критики и не находят никаких документальных подтверждений.

Всё кануло в лету.... С Вашего позволения, расскажу об услышанном от коренного пятигорчанина.  Конечно же без документальных подтверждений, поэтому сказанное, даёт каждому право усомниться в   достоверности оного. И все же....  Его бабка, ходившая  в ту пору в девках, услышав известие о гибели молодого поручика, бегала с подругами к месту дуэли, дабы поглазеть на убиенного молодого офицера. И было это на следующий день. И тело было вывезено  только к вечеру следующего дня. Возможно запрет на дуэли внёс свои сложности, что заставило столь длительно оставлять тело на мете..... Да и сама дуэль, по всей видимости, состоялась совсем близко, что позволяло туда сбегать. Памятник на месте дуэли, находится в нынешних окресностях города, но от прежних его очертаний, довольно не близко для пешего хода. Ни кто, конечно и не утверждает о конкретном месте дуэли. Да и важно ли это ?...

[Yorik]

Меня тоже смутило, то обстоятельство, что Мартынов уехал на двуколке без тела. По моему мнению, два варианта: или он настолько ненавидел соперника, что не хотел иметь с ним дела, даже после смерти; или тело нельзя было трогать по жандармским правилам.

Но, это еще не все повествование. Продолжение следует...

[Yorik]

Последнее объяснение между Лермонтовым и Мартыновым произошло 13 июля сразу же после их выхода из дома Верзилиной, однако свидетелей при их разговоре не было, и судить о нём мы можем только на основании показаний одного Мартынова.

В те дни старшим военным начальником в Пятигорске был полковник А.С. Траскин, начальник штаба войск на Кавказской линии и в Черномории, который опросил Васильчикова, Глебова и Мартынова ещё до того, как они стали отвечать на вопросы Следственной комиссии.
17 июля в письме командующему войсками на Кавказской линии и в Черномории генералу П.Х. Граббе Траскин сообщал на основании их устных показаний:

"Мартынов сказал ему, что он заставит его замолчать... Лермонтов ответил, что не боится его угроз и готов дать ему удовлетворение, если он считает себя оскорбленным".

Со слов Траскина получается, что Мартынов угрожал Лермонтову, который отвечал ему довольно миролюбиво, но с достоинством.

Впрочем, и Траскин пишет Граббе о том, что Лермонтов часто смеялся над Мартыновым и даже пускал по рукам карикатуры на него, так как Мартынов одевался в смешной черкесский костюм и носил огромный кинжал. Непримиримость соперников Траскин объяснял возможностью того, что

"у них были и другие взаимные обиды". (!)

Находясь под следствием, Мартынов сообразил, что для облегчения своей участи ему следует взвалить выну за вызов на уже покойного Лермонтова, что и нашло отражение в его ответах на вопросы Следственной комиссии:

"Я сказал ему, что я прежде просил его прекратить эти несносные для меня шутки, - но что теперь, предупреждаю, что если он ещё раз вздумает выбрать меня предметом для своей остроты, - то я заставлю его перестать.
Он не давал мне кончить и повторял несколько раз сряду: что ему тон моей проповеди не нравится: что я не могу запретить ему говорить про меня то, что он хочет, - и в довершение сказал мне:

„Вместо пустых угроз, ты гораздо бы лучше сделал, если бы действовал. Ты знаешь, что я от дуэлей никогда не отказываюсь, - следовательно, ты никого этим не испугаешь“.

Я сказал ему, что в таком случае пришлю к нему своего секунданта".

Такая версия их диалога возлагает всю вину на вызов уже на Лермонтова, а слова Мартынова давали возможность для мирного разрешения их конфликта.
Показания секундантов подтверждают версию Мартынова, но следует учесть, что даже находясь под арестом, вся троица часто общалась между собой и могла легко скоординировать свои показания, что они и сделали.

Вот Глебов и показал, что Мартынов

"не видя конца его насмешкам, объявил Лермонтову, что он заставит его молчать, на что Лермонтов отвечал ему, что вместо угроз... требовал бы удовлетворения".

Однако и Глебов был вынужден признать, что

"формальный вызов сделал Мартынов".

Одновременно Глебов старается обелить себя и Васильчиков, заявив, что

"я с Васильчиковым употребили все усилия, от нас зависящие, к отклонению этой дуэли".

Но Мартынов, по словам Глебова, сказал, что он

"не может взять своего вызова назад, упираясь на слова Лермонтова, который сам намекал ему о требовании удовлетворения".

Васильчиков тоже показал, что

"формальный вызов был сделан майором Мартыновым".

Однако дальше его немного занесло, и Васильчиков показал следующее:

"Когда майор Мартынов при мне подошел к поручику Лермонтову и просил его не повторять насмешек, сей последний отвечал, что он не вправе запретить ему говорить и смеяться, что впрочем, если обижен, то может его вызвать и что он всегда готов к удовлетворению".

Обеляя себя, Васильчиков далее показал, что они с Глебовым убеждали Мартынова взять вызов назад, но тот сказал, что слова Лермонтова

"которыми он как бы подстрекал его к вызову, не позволяют ему, Мартынову, отклоняться от дуэли".

До сих пор мы говорили только о двух секундантах этой дуэли, как то и следует из официальных документов, но на самом деле их было как минимум четверо. Это видно из многочисленных воспоминаний и переписки людей лермонтовского окружения.
Секундантами Лермонтова по свидетельствам современников были А.А. Столыпин и С.В. Трубецкой, а Васильчиков и Глебов были секундантами Мартынова. Однако на следствии было решено скрыть участие в дуэли Столыпина и Трубецкого, которые и так находились на Кавказе в положении ссыльных и могли пострадать сильнее других.
Поэтому роли других дуэлянтов на следствии пришлось перераспределять, что породило изрядную путаницу в показаниях о том, кто чьим секундантом был, и кто, когда и на чём прибыл к месту дуэли. Однако следствие не заинтересовалось такими противоречиями в показаниях свидетелей дуэли.

Впрочем, существует версия о том, что Столыпин и Трубецкой опоздали к месту дуэли из-за сильного дождя, а никаких воспоминаний о дуэли эти двое не оставили.
Странно! Ведь Столыпин-Монго был двоюродным дядей Лермонтова и всеми считался его ближайшим другом – и ни строчки.
Ходили слухи, что Столыпин виновником дуэли считал Лермонтова, и поэтому, не желая порочить память своего друга, решил промолчать.

Про условия дуэли я уже написал в начале очерка. Они отражают показания Мартынова на следствии:

"Был отмерен барьер в 15 шагов и от него в каждую сторону ещё по десяти. Мы стали на крайних точках. По условию дуэли каждый из нас имел право стрелять, когда ему вздумается, — стоя на месте или подходя к барьеру..."

Но это были уже хорошо прилизанные показания.

В первоначальном черновике Мартынов совсем иначе описал согласованные условия дуэли:

"Условия дуэли были:
1. Каждый имеет право стрелять, когда ему угодно...
2. Осечки должны были считаться за выстрелы.
3. После первого промаха... противник имел право вызвать выстрелившего на барьер.
4. Более трех выстрелов с каждой стороны не было допущено..."

Пользуясь свободой содержания под арестом, Мартынов показал черновик своих показаний Глебову и получил следующий ответ:

"Я должен же сказать, что уговаривал тебя на условия более легкие... Теперь покамест не упоминай о условии 3 выстрелов; если же позже будет о том именно запрос, тогда делать нечего: надо будет сказать всю правду".

Следственная комиссия не проявила настойчивости при выявлении условий дуэли, а жаль: ведь черновые показания Мартынова говорят о том, что дуэль с Лермонтовым намечалась смертельной – три выстрела каждому и вызов к барьеру. И эти условия дуэли были согласованы с секундантами: Глебовым, Васильчиковым, Столыпиным и Трубецким. Поэтому все рассказы секундантов о том, что они пытались примирить противников, являются ложью.
Допускаю, что другие офицеры в Пятигорске ничего не знали о смертельных условиях дуэли, считали, что дуэль закончится безрезультатно, и поэтому с шампанским ожидали возвращения примирившихся "друзей".

Но эти-то четверо знали!

И это знание окрашивает историю с дуэлью совсем в другие тона. Появляются вопросы, казавшиеся прежде бессмысленными.
Получается, что Лермонтов знал о том, что один из участников дуэли должен быть убит. Почему же множество свидетелей говорили о том, что Лермонтов заявлял перед дуэлью:

"Я не буду стрелять в этого дурака".

Не будет стрелять в Мартынова три раза подряд?

Почему на месте дуэли не было врача и телеги для эвакуации покойника с места дуэли? Ну, допустим, что все врачи отказались присутствовать на дуэли, но покойник-то при таких условиях дуэли непременно должен был быть. Не мог же Лермонтов сознательно идти на самоубийство? Или мог?

Ведь в позднейших воспоминаниях Васильчикова картина взаимоотношений дуэлянтов с секундантами после вызова выглядит почти благостно:

"Больше ничего... в последующие дни, до дуэли, между ними не было, по крайней мере, нам, Столыпину, Глебову и мне, неизвестно, и мы считали эту ссору столь ничтожною и мелочною, что до последней минуты уверены были, что она кончится примирением. Тем не менее, все мы, и в особенности М. П. Глебов, который соединял с отважною храбростью самое любезное и сердечное добродушие и пользовался равным уважением и дружбою обоих противников, все мы, говорю, истощили в течение трёх дней наши миролюбивые усилия без всякого успеха... На этом сокрушились все наши усилия; трехдневная отсрочка не послужила ни к чему, и 15 июля часов в шесть-семь вечера мы поехали на роковую встречу. Но и тут в последнюю минуту мы, и я думаю сам Лермонтов, были убеждены, что дуэль кончится пустыми выстрелами и что, обменявшись для соблюдения чести двумя пулями, противники подадут себе руки и поедут... ужинать".

Но из условий дуэли следует, что такой исход был невозможен.
Значит, Васильчиков нагло лжёт обо всей этой истории и тщательно заметает все следы, которые могли вывести на подлинных кукловодов в этом смертельном представлении.
Можно, конечно, предположить, что о смертельном характере дуэли знали только Глебов и Мартынов, но это уж никак не согласуется с понятиями о чести того времени.

В описании самой дуэли расхождений среди свидетелей почти нет.
Глебов описал течение дуэли так:

"Дуэлисты стрелялись... на расстоянии 15 шагов и сходились на барьер по данному мною знаку... После первого выстрела, сделанного Мартыновым, Лермонтов упал, будучи ранен в правый бок навылет, почему и не мог сделать своего выстрела".

Траскин, который первым допросил Глебова и Васильчикова, с их слов пишет так:

"Лермонтов сказал, что он не будет стрелять и станет ждать выстрела Мартынова".

[Yorik]

Васильчиков в 1871 году, то есть через 30 лет после роковой дуэли, так описывал происходившее:

"Мы отмерили с Глебовым тридцать шагов; последний барьер поставили на десяти и, разведя противников на крайние дистанции, положили им сходиться каждому на десять шагов по команде "марш". Зарядили пистолеты. Глебов подал один Мартынову, я другой Лермонтову, и скомандовали:
"Сходись!"
Лермонтов остался неподвижен и, взведя курок, поднял пистолет дулом вверх, заслоняясь рукой и локтем по всем правилам опытного дуэлиста. В эту минуту, и в последний раз, я взглянул на него и никогда не забуду того спокойного, почти весёлого выражения, которое играло на лице поэта перед дулом пистолета, уже направленного на него.
Мартынов быстрыми шагами подошёл к барьеру и выстрелил. Лермонтов упал, как будто его скосило на месте, не сделав движения ни взад, ни вперёд, не успев даже захватить больное место, как это обыкновенно делают люди раненые или ушибленные.
Мы подбежали. В правом боку дымилась рана, в левом — сочилась кровь, пуля пробила сердце и лёгкие".

Мартынов с места дуэли сразу же отправился к коменданту Ильяшенкову заявить о дуэли, а Васильчиков поскакал за доктором. Два медика категорически отказались вечером под дождём ехать на место дуэли и сказали, что придут на квартиру, когда туда привезут покойника. С тем Васильчиков и вернулся к товарищам:

"Когда я возвратился, Лермонтов уже мёртвый лежал на том же месте, где упал; около него Столыпин, Глебов и Трубецкой.
Мартынов уехал прямо к коменданту объявить о дуэли... Столыпин и Глебов уехали в Пятигорск, чтобы распорядиться перевозкой тела, а меня с Трубецким оставили при убитом...
Наконец, часов в одиннадцать ночи, явились товарищи с извозчиком, наряженным, если не ошибаюсь, от полиции. Покойника уложили на дроги, и мы проводили его все вместе до общей нашей квартиры".

Несколько иначе и подробнее вечер 15 июля описывает Н.П. Раевский:

"А мы дома с шампанским ждём. Видим, едут Мартынов и князь Васильчиков. Мы к ним навстречу бросились. Николай Соломонович никому ни слова не сказал и, темнее ночи, к себе в комнату прошёл, а после прямо отправился к коменданту Ильяшенко и всё рассказал ему. Мы с расспросами к князю, а он только и сказал: "Убит!" — и заплакал...
Приехал Глебов, сказал, что покрыл тело шинелью своею, а сам под дождём больше ждать не мог. А дождь, перестав было, опять беспрерывный заморосил. Отправили мы извозчика биржевого за телом, так он с полудороги вернулся: колеса вязнут, ехать невозможно. И пришлось нам телегу нанять. А послать кого с телегой – и не знаем, потому что все мы никуда не годились, и никто своих слёз удержать не мог. Ну, и попросили полковника Зельмица. Дал я ему своего Николая, и столыпинский грузин с ними отправился. А грузин, что Лермонтову служил, так так убивался, так причитал, что его и с места сдвинуть нельзя было...
Когда тело привезли, мы убрали рабочую комнату Михаила Юрьевича, заняли у Зельмица большой стол и накрыли его скатертью.
Когда пришлось обмывать тело, сюртука невозможно было снять, руки совсем закоченели. Правая рука как держала пистолет, так и осталась. Нужно было сюртук на спине распороть, и тут все мы видели, что навылет пуля проскочила..."

Однако Раевский тоже не упоминает среди секундантов ни Трубецкого, ни Столыпина.

Следует заметить, что воспоминания Раевского совсем иначе рисуют картину ссоры и преддуэльных событий в Пятигорске в июле 1841 года. Но к ним я вернусь немного позже.

При похоронах Лермонтова его друзьям пришлось столкнуться с большими трудностями, так как православная церковь приравнивает дуэлянтов к самоубийцам и не разрешает хоронить их на кладбищах.
С большим трудом удалось уговорить священника с помощью административного ресурса и веских аргументов в виде 200 рублей и богато украшенной иконы похоронить Лермонтова на кладбище. Да ещё пришлось сослаться на пример с А.С. Пушкиным.
Однако на похороны батюшка пришёл с опозданием, поэтому вначале вызвались провести заупокойную службу католический ксёндз и лютеранский священник. Только после этого к своим обязанностям приступил и подошедший православный батюшка.

В апреле 1842 года бабушка поэта, Е.А. Арсеньева добилась у императора разрешения перезахоронить прах Михаила Юрьевича в родовом селе Лермонтовых Тарханы, что в Пензенской губернии.
Вернёмся, однако, в Пятигорск.

Мартынов и Глебов были арестованы Ильяшенковым ещё вечером 15 июля, а утром 16 июля был арестован и Васильчиков. В тот же день Ильяшенков информировал Граббе о произошедшей дуэли и назначил Следственную комиссию под председательством плац-майора Пятигорска подполковника Ф.Ф. Унтилова. По настоянию Траскина в состав Следственной комиссии был включён жандармский подполковник А.Н. Кушинников, который осуществлял секретный надзор за офицерами на водах во время летнего сезона 1841 года.

Хотя комиссия сразу же приступила к работе и были допрошены Глебов и Васильчиков, Траскин время от времени вмешивался в работу комиссии, сам допрашивал подследственных и даже корректировал их ответы.
Надо отметить, что арестованные не были изолированы друг от друга, так как Глебов и Васильчиков находились на городской гауптвахте и свободно общались друг с другом, а Мартынов, сидевший в городской тюрьме, мог беспрепятственно с ними переписываться. Так что у всех подследственных была возможность скоординировать свои показания, чем они и воспользовались, так как на вопросы, представленные им Следственной комиссией 17 июля, они дали достаточно согласованные показания.
В своих ответах подследственные умышленно отклонялись от истины, о многом вообще умалчивали и всячески старались приуменьшить свою вину и облегчить свою участь, но Следственная комиссия удовлетворилась их ответами, которые не подвергла детальной проверке.

Следственная комиссия справилась со своей задачей довольно быстро и уже 30 июля завершила свою работу, передав дело Ильяшенкову, который 11 августа отправил дело главе гражданской администрации на Северном Кавказе И.П. Хомутову. Вскоре Хомутов вернул дело Ильяшенкову, указав, что материалы в отношении Мартынова и Васильчикова следует передать в Пятигорский окружной суд, так как эти лица проходят по гражданскому ведомству. [Мартынов ещё в феврале 1841 года подал в отставку].
В конце августа Ильяшенков передал дела Мартынова и Васильчикова в окружной суд, а все материалы следствия отправил генералу Граббе, чтобы тот решил судьбу Глебова.

Пятигорский окружной суд начал рассматривать дела Мартынова и Васильчикова в сентябре, и вскоре им были переданы новые опросные листы. В частности, суд заинтересовался вопросом, а не было ли в данном случае нарушения правил проведения дуэлей?
Неизвестно, чем бы закончились труды местных судей, но тут из Петербурга пришло распоряжение Николая I о немедленной передаче всех троих подследственных военному суду

"с тем, чтобы судное дело было окончено немедленно и представлено на конфирмацию установленным порядком".

Военный суд, начавшийся 27 сентября, работал быстро и не стал копаться в показаниях свидетелей, удовлетворившись материалами и выводами Следственной комиссии, так что уже 30 сентября был оглашён приговор:
Мартынов был признан виновным в участии в дуэли, приведшей к смерти Лермонтова, а Васильчиков и Глебов признаны виновными в том, что были секундантами на дуэли и не донесли о ней. Все трое были приговорены к "лишению чинов и прав состояния". Им был зачитан приговор, и дело ушло по инстанциям на Высочайшее утверждение, а подсудимые пока остались на свободе.

В Петербурге генерал-аудитор Военного министерства А.И. Ноинский составил подробный доклад обо всех обстоятельствах этого дела, объективно охарактеризовав всех участников дуэли, отметив, что острот и шуток Лермонтова, оскорбивших Мартынова, никто не слышал.
Доклад Ноинского поступил к Николаю I 3 января 1842 году, который в тот же день вынес очень мягкий приговор с формулировкой, которую я уже приводил в начале этого очерка.


Мартынов

П.К. Мартьянов был одним из первых исследователей последней дуэли Лермонтова. Он записал свидетельства многих современников и участников тех событий. Вот как он характеризует Мартынова:

"Отставной майор Гребенского казачьего полка Н.С. Мартынов, "счастливый несчастливец", как метко охарактеризовал его Лермонтов В.И. Чиляеву, был красивый и статный мужчина, выделявшийся из круга молодежи теми физическими достоинствами, которые так нравятся женщинам, а именно: высоким ростом, выразительными чертами лица и стройностью фигуры... Он одевался чрезвычайно оригинально и разнообразно... Одно в нём не изменялось: это то, что рукава его черкески для придания фигуре особого молодечества были всегда засучены, да за поясом торчал кинжал. Все это проделывалось с целью нравиться женщинам. Женщины были его кумиром, и для них он занимался собою, по целым часам просиживая перед зеркалом, бреясь, подстригаясь, холя свои ногти или придавая физиономии более чарующий вид разными косметическими средствами... Его заедало самолюбие и чванство. Эгоистический и обидчивый до щепетильности, он считал себя по своим светским успехам стоящим выше других и раздражался на каждого, кто не гладил его по головке".

Первый биограф Лермонтова П.А. Висковатый так характеризует Мартынова:

"В сущности, добродушный человек, он, при огромном самолюбии, особенно, когда оно было уязвлено, мог доходить до величайшего озлобления. Уязвить же самолюбие его было очень нетрудно. Он приехал на Кавказ, будучи офицером Кавалергардского полка, и был уверен, что всех удивит своею храбростью, что сделает блестящую карьеру. Он только и думал о блестящих наградах".

Но, увы, военная карьера Мартынова не так удалась, как ему хотелось, хотя он и дослужился до майора, а Лермонтов был всего лишь поручиком.

Не следует считать Мартынова глупым или слишком ограниченным человеком. Нет, он был неплохо образован, обладал определёнными литературными способностями и писал стихи "не хуже лермонтовских". По свидетельству декабриста Н.И. Лорера, Мартынов имел прекрасное светское образование.

[Yorik]

Почти все современники отмечали, что между Мартыновым и Лермонтовым существовали довольно длительные дружеские отношения, а его дальняя родственница Е.Г. Быховец писала 5 августа 1841 года, что в своё время Лермонтов рекомендовал ей Мартынова как товарища и друга.
Слуги Мартынова и Лермонтова тоже показали, что никаких ссор или стычек между ними никогда не было.

Ладно, оставим Мартынова, ведь напоследок я хотел ещё раз обратиться к воспоминаниям Н.П. Раевского.


Воспоминания Н.П. Раевского о Лермонтове

написаны очень благожелательно к памяти покойного. Как и ко всем воспоминаниям, записанным значительно позже описываемых событий, к ним следует относиться с определённой осторожностью.
Однако летом 1841 года Раевский жил рядом с Лермонтовым, был в самой гуще тех событий и многое видел своими глазами. Да, он не слышал обидных шуток Лермонтова в адрес Мартынова, но их практически никто и не слышал; он не был на дуэли, но может это и к лучшему, так как в его воспоминаниях есть ряд любопытных деталей, которые отсутствуют в других источниках.

Кстати, Раевский заранее, ещё до описания ссоры между Мартыновым и Лермонтовым, деликатно утверждает, что Трубецкого в те летние дни в Пятигорске совсем не было. Очень трогательно, но противоречит показаниям других современников.

Раевский утверждает, что ссора между Лермонтовым и Мартыновым произошла в доме Верзилиных, но не 13 июля, а недели за три до дуэли. Дело было так.

Все готовились танцевать французскую кадриль, но одной барышне не хватало кавалера, а Лермонтов почти никогда не танцевал.

"А тут вдруг Николай Соломонович, poignard наш, жалует. Запоздал, потому франт! Как пойдёт ноготки полировать да душиться, - часы так и бегут. Вошёл. Ну, просто сияет. Бешметик беленький, черкеска верблюжьего тонкого сукна без галунчика, а только чёрной тесёмкой обшита, и серебряный кинжал чуть не до полу. Как он вошёл, ему и крикнул кто-то из нас:

"Poignard! Вот дама. Становитесь в пару, сейчас начнём".

Он - будто и не слыхал, поморщился слегка и прошёл в диванную, где сидели Марья Ивановна Верзилина и её старшая дочь Эмилия Александровна Клингенберг. Уж очень ему этим poignard'ом надоедали".

Всё, может, и обошлось бы, но обойдённая барышня оказалась из разряда "бедненьких", и Лермонтов очень рассердился из-за этого.

"Когда кадриль закончилась, и Мартынов вошёл в залу, Лермонтов и говорит ему:

"Велика важность, что poignard'ом назвали. Не след бы из-за этого неучтивости делать!"

Мартынов с изменившимся лицом ответил:

"Михаил Юрьевич! Я много раз просил!.. Пора бы и перестать!"

После окончания того вечера и состоялся формальный вызов на дуэль, но Раевский при этом не присутствовал, а записал всё со слов Глебова. Однако в дальнейших событиях Раевский принимал активное участие.

Друзья Лермонтова считали, что ссора вышла пустячная, приятели скоро помирятся и старались всячески ускорить процесс примирения. Кроме того, по словам Раевского:

"Мартынов и стрелять-то совсем не умел. Раз мы стреляли все вместе, забавы ради, так Николай Соломонович метил в забор, а попал в корову. Так понятно, что мы и не беспокоились".

Вот одна из причин благодушного настроения в окружении поэта накануне его гибели.

На следующий день после ссоры друзья Лермонтова собрались в комнате Глебова и Раевского и стали решать, как примирить поссорившихся приятелей, чтобы не доводить дело до стрельбы. Поручик Дорохов, опытный бретёр, известный тем, что уже участвовал в 14 дуэлях, посоветовал:

"В таких случаях принято противников разлучать на некоторое время. Раздражение пройдёт, а там, Бог даст, и сами помирятся".

Совет был дельный, на том все и порешили.

Уговаривать Лермонтова поручили Столыпину, его лучшему другу. Столыпин рассказал друзьям, что Лермонтов легко согласился по просьбе друзей на время уехать из Пятигорска на Железные воды, что в 16 верстах от города, и предупредил, что в случае дуэли он в Мартынова стрелять не будет:

"Рука на него не поднимается!"

Все обрадовались, отправили Лермонтова в Железноводск и пошли уговаривать Мартынова, но тот с угрюмым видом сказал:

"Нет, господа, я не шучу. Я много раз его просил прежде, как друга; а теперь уж от дуэли не откажусь".

Как ни старались приятели, Мартынов стоял на своём. Все решили, что так он говорит сгоряча, время всё излечит, и разошлись.

Недели через полторы Мартынов повеселел, о произошедшем больше не вспоминал, и все решили, что пора Лермонтова возвращать из Железноводска, где тот безумно скучал. Собрались, стали обсуждать, как лучше это организовать, а тут пришёл Мартынов и говорит:

"Что ж, господа, скоро ли ожидается благополучное возвращение из путешествия? Я уж давно дожидаюсь. Можно бы понять, что я не шучу!"

Попросил Мартынов быть Васильчикова своим секундантом и ушёл, а все опять стали обсуждать, что же делать. Тут опять встрял Дорохов со своим советом:

"Можно, господа, так устроить, чтобы секунданты постановили какие угодно условия".

Было решено, что стреляться будут на 30 шагах, и что для уравнения шансов Лермонтов будет стоять выше Мартынова. На самом деле, это был пункт в пользу Лермонтова, так как считалось, что вверх целиться труднее.
Дуэлянтам передали, чтобы никаких возражений с их стороны против выработанных условий не было, и те согласились.

Как же так! А что делать с черновыми показаниями Мартынова про условия дуэли? Или Раевский, как и все, о многом умалчивает и рисует почти благостную картину? Мол, делали всё, чтобы избежать трагедии, но не получилось – какая-то случайность помешала.
Да и Мартынов случайно убил Лермонтова – он же стрелять не умел.

Но как точно попал! Снайпер!

15 июля после обеда Васильчиков с Мартыновым на дрожках выехали к месту дуэли, а Глебов ещё раньше уехал за Лермонтовым в Железноводск. Раевский пишет:

"А мы дома пир готовим, шампанского накупили, чтобы примирение друзей отпраздновать. Так и решили, что Мартынов уж никак не попадет. Ему первому стрелять, как обиженной стороне, а Михаил Юрьевич и совсем целить не станет. Значит, и кончится ничем".

На самой дуэли Раевский не присутствовал и описал её со слов одного из секундантов, скорее всего Васильчикова. К сожалению, у нас нет версий Трубецкого и Столыпина, они их не оставили, Раевский же описал события так:

"Когда они все сошлись на заранее выбранном месте и противников поставили, как было условлено: Михаила Юрьевича выше Мартынова и спиной к Машуку, - Глебов отмерил 30 шагов и бросил шапку на то место, где остановился, а князь Васильчиков, - он такой тонкий, длинноногий был, - подошёл да и оттолкнул её ногой, так что шапка на много шагов ещё откатилась.

"Тут вам и стоять, где она лежит", -

сказал он Мартынову.
Мартынов и стал, как было условлено, без возражений. Больше 30-ти шагов - не шутка! Тут хотя бы и из ружья стрелять.
Пистолеты-то были Кухенрейтера, да и из них на таком расстоянии не попасть. А к тому ж ещё целый день дождь лил, так Машук весь туманом заволокло: в десяти шагах ничего не видать.
Мартынов снял черкеску, а Михаил Юрьевич только сюртук расстегнул. Глебов просчитал до трёх раз, и Мартынов выстрелил. Как дымок-то рассеялся, они и видят, что Михаил Юрьевич упал. Глебов первый подбежал к нему и видит, что как раз в правый бок и, руку задевши, навылет".

Фантастика! Как же Мартынов смог так точно попасть в цель на столь значительном расстоянии, да ещё и при плохой видимости?

Остальное уже не так интересно:

"Похороны вышли торжественные. Весь народ был в трауре. И кого только не было на этих похоронах.
Когда могилу засыпали, так тут же её чуть не разобрали: все бросились на память об Лермонтове булыжников мелких с его могилы набирать. Потом долгое ещё время всем пятигорским золотых дел мастерам только и работы было, что вделывать в браслеты, серьги и брошки эти камешки. А кольца в моду вошли тогда масонские, такие, что с одной стороны Гордиев узел, как тогда называли, а с другой камень с могилы Лермонтова.
После похорон был поминальный обед, на который пригодилось наше угощение, приготовленное за два дня пред тем с совсем иною целью".

Заключение

Вот, уважаемые читатели, и всё.
Думаю, что мы так никогда и не узнаем, что же на самом деле произошло в Пятигорске летом 1841 года – ведь два самых важных свидетеля уклонились от дачи показаний.

Трубецкого ещё можно понять, но вот от "лучшего друга" Лермонтова этого мало кто ожидал.
Впрочем, ходили слухи, что Столыпин, пострадавший ещё во время предыдущей дуэли Лермонтова с Барантом, считал именно Лермонтова виновником произошедшего столкновения с Мартыновым. Недаром он прислал в тюрьму Мартынову записку, в которой давал заключённому советы, как облегчить свою участь.
Но возможны и другие толкования поведения Столыпина.

Подводя итоги, спросим, что же мы имеем в результате нашего рассмотрения ситуации вокруг дуэли между поручиком Лермонтовым и отставным майором Мартыновым?
А имеем мы очень неутешительные результаты.

1. Исследователи так и не установили причину дуэли (повод для вызова), и вряд ли это удастся сделать без обнаружения новых документов и свидетельств, а надежды на это нет практически никакой.
Официальный повод для вызова, которым считаются шутки и остроты Лермонтова в адрес Мартынова, все современники полагали слишком незначительным даже для обычной дуэли. А тут была дуэль смертельная.

2. По свидетельствам Мартынова и Глебова условия дуэли оказались смертельными, о чём, кроме секундантов, все окружающие даже не подозревали, а многие ожидали примирительного ужина с шампанским.
Почему были выработаны такие жёсткие условия? Или причина ссоры была очень серьёзной, или что-то (кто-то?) заставляло Мартынова оставаться непреклонным. Неудивительно, что участники дуэли постарались скрыть от следствия эти условия, ведь в противном случае все они могли быть серьёзно наказаны.

3. Все рассказы очевидцев и самих секундантов о том, что они, секунданты, пытались примирить противников, являются ложью, наглой ложью.

4. Наконец, как совместить свидетельство современников о том, что Мартынов плохой стрелок, и его снайперский выстрел?

У меня нет ответов на эти вопросы, но меня удивляет, даже поражает, отношение лермонтоведов к смертельным условиям дуэли и вытекающим отсюда вопросам и выводам.


Указатель имён

Елизавета Алексеевна Арсеньева (урожд. Столыпина, 1773-1845).
Эрнест Барант (1818-1859).
Екатерина Григорьевна Быховец (1820-1880).
Александр Илларионович Васильчиков (1818-1887).
Пётр Семёнович Верзилин (1791-1849).
Мария Ивановна Верзилина (по первому мужу Клингенберг, урожд. Вишневецкая, 1798-1848).
Надежда Петровна Верзилина (1826-1863).
Михаил Павлович Глебов (1819-1847).
Павел Христофорович Граббе (1789-1875).
Руфин Иванович Дорохов (1801-1852).
Антон Карлович Зельмиц (?-1849).
Василий Иванович Ильяшенков (?).
Эмилия Александровна Клингенберг (в замужестве Шан-Гирей, 1815-1891).
Александр Николаевич Кушинников (1799-1860).
Николай Иванович Лорер (1795-1873).
Пётр Кузьмич Мартьянов (1827-1899).
Николай Соломонович Мартынов (1815-1875).
Адам Иванович Ноинский (1779-1853).
Лев Сергеевич Пушкин (1805-1852).
Николай Павлович Раевский (?-1889).
Алексей Аркадьевич Столыпин по прозвищу “Монго” (1816-1858).
Александр Семёнович Траскин (1803-1855)).
Сергей Васильевич Трубецкой (1815-1859).
Александр Иванович Тургенев (1784-1845).
Филипп Фёдорович Унтилов (1790-1857).
Василий Иванович Чиляев (1798-1873).

[Yorik]

Не совсем по теме, но связано со смертью и мистикой...

В октябре 1964 года Ахматова ехала на такси через Кировский (Троицкий) мост. Небо было затянуто низкими тучами, но вдруг над Биржей вертикально вытянулся красноватый световой столб, потом в верхней части возникло подобие перекладины. Затем лучи разошлись, блеснуло солнце и видение пропало.
На следующий день объявили о смещении Хрущева. Анна Андреевна прокомментировала это событие так:

"Это Лермонтов. В его годовщины всегда что-то жуткое случается. В столетие рождения, в четырнадцатом году, первая мировая, в столетие смерти, в сорок первом, Великая Отечественная. Сто пятьдесят лет – дата так себе, ну и событие пожиже. Но все-таки с небесным знамением..."

[В 1991 году почти незамеченным прошло стопятидесятилетие со дня смерти М.Ю. Лермонтова – не до того было. Но в том году распался СССР. Так что, как видите, уважаемые читатели, тенденция сохраняется. Посмотрим, что будет в 2014 году, когда исполнится 200 лет со дня рождения Лермонтова. – Прим. Старого Ворчуна.]

[Yorik]

Журнал «Нива» о дуэли М.Ю. Лермонтова

Всегда интересно, когда ты сидишь в архиве, и тебе приносят желтый засаленный документ, первым читателем которого ты становишься, или в библиотеке, открывая журнал более чем вековой давности, натыкаешься на интересный материал на тему, к которой интерес не потерян и поныне. Одна из таких тем – роковая дуэль Лермонтова с Мартыновым (о которой на ВО, кстати, был мой материал, правда, не столько о ней, сколько о военной карьере Лермонтова вообще). Написано о ней много, но… все, что написано сегодня, это лишь перепись того, что было написано когда-то. Поэтому можно понять мою радость, когда, просматривая журнал «Нива» на предмет поиска материалов про англо-бурскую войну, я неожиданно наткнулся на статью о дуэли офицера М.Ю. Лермонтова. Причем из материала было ясно, что сначала он был опубликован в «Русском Обозрении», а затем уже перепечатан «Нивой». Вот это как раз тот случай, когда мы приближаемся к информационным истокам. Ведь чего только не писали в советское время про эту дуэль. И что это царь приказал его убить, и что стрелял-то снайпер с горы, и что все это за стихотворение «Смерть поэта» (долго же царь ждал, чтобы свести с ним счеты), словом – «обличитель самодержавия пал от пули сатрапа». Но в 1899 году на все это смотрели иначе, политизации этого события не было. Вот почему, думается, будет интересно узнать о том, как все это было с подачи одного из самых популярных журналов Российской империи. Естественно, из текста убраны «яти» и «фита», иначе бы он вообще не читался бы, но стиль и орфография в основном сохранены. Итак, представим на минуту, что сейчас 1899 год, и мы… сидим и читаем журнал «Нива».

Современный памятник на месте дуэли М.Ю. Лермонтова. Место дуэли определила в 1881 году специальная комиссия.

«Более полувека прошло со дня роковой дуэли Лермонтова с Мартыновым; но до сих пор ни истинной причины, ни настоящего повода этого трагического происшествия не было доподлинно известно русской публике. Сын Николая Соломоновича Мартынова, несшего на себе полвека тяжкое прозвище убийцы Лермонтова, рассказывает в Русском Обозрении, со слов своего покойного отца, настоящую историю этой дуэли.

Приводим здесь подробные выписки из этой статьи, которая, конечно, не может не заинтересовать читателей Нивы.

Мартынов при жизни всегда находился под гнётом угрызений совести своей, терзавшей его воспоминаниями об его несчастной дуэли, о которой говорить он вообще не любил, и лишь в Страстную неделю, а также 15-го июля, в годовщину своего поединка, он иногда рассказывал более или менее подробно историю его.

Семейство Мартынова, живя постоянно в Москве и имея так же, как и бабка Лермонтова, Арсеньева, имения в Пензенской губернии, давно находилось в прекрасных отношениях с семьёй поэта с материнской стороны. Неудивительно поэтому, что Михаил Юрьевич Лермонтов, живя в Москве в конце двадцатых и в начале тридцатых годов, часто посещал дом отца Мартынова, у которого познакомился с его дочерьми, причём одна из них, Наталья Соломоновна, впоследствии графиня Де-Турдоне, ему очень понравилась.

Домик поэта в Пятигорске

В 1837 г. судьба опять свела поэта с Мартыновым на Кавказе, куда Лермонтов был сослан, как известно, за стихи свои «На смерть Пушкина», а Мартынов перевёлся волонтёром от кавалерградского полка. Летом этого года в Пятигорск на воды приехал больной отец его в сопровождении всей семьи своей, в том числе и Натали, которая в то время была 18-летней и выросла пышной красавицей.

Как-то в конце сентября приезжает Мартынов в отряд Лермонтова, который, вынув из бумажника 300 р. ассигнациями, объяснил ему, что деньги эти присланы ему из Пятигорска его отцом, и находились вместе с письмом Натали в большом конверте, который хранился в чемодане, украденном у него в г. Тамани цыганкой. «За кого ты меня принимаешь, Лермонтов, чтобы я согласился принять от тебя деньги, которые у тебя украли, - не знаю, но денег этих я у тебя не возьму, и мне их не нужно», отвечал Мартынов. «И я их у себя оставить тоже не могу, и если ты от меня их не примешь, то я их подарю от твоего имени песенникам твоего полка», отвечал Лермонтов, и тут же, с согласия Мартынова, послал за песенниками, которым они, выслушав лихую казацкую песню, от имени Мартынова передали эти деньги.

Мартынов 5 октября 1837 г. писал своему отцу: «Триста рублей, которые вы мне послали через Лермонтова, получил, но писем никаких, потому что его обокрали в дороге и деньги эти, вложенные в письмо, также пропали; но он, само собой разумеется, отдал мне свои». В письме этом, как видно, Мартынов, не желая, вероятно, встревожить отца известием, что денег от Лермонтова он не принял и что он сам сидит без гроша, скрыл от него это обстоятельство. При личном свидании со своим отцом и сестрами Мартынов от них узнал, что Лермонтов, живя в Пятигорске и ежедневно видясь с ними, как-то объявил им, что идёт в отряд, где увидится с ним, а потом просил Наталью Соломоновну послать с ним письмо к брату. Та согласилась и, вложив в большой конверт свой пятигорский дневник и письмо к брату, передала его своему отцу, спросив его, не желает ли он что-нибудь от себя прибавить. «Хорошо, принеси мне свое письмо, и я, быть может, ещё что-нибудь от себя припишу», отвечал отец, который знал, что сын в отряде может нуждаться в деньгах, и вложил в своё письмо триста рублей ассигнациями, причём ни дочери своей, ни Лермонтову об этом ни слова не сказал. «Я думаю», сказал отец Мартынова, «что если Лермонтов узнал, что в письмо было вложено триста рублей, то он письмо это вскрыл». По его мнению, Лермонтов, подстрекаемый любопытством, хотел узнать, какого о нём мнения любимая им девушка, для которой он в том же году написал одно из стихотворений под заголовком «Я, Матерь Божья, ныне с молитвою» и т.д., вскрыл письмо и, найдя в нём 300 рублей, о которых его не предупредили, и, видя невозможность скрыть сделанных поступков, придумал рассказ о похищении у него цыганкой в Тамани шкатулки, а сами деньги принёс Мартынову.

Впоследствии, в 1840 г., Лермонтов в своё оправдание поместил в «Героя нашего времени» отдельную повесть «Тамань», в которой и описал это происшествие.

Как бы то ни было, после этого случая Лермонтов, чувствуя себя вполне перед Мартыновым виноватым и желая в этом поступке признаться, стал всячески надоедать ему своими сарказмами, так что тот однажды в тесном товарищеском кружке предупредил его, что его слова он выносить может лишь у себя дома или в кругу товарищей, но не в дамском обществе; Лермонтов тут прикусил губу и отошёл, не сказав ни слова.

А вот это обстановка одной из комнат этого жилища.

Некоторое время он действительно перестал досаждать Мартынову своими ядовитыми насмешками, но затем забыл его предупреждение и снова принялся за старое.

Летом 1841 г. Мартынов, выйдя в отставку на время службы, приехал в Пятигорск, куда в то время собралась вся «jeunesse doree», служившая из Кавказа, а также приезжие из России. Время проводили они весело: были балы, рауты, карнавалы и другие увеселения ежедневно.

Из барышень особенно привлекали внимание молоденькие девицы Верзилины, дочери пятигорского старожила Верзилина. Между ними особенно отличалась своей красотой и остроумием Эмилия Александровна.

Как-то, в последних числах июня или в первых числах июля, на вечере у Верзилиных Лермонтов и Мартынов как обыкновенно, ухаживали за Эмилией Александровной.

Мартынов имел привычку браться рукой за кинжал, обязательную принадлежность кавказского казачьего костюма, который он, только что пришедший из Гребенского полка, продолжал носить.

Гостиная в доме Верзилиных, где это все и случилось…

Поговорив некоторое время с Эмилией Александровной, Мартынов отошёл на несколько шагов от неё, и, по обыкновению, взялся за рукоятку кинжала, причём тут же услыхал насмешливые слова Лермонтова госпоже Верзилиной «Apres quoi Martynow croit de son devoir de se mettre en position» (После чего Мартынов считает себя обязанным вернуть позицию.) Мартынов ясно услышал эти слова, но, будучи человеком благовоспитанным и не желая поднимать историю в семейном доме, смолчал и Лермонтову не сказал ни единого слова, так что, по словам Васильчикова, никто из присутствовавших его столкновения с Лермонтовым не заметил, но зато при выходе из дома Верзилиных он взял Лермонтова под руку на бульваре и пошёл с ним дальше. «Je vous ai prevenu, Lermontow, que je ne souffrirais plus vos sarcasmes dans le monde, et cependant vous recommencez de nouveau" ("Я тебя предупреждал, Лермонтов, что я не намерен более переносить в обществе твоих ядовитых насмешек, однако ты берёшься за старое), сказал ему Мартынов по-французски, причём добавил по-русски спокойным тоном: «Я тебя заставлю перестать». - «Но ведь ты знаешь, Мартынов, что я дуэли не боюсь и от неё никогда не откажусь», отвечал Лермонтов с желчью. «Ну, в таком случае завтра у вас будут мои секунданты», сказал Мартынов и отправился к себе домой, куда в тот же вечер пригласил своего приятеля лейб-гусарского офицера Глебова, которого просил на другое утро, чем свет, съездить к Лермонтову и передать ему формальный вызов на дуэль. Глебов, вернувшись от Лермонтова, сообщил Мартынову, что он его принял и что Лермонтов официальным секундантом своим избрал князя Александра Илларионовича Васильчикова.

Поединок был назначен на 15-е июля 1841 года в 6 с половиной часов вечера, у подошвы горы Машук, в полуверсте от Пятигорска.

Хотя Мартынову было прекрасно известно, что Лермонтов превосходно владел пистолетом, из которого он стрелял почти без промаха, а Мартынов сам, как вполне удостоверено секундантом Глебовым, вовсе стрелять не умел,... тем не менее он с беззаботностью молодости - ему было всего 25 лет, на исходе пятого часа велел оседлать своего рысака, а беговые дрожки свои он уступил секунданту своему Глебову.

Гостиная в дома А.А. Алябьева – автора знаменитого «Соловья». Тогда так жили примерно все люди соответствующего сословия.

День был до крайности душный и жаркий: в воздухе чувствовалось приближение грозы. Прибыв с Глебовым на место дуэли одновременно с Лермонтовым и Васильчиковым, они застали там секундантов – Трубецкого и Столыпина и много других общих пятигорских знакомых, числом до сорока человек.

Имея в виду, что столкновение Мартынова с Лермонтовым произошло, как сказано выше, около 29-ого июня, а сама дуэль имела место почти через две недели, понятно, что весть о ней успела распространиться уже по всему Пятигорску. О присутствии зрителей Глебов и Васильчиков на суде не проронили ни слова, чтобы не подвергнуть их ответственности на допущение дуэли и за недонесение о ней.

Барьер был определён секундантами на пятнадцать шагов, причём с обеих сторон была положена груда камней, а от него, на десять шагов каждый, были поставлены дуэлянты, которые имели право стрелять со своего места или подойдя к барьеру.

Противникам дали в руки по пистолету, и один из секундантов махнул платком в знак того, что дуэль началась. Лермонтов стоял в рейтузах и красной канаусовой рубашке, и с кажущейся или действительной беззаботностью стал есть вишни и выплёвывать косточки. Он стоял на своём месте, прикрываясь рукой и пистолетом, и наведя последний прямо на Мартынова.

Прошла минута, показавшая, как бывает в подобных случаях, всем присутствующим вечностью. Ни Лермонтов, ни Мартынов не стреляли и стояли на своих местах. Секунданты и присутствующие начали ёжиться и вполголоса делать между собой замечания, которые отчасти долетали до слуха Мартынова. «Надо же кончать», сказал кто-то, «мы и так насквозь промокли». Мартынов быстрыми шагами подошёл к барьеру, навёл пистолет на Лермонтова и выстрелил...

Когда дым рассеялся, он увидел Лермонтова лежащим на земле неподвижным. Тело его подёргивалось лёгкими судорогами, и когда Мартынов бросился с ним прощаться, Лермонтов был уже мёртв.

С места дуэли Мартынов поехал к коменданту, которому и объявил о несчастном событии. Комендант велел арестовать его и обоих секундантов, и началось следствие, в начале которого Мартынов узнал от Глебова, что Лермонтов во время переговоров относительно условий дуэли говорил своему секунданту Васильчикову: «Нет, я сознаю себя настолько виновным перед Мартыновым, что, чувствую, рука моя на него не поднимется». Намекал ли тут Лермонтов на вскрытие письма или на нелепость своей выходки на вечере у Верзилиных, Мартынову осталось неизвестно, но сын его доныне живо помнит слова отца: «Передай мне об этих словах Васильчиков или кто другой, я Лермонтову протянул бы руку примирения, и нашей дуэли, конечно, не было бы».

Мартынов, проведя всю предшествующую жизнь свою на военной службе, ходатайствовал о том, чтобы предали его военному, а не гражданскому суду.

Просьба его была уважена, и сентенцией пятигорского военного суда Мартынов был приговорён к лишению чинов и всех прав состояния, каковая сентенция сперва была смягчена начальником левого фланга, затем главнокомандующим на Кавказе, военным министром и, наконец, государем императором Николаем I, который 3-го января 1842 года положил следующую резолюцию: «Майора Мартынова выдержать в крепости три месяца, а затем предать его церковному покаянию».

Года за два до своей смерти генерал Вельяминов передавал второму сыну Мартынова, что император Николай I, проводивший обыкновенно лето в Петергофе, где Вельяминов в 1841 г. находился в камерах-пажах, и имевший обыкновение в праздничные дни собирать у себя после обеда всех присутствовавших лиц свиты своей, которым сообщал наиболее интересные известия им полученные, высказал про смерть Лермонтова следующее: «Сегодня я получил грустное известие: поэт наш Лермонтов, подаривший России такие великие надежды, убит на поединке. Россия в нём многое потеряла»».


Автор: Вячеслав Шпаковский
https://topwar.ru/10...lermontova.html