1
Вместо вступления
Эту рукопись я получил неделю назад. Она пришла обычной почтой, в обычном бумажном конверте с марками. Письмо было адресовано мне, но имя отправителя совершенно ни о чем мне не говорило. К тому же письмо ушло из Владивостока, где у меня нет, и никогда не было родственников или знакомых. Но вскрыв конверт, я понял, что отправитель всего лишь выполнил роль курьера, а рукопись (иначе письмо и не назвать) принадлежит другому человеку — Владиславу Никитину.
Письмо начиналось кратким обращением ко мне, которое я передаю без изменений:
«Женя, здравствуй.
Понимаю, что этому письму ты будешь крайне удивлен, учитывая то, что оно попадает к тебе в руки через шесть лет, после того, как я его написал. Но это необходимость и предосторожность, и единственная возможность того, что мою историю увидят люди. Согласен, звучит театрально, но не торопись с выводами. Через третьи руки я оставил завещание в одной адвокатской конторе, которая в случае моей смерти обязывалась отправить письмо из Владивостока, выдержав паузу в 6 лет. Думаю, этого времени достаточно, чтобы Они потеряли след.
Понимаю, что тебя удивит и мой выбор адресата, так как мы никогда не были друзьями, а после «школы» (школой мы называли ВУЗ, пр. автора) и вовсе не общались. Но в этом и плюс (для меня), потому что подставлять близких мне людей я не могу, а ты лицо незаинтересованное, плюс занимаешься литературой и публикуешься, так что тебе не составит труда донести мою историю людям.
В общем, прости, что я навалился на тебя со своими проблемами, но других вариантов у меня нет».
Письмо Владислава Никитина и в самом деле меня озадачило, но об этом позже.
История Владислава была написана довольно сумбурно и скомкано, так что я взял на себя смелость ее «причесать», к тому же она не содержала заголовка, поэтому я добавил его от себя. Ну и собственно, сама история.
Три смерти Парацельса
Все началось со смерти Михаила Васильевича Руднева, деда моего давнего приятеля Егора Руднева.
Внуку в наследство Михаил Васильевич оставил ветхий одноэтажный домик с десятью сотками заросшей бурьяном земли и покосившимся сарайчиком. Вступив во владение, Егор обследовал родовое гнездо и обнаружил груды макулатуры. Шкафы и полки ломились от книг и стопок старых журналов, бумажной пылью пахло даже в подвале, а потолок грозил обрушиться под тяжестью книжных пирамид на чердаке. Дед Егора в свое время работал журналистом, затем военкором, в конце шестидесятых, защитив диссертацию по теме «Становление НЭП’а», начал преподавать историю в университете. Детство Егора прошло в окружении книг, но повзрослев, Егор к литературе остыл, и теперь, с ужасом глядя на засилье дома книгами, решил звать на помощь. В общем, он позвонил мне, и попросил помочь разобрать весь этот «букинистический хлам», как он выразился. Разумеется, я сразу согласился.
Два месяца я занимался разбором и сортировкой книг, время от времени находя что-нибудь любопытное, но не более. И вдруг, один за другим из-под книжных завалов появились две доисторические драгоценности: второй том первого издания «Encyclopaedia Britannica» — «Британской энциклопедии», выпущенной в 1768 году, и десятый том «Encyclopedie, ou Dictionnaire raisonne des sciences, des arts et des metiers» — «Энциклопедия, или толковый словарь наук, искусств и ремёсел», французская энциклопедия, изданная в 1751-1766 годах Бретоном и Дидро, и для работы над которой привлекались такие титаны, как Вальтер и Руссо.
Пропущу сентиментальное охи про дрожание пальцев, и перейду сразу к делу. Каким образом энциклопедии попали в руки Михаила Васильевича Руднева, оставалось только догадываться. Я позвонил Егору, но он ничего не знал, да никогда и не предполагал, что в библиотеке деда может оказаться что-то ценное, хотя факту обнаружения двух редких (а стало быть, и дорогих) книг, обрадовался.
— Дед был человеком не разговорчивым, и мы с ним, в общем, близки не были, да и виделись не часто, — добавил Егор.
Состояние обоих фолиантов оставляло желать лучшего, но не настолько, чтобы ими нельзя было пользоваться. Открыв обложку французской энциклопедии, я обнаружил, что ее владелец (я надеялся, что это был самый первый владелец) оставил автограф, который мне прочесть не удалось, поскольку мои познания в старофранцузком равны нулю. Да и статьи энциклопедии я прочесть не надеялся, мне просто хотелось полистать древние страницы, ощутить пальцами их пыльную старину. Этим я и занялся.
Примерно в середине фолианта я вдруг обнаружил на полях пометку, сделанную карандашом. Напротив заголовка одной статьи по-русски было написано «однако!». Не было сомнений, что этот лаконичный комментарий принадлежал Михаилу Васильевичу Рудневу. Я вперился в заголовок статьи, и после нескольких минут напряженной работы мозга, наконец, разгадал его смысл: Парацельс Теофраст.
До этого я мало что знал о Парацельсе. Гениальный врач (я сознательно избегаю термина «лекарь») XVI-го века, естествоиспытатель, астролог, алхимик и предсказатель, — вот и все, что мне было известно. Но это «однако!» Михаила Васильевича пробудило во мне легкое любопытство. Что так удивило историка Руднева в статье о Парацельсе, что он позволил себе оставить пометку на древней бумаге? — непозволительное кощунство, практически акт вандализма! Я отложил энциклопедию и взялся за стопку дневников Михаила Васильевича.
Дневники покойного были полностью избавлены от эмоций и представляли собой конспекты, выписки и размышления на различные исторические темы. И ни слова о семье, — видно историк Руднев, как истый ученный, работу и личную жизнь не перемешивал. В его дневниках было много материала о начале XX-го века России, то есть о революции и становлении советской власти. Но нашелся дневник, всецело посвященный средневековью. К моему удивлению, записи в этом дневнике датировались 2003-м годом, то есть изучать XVI-ый век Михаил Васильевич начал за полгода до своей смерти.
Я говорю, что дневник содержал сведенья о средневековье, но это не совсем верно. В сущности, там были выписки о жизни и деятельности нескольких людей, имена большинства из которых мне ничего не говорили. Парацельсу отводилось почти пол тетради, и я с любопытством прочел эту часть. Да, Теофраст Парацельс был личностью неординарной, всю жизнь путешествовал, собирая сведенья о мироустройстве и природе человека, безбожно пьянствовал, громил авторитеты, когда бедствовал, когда жировал (но по большей части бедствовал), никого кроме себя не любил, и вылечил больше народу, чем вся медицина до него со времен Римской империи. И еще он оставил миру сотни научных трактатов. Без сомнения, личность колоритная. Но отчего к нему, алхимику и каббалисту, возник интерес у Михаила Васильевича, взращенного на атеизме историка эпохи СССР, мне оставалось неясно. Правда, запись о смерти Парацельса, где говорилось, что Теофраста убили на 47-ом году жизни, была дважды подчеркнута, а рядом стоял жирный восклицательный знак. Это намекало на какое-то объяснение, которое, впрочем, пока оставалось туманным. Я принялся листать дневник дальше, и спустя пару страниц нашел следующую запись:
2003 г. 18 апреля.
Письмо К. Маркса к Ф. Энгельсу от 16 июля 1857 г.
«…Первая британская энциклопедия списана почти дословно с немецких и французских изданий».
Я отложил дневник и взялся за «Британику». Но в разделе на букву «Р» статьи о Парацельсе не оказалось. Впрочем, этого стоило ожидать, потому что первые британские энциклопедии были куда короче французских, всего-то три тома против семнадцати у французов. И, тем не менее, зачем историк Руднев выписал в свой дневник замечание Маркса? — задался я вопросом.
Я сфотографировал страницы со статьей о Парацельсе во французской энциклопедии и автограф первого владельца, и отправился по интернету искать форумы лингвистов. Интернет-сообщество, где общались настоящие профи-языковеды, я обнаружил только два дня спустя. Выложив фотографии и попросив помощи в переводе, я принялся искать электронные версии британских энциклопедий более позднего издания. Вскоре я нашел четвертое издание, затем седьмое и, наконец, девятое, состоящее уже из 25-и томов. Заметка о Парацельсе появилась только в этом девятом издании.
Статья была короткой и представляла собой сжатую биографию Парацельса с указанием его достижений и опубликованных трактатов. Перевести ее мне удалось самому, правда, обложившись словарями. Заканчивалась статья панегириками гениальному ученому XVI-го века и скорбным заключением, что великим людям, как правило, не суждено умереть в тихой старости, вот и Филипп Теофраст Парацельс был подло убит неизвестным в возрасте 47-и лет. Ему проломили голову камнем.
К моменту перевода этой статьи я проштудировал информацию о Парацельсе, и знал о нем все, что можно было почерпнуть из интернета и книг. Биографические сведенья в целом не расходились с тем, что было написано в статье «Британики» девятого издания и в дневнике Михаила Васильевича. Кроме одного момента — смерти Парацельса. Почти во всех современных источниках говорится, что Теофраст умер в 47 лет от неизлечимой болезни. Какой именно болезни — неизвестно, но очевидно, действительно неизлечимой, раз с ней не мог справиться сам Парацельс. Я укрепился во мнении, что историк Руднев в своем дневнике не зря подчеркнул кусок, посвященный смерти Парацельса. И убедился в этом окончательно, когда получил перевод статьи французской энциклопедии. Хотя, «убедился» — не то слово, точнее, я был ошарашен.
До сей минуты, я воспринимал Парацельса, как медика, химика, ученого, в конце концов. Его занятия каббалой и алхимией проходили мимо моего сознания (признаться, достаточно материалистического), как средневековый фон, как атрибут эпохи — не более. Даже то, что почти все предсказания Теофраста сбылись, я подсознательно воспринимал, как мистический каламбур, как нечто занятное, но бестелесное, не осязаемое. Прочитав же перевод статьи, я испытал, помимо оторопи, неясную тревогу.
В статье французской энциклопедии значилось, что Парацельс благополучно дожил до 72-х лет, и скончался на руках своих учеников, заставляя их записывать и запоминать процесс его умирания. Ни слова о неизлечимой болезни, ни слова о покушении на его жизнь.
Но и это еще не все. Электронный оригинал «Оракула» Теофраста мне найти не удалось, а из общедоступных источников известно, что в этом труде Парацельс дает 15 предсказаний. Десятое предсказание звучит так:
«Через 400 лет после моей смерти наступит период великого благоденствия, рассвета и материального достатка у каждого. После этого наступит стадия страшного кризиса, со множеством нищих, со зверством людей и каннибализмом даже на улицах крупных городов».
Но в переводе статьи французской энциклопедии этого предсказания нет, на его месте совсем другой текст:
«Через 350 лет после моей смерти к власти в Гиперборее придут черные маги. Гиперборею охватит террор, от моря до моря разольется кровь. Сын пойдет на отца, а брат на брата. 15 лет будет царствовать в Гиперборее хаос, затем Крест снова воссияет над одной из горных вершин. Это будет первым падение Гипербореи, и ее первый подъем».
Доподлинно известно, что Гипербореей Парацельс называл Россию, следующие два предсказания, которые неизменны, как во французской энциклопедии, так и в современных источниках, также относятся к Гиперборее. Но поскольку речь в них идет о конце XXI-го века, судить о их справедливости в настоящий момент невозможно.
Предсказание о первом падении Гипербореи и вызвало у меня чувство тревоги. Потому что, если Парацельс дожил до семидесяти двух лет, значит, умер он в 1566-ом году, а не в 1541-ом, как о том твердят современные источники и девятое издание британской энциклопедии. Плюс 350 лет, и получаем 1916 — промах в один единственный год. «В России к власти придут черные маги…» — от такого и в самом деле бросит в дрожь. Но оставалась в этом предсказании одна странность — Теофраст говорит, что царство черных магов продлится 15 лет, а затем над Россией вновь засияет Крест (надо полагать, православие, а может и монархия). Но всем нам хорошо известно, что революция победила и к 1920-му году большевики очистили Россию от белогвардейцев, а царская семья была расстреляна, так что наследников монархии не осталось…
В дневнике Михаила Васильевича была такая запись, принадлежавшая, по всей видимости, самому Парацельсу:
2003 г. 15 апреля.
Парацельс: книги могут лгать так же, как и люди.
Трудно с этим поспорить, но какая именно из книг мне лгала? Французская энциклопедия, «Британика», дневник историка Руднева, или все они вместе? Историк Руднев наверняка знал точный ответ, но он уже не мог им поделиться. Я понял, что мне необходимо больше узнать о Михаиле Васильевиче. Я позвонил Егору и практически потребовал немедленной встречи.
В кафе, где мы договорились встретиться, я в нетерпении ждал Егора двадцать минут, успев выкурить три сигареты и выпить кружку пива.
— Что за срочность? — осведомился Егор, плюхнувшись в кресло напротив меня.
— Ты знаешь, кто такой Парацельс? — спросил я его, решив обойтись без вступлений.
— Француз, который предсказал приход к власти Гитлера и Сталина?
— Нет, это ты про Нострадамуса. Парацельс родом из Швейцарии. Твой дед когда-нибудь говорил о нем?
— Не знаю… не помню… — Егор безразлично пожал плечами. — Что там с книгами? Когда ты с ними наиграешься? Мне сейчас деньги не помешают.
— «Британику» можешь продать хоть сейчас. А французскую энциклопедию я бы тебе не рекомендовал продавать вообще.
— Почему? — в глазах Егора появился интерес.
— Ну, понимаешь… в некотором роде она уникальна. То есть, я думаю, что второй такой книги не существует.
— Если уникальна, то стоить будет дороже, так ведь? Ты не переживай, Влад, я тебе процент отстегну.
— Да дело не в этом! Ладно, это пока не важно… А сейчас напряги память. Неужели Михаил Васильевич никогда не упоминал Парацельса?
— Да я как школу закончил, виделся с дедом всего несколько раз, — Егор поморщился. — Я в седьмом классе был, когда отец с ним вдрызг разругались, они потом лет десять не разговаривал. Какой там Парацельс! Я понятия не имел, как дед живет и чем занимается.
Я задумался. Выходило так, что от Егора о Михаиле Васильевиче никакой информации получить невозможно.
— А с твоим отцом можно поговорить? Может он что-нибудь знает?
— Разве что с помощью спиритического стола, — Егор грустно улыбнулся.
— В смысле?
— Нет его. Ни бати, ни матери. Их «жигуленок» переехал пьяный «камаз». Восемь лет назад. Ты не знал?
— О, господи… Извини.
— Да ничего.
— Слушай, Егор, — мне вдруг в голову пришла мысль. — А из-за чего твой отец с дедом разругались?
Егор задумался, ответил неуверенно:
— Из-за политики, кажется…
— А точнее?
— Ну, батя в молодости был отпетым комсомольцем, активистом и все такое. А дед, хоть всю жизнь при советской власти прожил, тяготел к диссидентству, как я теперь думаю. Тогда-то пацаном я мало что понимал. Красный галстук, барабан и медный горн — и вся пионерская радость.
— Так-так-так! Стало быть, что-то ты все-таки помнишь, — я наклонился ближе к Егору, предчувствуя услышать что-то ценное.
— Не гони лошадей, — Егор безнадежно махнул рукой. — Помню я всего одну фразу, из-за которой теперь и думаю, что дед был диссидентом. В общем, как-то споря с отцом, он крикнул, что верхушка политбюро — черные колдуны. Ерунда какая-то, в общем…
Егор поднял на меня глаза и осекся. Я таращился на него с открытым ртом.
— А что? — спросил он с любопытством. — Ты понимаешь, что это значит?
— Пока что не очень, — сознался я. — И чтобы понять до конца, французскую энциклопедию сейчас продавать нельзя.
Стало быть, Михаил Васильевич был уверен, что никому неизвестное предсказание Парацельса сбылось, по крайней мере, наполовину. К власти в России пришли черные маги, но что-то пошло не так, закономерности существования бытия нарушились, и вместо положенных 15-ти лет, черные кардиналы царствовали до 1991-го года. Все это звучало, как бред сумасшедшего, и я задавался вопросом, уж не выжил ли из ума историк Руднев на старости лет? И понимал, что нет — до самой смерти Михаил Васильевич оставался в светлом уме и твердой памяти, об этом свидетельствовали его дневники и конспекты, — четкие и лаконичные. Требовалось продолжать поиски, но в каком направлении двигаться, я не имел понятия.
Допустим, — размышлял я, — статья о Парацельсе во французской энциклопедии истинна. Из этого следует, что Теофраст сделал предсказание, которое сбылось — черные маги пришли к власти в России. Далее происходит странное: по всему миру информация о Парацельсе и его предсказаниях трансформируется, кроме одной конкретной книги — десятого тома французской энциклопедии, на титульном листе которой стоит чей-то автограф. Трансформация информации на бумажных носителях по всему миру — совершенно фантастическое предположение, но, быть может магам такое под силу?
Не то, чтобы я воспринимал эту версию всерьез, но она притягивала меня именно своей таинственной несуразностью, каким-то легким безумием, так что я решил в первую очередь отработать именно ее.
За ажиотажем поразительных открытий, свалившихся на меня со страниц французской энциклопедии, я совершенно забыл о том, что вместе с переводом статьи я получил и перевод автографа первого владельца энциклопедии. Вернувшись домой, я включил компьютер, открыл почту и уставился на имя: Жан-Мишель де Кастелла. Это имя где-то уже попадалось мне на глаза, и минуту я пытался вспомнить, где именно. Ну, разумеется! — в записях Михаила Васильевича.
Я открыл дневник историка Руднева и вскоре нашел эту запись:
2003 г. 22 апреля.
Жан-Мишель де Кастелла. Крест и розы.
Крест и розы… Крест и розы… Розенкрейцеры! Стало быть, Михаил Васильевич знал, кем был первый обладателем французской энциклопедии, а может и о самих розенкрейцерах знал что-то такое, что мне не ведомо. Впрочем, об ордене Креста и роз я вообще мало что знал. Мне требовался консультант, и по счастью, у меня был один такой на примете. Я сделал звонок, быстро собрался и отправился в гости к Всеволоду Михееву.
С Михеевым мы учились на одном курсе в универе. Он уже тогда увлекался эзотерикой и оккультизмом, так что к настоящему моменту мог читать по этим темам лекции, не хуже любого профессора. Если бы каждый день не обкуривался гашишем до состояния полного остекления.
Всева встретил меня на пороге, одетый в длинный полосатый халат восточного покроя. Я усмехнулся, он пожал мне руку и посторонился, приглашая войти. Его однокомнатная квартира говорила о хозяине куда больше, чем он сам. На полу посреди комнаты лежал широкий двуспальный матрас, валялась скомканная простынь, рядом стоял огромный кальян, россыпью лежали карты Таро, на стенах висели репродукции тибетских мандал и тханок (это мне Михеев разъяснил), в углах громоздились стопки книг и журналов. И никакой мебели.
Я подошел к стене и уставился на одну из мандал, очень красочную, и абсолютно непонятную.
— Неподготовленному человеку пристально рассматривать мандалу не рекомендуется, — заметил Всева, усевшись на матрас и раскуривая кальян.
Говорил Михеев неторопливо, растягивая слова. Видно, к кальяну он сегодня уже прикладывался.
— Почему? — я оглянулся на приятеля.
— Мандала, как дверь. Не заметишь, как уйдешь. А сможешь ли вернуться?
— Куда уйдешь? — не понял я.
— Куда-то…
Я ждал разъяснений, но их не последовало.
— Падай, — пригласил Михеев, я сел на матрас рядом с ним. — С чем пожаловал?
— Всева, ты слышал что-нибудь о человеке по имени Жан-Мишель де Кастелла?
Михеев затянулся, неторопливо выпустил дым, протянул мне мундштук, я жестом показал, что не буду.
— О каких временах идет речь? — наконец спросил он.
— Средневековье.
— В XIV-ом веке, кажется, какой-то Кастелла был гроссмейстером Мальтийского ордена. Имя не помню.
— Нет, мой Кастелла оставил автограф в XVIII-ом веке…
— Какое ж это средневековье, — перебил меня Михеев.
— К тому же имел какое-то отношение к ордену Креста и роз, — закончил я.
— Розенкрейцер, значит, — Михеев посмотрел на меня с любопытством. — А где он оставил автограф?
Я уже собрался было ответить, но что-то во взгляде Михеева меня остановило.
— Это пока не важно. Расскажи мне про этот орден.
— Адепты розенкрейцеров — могущественные маги, цель которых, борьба со Злом. Не просто злом, а со Злом космического масштаба. По крайней мере, так говорят предания.
— Как-то все это туманно, — я поморщился.
— В орден Креста и роз входили многие видные ученые средневековья, — продолжил Всева, — и, разумеется, астрологи и алхимики. Думаю, розенкрейцеры первые разгадали секрет философского камня. Без него противостоять космическому злу, все равно, что лезть с шашкой на пулеметы. Впрочем, эти ребята умели и умеют хранить свои тайны. Все это и в само деле туманно, но иначе и быть не может. На то они и тайные общества.
— Так ты считаешь, что розенкрейцеры существуют до сих пор?
— Конечно.
— А каким боком философский камень тулится к борьбе со злом? — спросил я. — Камень же искали для того, чтобы делать из свинца золото.
— Это общепринятое заблуждение хранители гнозиса целенаправленно укрепляли и культивировали в сознании человечества, — спокойно ответил Михеев. — На самом деле, получение золота из свинца — всего лишь побочный эффект изготовления самого философского камня. Цель здесь — именно Камень, а не золото. И парадокс в том, что Камень этот, скорее всего, на вид — обычный булыжник. Его не требовалось прятать под семью замками, его могли вмуровать в стену крепости, или он мог столетиями лежать в придорожной канаве. Им могли играть дети. Крестьяне могли придавить им крышку в кадушке с солеными рыжиками. Или какой-нибудь ворюга, второпях схватив Камень, мог проломить им череп своей жертве, совершенно не понимая, что именно он использует, как орудие убийства.
Я вспомнил ту версию смерти Парацельса, где ему проломили голову камнем. Конечно, камень не тащили с собой специально, а просто подобрали у дороги первый попавшийся… Я снова ощутил тревогу, как тогда, когда прочел перевод статьи французской энциклопедии.
— Так для каких целей искали философский камень? — спросил я в замешательстве. — Зачем он вообще нужен?
— Предсказывать будущее, я полагаю, — задумчиво отозвался Всева. — Ты обратил внимание, что все предсказатели были алхимиками?
Подумав, я согласился, кивнул. Михеев продолжил:
— Но и это еще не все. Я натыкался на странные несостыковки истории, когда логика событий ломалась самым неожиданным образом… Я думаю, что сильные маги, обладая философским камнем, способны менять закономерность развития человечества, то есть — историю.
Это высказывание меня взволновало.
— И не только современную историю, так ведь? — спросил я, наверное, слишком напористо, потому что Всева даже слегка отшатнулся. — И прошлое тоже?
Михеев долго и пристально меня рассматривал, затем сказал осторожно:
— Может и так. Только доказательств этому не существует.
— А розенкрейцеры? Были они достаточно сильными магами, чтобы?.. Ну скажем, чтобы не позволить истории измениться? Или хотя бы оставить весточку о том, что историю сознательно изменили?
Всева надолго замолчал, затем затянулся, запрокинув голову тонкой струйкой выпустил дым, грузно поднялся, добрел до угла комнаты и принялся рыться в стопке журналов. Это заняло минут десять; в ожидании, я снова перевел взгляд на мандалу. Куда же именно ведет эта дверь? — почему-то задался я вопросом.
— Вот, нашел, — наконец, произнес Михеев, держа в руках раскрытый журнал. — Блаватская, статья «Оккультизм и магия»:
«Немецкий рыцарь по имени Розенкранц приобрел на родине очень сомнительную репутацию, практикуя магию. Он был обращен через видение. Оставив свою практику, он принес торжественную клятву и отправился пешком в Палестину, чтобы у Святого Гроба принести amende honorable (публичное извинение). Когда он прибыл в Палестину, ему явился христианский Бог, кроткий, но знающий назареян, обученный в высшей школе Ессеев, праведных потомков халдеев — ботаников, астрологов и магов.
…Цель этого посещения и предмет их разговора навсегда остались тайной для многих братьев; но сразу же после этого разговора бывший колдун и рыцарь исчез, о нем больше не слышали до тех пор, пока к семье каббалистов не присоединилась таинственная секта розенкрейцеров. Силы членов этой секты привлекли большое внимание даже среди народов Востока, беспечно и привычно живущих среди чудес. Розенкрейцеры стремились соединить самые различные направления оккультизма и вскоре стали известны предельной чистотой жизни и необычной силой, а также глубокими знаниями тайны тайн.
Как алхимики и заклинатели они вошли в легенды. Позднее от них произошли более современные теософы, во главе которых стоял Парацельс…»
— Парацельс?! — поразился я.
— А что тебя удивляет?
— Я не предполагал, что Теофраст имел отношения к тайным обществам…
— Влад, Я смотрю, твои познания о Парацельсе далеко выходят за рамки обывателя, — Всева теперь смотрел на меня внимательно, и в его взгляде угадывалась беспокойство. — О том, что одно из его имен Теофраст, знают очень не многие.
— Ну, да… В последнее время я много о нем читал.
— Зачем?.. Впрочем, не отвечай. Нафига мне чужие демоны…
Я усмехнулся, хотя смешно мне не было. Михеев сидел, по-турецки скрестив ноги, и остекленевшим взором смотрел на мандалу. Хотя, может быть, правильнее сказать: смотрел в мандалу?..
— А все же, куда именно можно уйти через эту дверь? — не удержался я от вопроса.
— В астрал… в nihil… — тихо ответил Михеев, а потом перевел на меня взгляд, и мне стало жутко. Его зрачки сжались в крошечные черные точки, на губах застыла злая улыбка — улыбка безумца.
— Тебе нельзя туда, — продолжил он, при этом губы его практически не шевелились, а голос стал низким и гулким. — В наше время там царствуют маги… по большей части — черные.
Мне вдруг показалось, что я не в квартире приятеля, а в морозильной камере морга; каждой клеткой тела я ощутил потусторонний холод. Я тут же простился и спешно ушел.
Было еще не поздно, что-то около шести вечера. Я торопился домой, хотя смысла торопиться не было. Разговор с Михеевым оставил в душе неприятный осадок, и я вдруг осознал, что моя поспешность кроется в желании как можно скорее от этого осадка избавиться. Я остановился и огляделся. Для восстановления душевного равновесия мне требовалось 150 грамм хорошего виски и людской гомон. На противоположной стороне улицы я разглядел вывеску бара; без промедления туда и направился.
Сделав пару добрых глотков алкоголя, я почувствовал некоторое облегчение. Я откинулся на спинку кресла, закурил, и решил проанализировать разговор с Михеевым. В свете новой информации вырисовывался ответ на вопрос, почему статья французской энциклопедии не претерпела трансформации.
Потому что владел фолиантом маг-розенкрейцер Жан-Мишель де Кастелла, — ответил я сам себе. — Может быть, автограф этого господина и есть печать, хранящая книгу в неизменном виде, а может, требовался какой-нибудь обряд, хотя это не так уж и важно… Два дня назад, разговаривая с Егором, я сказал, что продавать французскую энциклопедию нельзя, потому что она уникальна. Тогда эта мысль появилась у меня по наитию, она была всего лишь вербализацией предчувствия. Теперь же я понимал, что энциклопедия Жана-Мишеля действительно уникальна, потому как содержала неизмененные предсказания Парацельса и первую версию его смерти. Возможно, есть и еще экземпляры, которые розенкрейцеры уберегли от мутации, но до тех пор, пока они не обнаружены, 10-ый том французской энциклопедии Кастеллы остается единственным в своем роде.
Важно еще и то, — размышлял я далее, — что Кастелла (а скорее и весь орден розенкрейцеров) знал о необходимости защитить книгу от изменений, предвидя, что такие метаморфозы возможны. Если Парацельс имел с орденом Креста и роз какие-то сношения, то и о предсказаниях Теофраста розенкрейцеры были осведомлены. Знали об этом и черные маги, захватившие власть в Гиперборее в 1917-ом году… Знали, а потому не сидели сложа руки, ожидая, пока отпущенный им срок в пятнадцать лет минет, а действовали!
Эта мысль меня поразила, и минут пять я сидел неподвижно, пытаясь ее переварить. Опять поднимался вопрос о философском камне, без которого изменить историю невозможно. Получалось, что Ленин, Дзержинский, Троцкий, Бухарин, Сталин (кто там еще, всех и не помню) — маги и алхимики, хранители древнего гнозиса и обладатели философского камня. Черные кардиналы, объединившиеся с целью установить новый мировой порядок, и решив, что начинать следует с России.
Чувство тревоги, побежденное алкоголем, вернулось снова. Я расплатился и вышел на улицу. Я начинал сожалеть о том, что ввязался в эту странную и, скажем прямо, какую-то потустороннюю историю… Да какого черта! — я встряхнулся, пытаясь усилием мысли вернуть себе душевный покой. — Это всего лишь забавный сюжет для романа в стиле мистического реализма. В самом деле, все это надо записать и отправить кому-нибудь, кто сможет нарисовать по этим бредням преинтерснейший текст.
И в этот момент я ощутил на своем затылке взгляд. Должен сказать, что особой чувствительностью к подобным вещам я не обладал. Я не просыпался в детстве от того, что мать смотрела с умилением на свое спящее чадо часы напролет. Я не чувствовал девичьи взгляды, наполненные эротическими флюидами. Не ощущал взоров ненависти и агрессии представителей мужского пола. Обо всем этом мне после рассказывали родственники и друзья, удивляясь моему хладнокровию. Но никакого хладнокровия не было, а была «толстокожесть», то есть слабое сенсорное восприятие. Но в тут минуту, выйдя из бара, я понял, что значит ощутить взгляд. Мне казалось, что от спины по шее к затылку ползет скользкая змея, или щупальце осьминога, оставляя на коже холодный липкий клей. Я испытал чувство гадливости, омерзения и страха; резко оглянулся, с паникой заглядывая прохожим в глаза, но в следующую минуту это чувство исчезло.
Господи, у меня развивается паранойя, — заключил я, но чувство опасности, хоть и притупилось, но не исчезло.
Я перевел дыхание, и решил, что всю эту историю действительно необходимо записать. «Отправить эти бредни кому-нибудь, кто умеет писать» — эта мысль родилась, как усталая шутка, теперь же я задумался над ней всерьез. Вернувшись тем вечером домой, я принялся подробно описывать происходящие со мной события.
На следующий день я встал поздно. Умывшись и выпив кофе, я позвонил Михееву.
— Всева, можешь мне объяснить механизм предсказаний? — озадачил я его вопросом. — Почему предсказание сбывается, даже если оно негативное и крайне нежелательное? Ведь люди, зная предсказание, могут изменить ситуацию так, чтобы предначертанные события не произошли вовсе.
— Не все так просто, Влад, — подумав, отозвался Михеев. — Предсказание бывает двух типов: ситуационное и структурное. Хороший пример ситуационного предсказателя — Вольф Мессинг. Он звонит друзьям и говорит, чтобы они не летели таким-то рейсом. Друзья откладывают поездку, самолет разбивается, в результате — друзья Мессинга живы. Но такие предсказания ограничены пределами судеб нескольких людей, которые на социальную структуру, такую, как например государство, не влияют, или влияют бесконечно мало. Но великие предсказатели древности, такие, как тот же Парацельс, видели суть бытия. Им открывались законы развития социальных структур, а не судеб отдельных людей. А изменить вектор развития даже небольшой страны, это тебе не билет на самолет сдать.
— И все же это возможно?
— Теоретически да. Для этого необходимо изменить историю так, чтобы и предсказания не было…
— Например, убить предсказателя, да?
— Но если предсказатель жил в средневековье, то сделать это, как ты сам понимаешь, крайне затруднительно, — справедливо заметил Всева.
— Но, надо полагать, что достаточно сильным магам такое под силу?
Михеев надолго замолчал, потом ответил тихо:
— Влад, ты не понимаешь, куда лезешь, и чем это для тебя может закончиться.
И, не прощаясь, повесил трубку.
Я и в самом деле не понимал, куда лезу, и главное, насколько глубоко я уже туда залез. В конце концов, я, человек, живущий в XXI-ом веке, не верил до конца в магическое начало революции. Хотя с другой стороны, не зря же первым делом советская власть уничтожила интеллигенцию и духовенство. Первых за то, что могли понять, что происходит, а вторых, чтобы отбить у народа любой намек на реальность потустороннего. И вместо религии навязали населению атеизм, — как не крути, а для царствующих колдунов это лучшая маскировка. Да и символ советской власти — пятиконечная звезда, использовавшийся в древнем Вавилоне, а потом и в Египте, как мощнейший оберег, кормчие нового порядка переиначили по-своему — закрасили кровью. Точно так же оккультисты III-го рейха взяли себе символом свастику — древнейший знак солнца, только зеркально ее перевернули. Вроде и тот же знак, а смысл уже совершенно другой.
Я снова вернулся к дневникам Михаила Васильевича, только теперь к тем, в которых он делал заметки о начале двадцатого века. И полчаса спустя обнаружил запись, которая меня поразила:
1972 г. 8 августа.
Сегодня, работая в Ленинградском архиве, я случайно обнаружил странный документ, датированный 17 июня 1918 года. То, что документ попал мне в руки, не иначе как чудо, поскольку на нем стоял гриф «совершенно секретно», несмотря на то, что секретность давно пора было снять, ведь прошло 54 года.
По сути, документ является инструкцией, описывающей сценарий убийства некоего лица под кодом ПКР, некоторым лицом под кодом ТСТ. Портрет этого ТСТ давался очень подробно. ТСТ бездарный врач, но амбициозен, сластолюб, жаден, даже алчен, в достижении цели не гнушается самых грязных средств. Кто эти два персонажа совершенно не ясно. Но далее текст еще загадочнее. Говорится, что некий ГБ 13 октября 1541 года по настоящему календарю должен на охоте упасть с лошади и сломать ногу. ТСТ, не способный самостоятельно вылечить ГБ, обратится за помощью к ПКР, который начнет успешно лечить ГБ. Когда кризис болезни ГБ минует, ТСТ руками своих подручных убьет ПКР, чтобы не делиться с ним заработком, полученным от ГБ за лечение. Орудие — Камень (от чего-то, с большой буквы). Далее следует указание товарищу Боччи выдать товарищу Киловару Камень №7. Товарищу Тоциану предписывается разработать развернутую непротиворечивую легенду. Операцию следует провести неотлагательно, пока Воин играет со Львом. Подписан документ товарищами Левил, Боччи, Киловар, Тоциан и Дзож.
Инструкция предписывает выполнение действий, но в прошлом! В середине XVI-го века. Далее: что может значить «Камень №7»? И самая загадочная фраза: пока Воин играет со Львом…
Я несколько раз перечитал эту запись, и потом долго сидел и тупо на нее таращился, не желая осознать, что она означает. А осознание это уже родилось, и только ждало, когда я выскажу его вслух. Я добрел до холодильника, выудил бутылку виски, вернулся за стол, налил себе полстакана, отпил, не чувствуя крепости алкоголя, закурил, и только потом позволил себе размышлять о странном документе.
1541-ый год — дата смерти Парацельса по версии «Британики» и современных источников. Стало быть, ПКР — Парацельс. Что же может значить КР?.. Думал я над этим не долго, «Крест и розы» сами напрашивались. Труднее было с персонажами ГБ и ТСТ. Я снова просмотрел биографию Парацельса, и обнаружил, что последний год своей жизни Теофраст провел в Зальцбурге, которым заправлял тогда герцог Баварский — вот и ГБ. А личным лекарем герцога был Себастьян Теус, жирная сволочь и подлый интриган. Так что первая «Т» — очевидно, толстый. Камень — вне всяких сомнений, философский камень, а учитывая №7, то подготовились к своей миссии черные маги основательно, и до 1918-го года успели задействовать целых 6 Камней. Оставалось разобраться с фразой «пока Воин играет со Львом». Видимо, мой взбудораженный мозг разогнался настолько, что и эту загадку я решил слету. Там, где магия, — размышлял я, — там и астрология, так что Воин и Лев, скорее всего, астрологические термины. Я нашел сайт, посвященный астрологии, и скоро выяснил, что загадочную фразу нужно трактовать так: Пока Марс находится в созвездии Льва. На том же сайте я узнал, что: это одно из самых сильных состояний Марса, поэтому он может давать огромную энергию для воли, напора, настойчивости и бесстрашия, которое вполне может дойти до безрассудства, — отличная энергетическая подпитка при магических ритуалах.
Весь вечер и полночи я провел в размышлении. Бутылку допил, но нисколько не опьянел. Закончились и сигареты… Цепь событий длиною в три с половиной столетия выстраивалась четко, но это была безумная логика, и она сводила меня с ума. Если документ, на который случайно наткнулся историк Руднев существовал, то мне он был недоступен. Вполне возможно, что и уничтожен. В общем, версия, по которой черные маги Гипербореи в начале XX-го века изменили историю 350-ти летней давности, чтобы Парацельс умер раньше срока, а его десятое предсказание изменилось, все больше и больше казалась мне истинной, но вещественных доказательств и прямых улик этому не было. Наконец, я решил, что необходимо снова посетить жилище Михаила Васильевича, возможно, мне удастся найти адресованные ему письма, ведь не может же быть такого, чтобы он вообще ни с кем не общался?.. С этой мыслью я и заснул.
Следующим утром я позвонил Егору и уговорил его ехать на завещанную ему дачу; после некоторых колебаний он согласился. Но мы опоздали. От домика и сарая остались обгоревшие головешки, и судя по всему, пожар случился дня три назад. Егор был в бешенстве. Он матерился и орал небесам риторический вопрос: что теперь делать? Я молчал. Я был подавлен и, признаться, напуган. И еще неизвестно, кому из нас было хуже, ведь Егор потерял всего лишь деньги.
— Продай этот участок как можно скорей, — посоветовал я ему. — Не вздумай строить здесь себе дом.
— Ну вот и купи! — тут же взъярился он. — Без дома этому куску земли цена три копейки!
За всю дорогу до города мы не сказали друг другу ни слова. Высадив меня, Егор укатил не попрощавшись. Я медленно брел по улице, размышляя о том, что мое расследование окончательно зашло в тупик. Если какие-то ниточки к связям Михаила Васильевича и существовали, то они сгорели вместе с домом. Следом я задался вопросом: а что, собственно, я ищу? То есть, что я искал, было понятно, но зачем мне это было нужно? Из праздного любопытства я вляпался в историю, развитие которой грозило не просто неприятностями, но, возможно, и смертью. Я был уверен, что пожар в доме Михаила Васильевича не случайность, и беда в том, что Егор теперь об этом догадывался тоже. Поэтому он на меня и разозлился… Смертью… Я застыл, как вкопанный. Какая-то женщина толкнула меня плечом, едко выругалась, но я не обратил на нее внимание. Я думал о том, что во всей этой кутерьме совершенно выпустил из виду факт смерти историка Руднева. Да, он был стар, но как именно он умер? Я поспешно достал телефон и набрал Егора.
— Егор, только не бросай трубку! Это важно!
— Говори, — коротко и зло бросил он.
— Как именно умер твой дед?
— Голову ему проломили. Менты сказали — камнем.
Я почувствовал слабость. Сказав «спасибо» я оборвал связь, кое-как засунул телефон в карман, добрел до ближайшей скамейки, буквально свалился на нее. У меня дрожали руки, и сосало в желудке. Видимо, я выглядел ужасно, потому что рядом вдруг остановился мужчина и спросил, все ли у меня в порядке. Я ответил «да», мужчина помялся, отошел и сел на соседнюю скамейку. Все это я отмечал автоматически, в моей голове не было никаких мыслей — густая вязкая пустота. Так я сидел минут двадцать, а затем снова почувствовал на затылке взгляд. Мерзкий, холодный и колючий. Странно, но я не испытал страха или паники, вместо этого меня захлестнула ярость. Я вскочил и огляделся, готовый кинуться на первого подозрительного типа. Но ощущение взгляда пропало так же внезапно, как и появилось, люди проходили мимо по большей части не обращая на меня внимание, а те, кто поднимал на меня глаза, тут же их прятали.
Нафига мне чужие демоны, — вспомнил я замечание Всевы Михеева, и решил, что мне стоит с ним поговорить еще раз. Я встал и направился к ближайшему магазину, рассудив, что бутылка виски лишней не будет. Но отойдя метров десять, я вдруг оглянулся — мужчина, который остановился спросить, все ли у меня в порядке, все еще сидел на своем месте, и теперь пристально за мной наблюдал. Его взгляд не вызывал во мне никаких ощущений, обычный взгляд — и все. Я отвернулся и поспешил в магазин.
— Заходи, — сказал Всева, открыв мне дверь, и нисколько не удивившись моему визиту. Выглядел он ужасно, осунулся и, даже как-то постарел.
Я прошел в комнату и сел на пол, облокотившись спиной о стену. Над моей головой висела дверь в nihil — мандала. На стенах появились новые знаки — пятиконечные звезды, вписанные в круги. Их было по одному на каждой стене, на потолке и полу, и еще одна на двери, — всего 7. Войдя вслед за мной, Михеев плотно прикрыл дверь, повернулся и задумчиво на меня уставился.
— Обереги? — я кивнул на одну из звезд.
— Да. Тут безопасно. Пока.
Откупорив виски, я сделал глоток из горлышка, протянул бутылку Михееву. Всева глотнул алкоголя, поставил бутылку на пол, подошел к окну, взял с подоконника какой-то старый журнал.
— Заинтересовал ты меня своим Парацельсом, — сказал он, листая страницы. — Я нашел статью, посвященную его смерти.
— Какой именно? — спросил я отрешенно.
— Что? — не понял Михеев.
— Какая версия смерти? Там, где он умирает от неизлечимой болезни, или та, где ему голову расшибли камнем?
— Так ты знаешь, что есть две версии его смерти? — этот вопрос должен был прозвучать удивленно, но удивления в голосе Михеева не было. — Впрочем, разумеется…
Он протянул мне раскрытый журнал, я взял и начал читать. Текст назывался «Камень для Парацельса» (символичное название, — подумалось мне) и по своему содержанию больше походил на художественный рассказ, а не на публицистический очерк. Автором значился некий Тоциан Велинский. Я вспомнил это имя, оно фигурировало в инструкции, которую случайно обнаружил историк Руднев. Вспомнил, и не удивился.
«…Погруженный в воспоминания, Парацельс сидел в трактире за кружкой пива, когда в помещение вошел толстяк Себастьян Теус – главный врач Зальцбурга. Завидев Парацельса, он тут же направился к нему и рассыпался в приветствиях «многоуважаемому коллеге». Оказалось, он разыскивал Парацельса, чтобы пригласить к его светлости герцогу Баварскому.
На просторный двор герцогского дома они ступили с черного хода, и слуга препроводил их в покои раненого, лежавшего в забытьи. Парацельс откинул лебяжье одеяло: из ноги больного в нескольких местах торчала кость. Оказалось, что его светлость был на охоте и упал с внезапно понесшей лошади.
Парацельс вправил больному кость, стараясь причинить как можно меньше боли, дал укрепляющую микстуру и приказал обтирать его всякий час уксусом против лихорадки. Сейчас опаснее всего была угроза начинавшейся гангрены. После этого поднялся, сказав, что должен составить гороскоп, чтобы понять, какова будет дальнейшая судьба больного.
Теус был взбешен. Какой еще гороскоп? Ему рассказывали, что Парацельс лечит отварами трав, особыми обеззараживающими примочками и собственного изготовления пилюлями. Их-то он и хотел заполучить, а уж кто даст их больному – не суть важно. Ведь всегда можно представить дело так, будто это он, Теус, помог его светлости, и заполучить в свои руки тот огромный гонорар, который Сабина, сестра его светлости, посулила за излечение брата.
Так при чем тут гороскоп? Похоже, проклятый Парацельс просто тянет время и ищет способ, чтобы оттеснить его, Теуса, от постели больного.
«Ничего, мы выбьем из тебя нужные примочки и таблетки, урод проклятый!» – такая мысль пронеслись в голове почтенного Себастьяна Теуса, когда он выходил вслед за Парацельсом на улицу.
Он привык действовать быстро. Благо, что осенний день не слишком долог, и на улице уже темнело. Короткое приказание, отданное шепотом, и вскоре на пути Парацельса, словно из-под земли, выросли какие-то люди в масках. Они сноровисто стукнули лекаря по голове, сунули кляп в рот, нахлобучили ему на голову мешок, стянули руки веревкой и куда-то поволокли.
Очнулся Парацельс в зловонном подвале на каменном полу. Дверь подвала вскоре отворилась, вошел огромный детина в маске с прорезями для глаз. Он внес свечу и дощечки для записей, сложил все это у ног врача.
– Чтобы к утру гороскоп был готов, – с угрозой в голосе произнес незнакомец, – и заодно напиши, что делать, чтобы герцог выздоровел, как можно быстрее встал. Иначе…
Детина выразительно провел рукой у себя по шее и захлопнул дверь. Загремел задвигаемый засов.
Парацельс задумался. Его наверняка убьют, хоть напишет он рецепт, хоть нет, – Теусу на нужны свидетели его темных делишек. А в том, что за похищением стоит именно Себастьян, Парацельс нисколько не сомневался. Только ему известно о гороскопе для герцога. Жаль только, что он забыл дома маленькую склянку с опием, которую обычно всегда носил с собой. Тогда не пришлось бы ждать своей смерти до утра. Чтобы занять томительно тянущееся время, Парацельс и в самом деле принялся за гороскоп герцога Баварского.
Утро застало Парацельса погруженным в расчеты. Снова загремел засов, в подвал вошли два давешних его похитителя в масках.
– Ну что, чудотворец, придумал ли ты лечение для его светлости? – спросил один.
– Звезды говорят, что его светлость не поднимется и всякое лечение бесполезно, – прошелестел пересохшими губами Парацельс.
Он обманывал своих похитителей. Звезды, напротив, сулили герцогу Баварскому долгую жизнь, и если бы его допустили к больному, он, наверное, смог бы ему помочь. Однако толстяк не способен изготовить нужные снадобья…
Громилы нерешительно переглянулись. Потом, забрав записи, отправились докладывать Теусу, как обстоят дела. Тот пришел в ярость, услышав приговор, вынесенный Парацельсом герцогу Баварскому. И приказал убить непокорного, вдоволь поиздевавшись над его несчастным телом.
Но мучители опоздали. Когда они вернулись в подвал, тело Парацельса уже начало остывать. Говорят, он напоследок проверил на практике еще одну свою гипотезу. Он полагал, что сильный человек может не только продлить себе жизнь, но и ускорить собственную смерть. И он представил себе, как берет в руки заветную склянку с опием, откупоривает ее, вдыхает опиумные пары, и опьянение медленно, постепенно туманит голову и окутывает тело…
Так что когда приспешники Теуса снова спустились в подвал, они нашли тело врача распростертым на холодном полу. На его некрасивом лице застыла гримаса блаженства. Руки его еще оставались теплыми, но сердце уже не билось.
Недолго думая, они выволокли его из подвала, оттащили на пустырь и бросили на произвол судьбы, проломив для верности жертве голову придорожным камнем».
Отложив журнал, я поднял на Михеева глаза, спросил:
— Всева, как ты думаешь, почему существует две версии смерти Парацельса?
— Да мало ли… В одних хрониках написали так, в других эдак, и пошло-поехало.
— Но есть еще одна версия смерти Парацельса, третья. Она дошла до нас, потому что книга, в которой эта смерть описана, когда-то принадлежала розенкрейцеру Жану-Мишелю де Кастелла.
— И что там написано?
— Что Парацельс дожил до 72-ти двух лет и скончался на руках своих учеников.
Всева шумно выдохнул, глотнул виски, задумчиво произнес:
— Ну, брат, и дела… То-то я смотрю энергии зашевелились… И как тебя угораздило в такое вляпаться?..
— Как ты думаешь, что теперь будет? — спросил я рассеяно.
Он заглянул мне в глаза и очень серьезно ответил:
— Если я все правильно понимаю, тебя убьют.
— И что, совсем нельзя избежать? Ну, уехать там, спрятаться?..
— Убежать можно от милиции, от спецслужб, и то, при очень большом везении и наличии достаточной суммы. От заклятия убежать невозможно.
— Слушай, но ведь эти… черные маги, их же царствование кончилось в 91-ом! Как?.. Почему до сих пор?..
Минуту Всева смотрел на меня, как на неразумное чадо, затем ответил устало:
— Ты наивный, Влад, как напильник. С чего ты взял, что их правление кончилось? Просто вывеску сменили…
Я оставался у Михеева до вечера, потом, не спрашивая позволения, лег на матрас. Глаза слипались, хотелось спать, и я чувствовал, что действительно могу выспаться, потому что в стенах квартиры Михеева ощущал защищенность, какую моя собственная квартира мне дать не могла. Перед тем, как уснуть, помню, Всева накрыл меня простыней.
Следующим утром я чувствовал себя отдохнувшим и даже бодрым. Провожая меня, Всева грустно сказал: «Прощай», чем в один миг испортил мне настроение. Я отправился домой, решив, что французскую энциклопедию и дневники Михаила Васильевича необходимо спрятать. Но прятать ничего не пришлось. Дверь моей квартиры была прикрыта, но замок оказался сломанным. Французская энциклопедия и дневники Михаила Васильевича исчезли. Пропал и системный блок компьютера, а следовательно и записи, которые я вел. Все остальное оставалось на своих местах. В некоторой прострации я сел за стол, взял ручку и принялся восстанавливать свою историю, записывая ее теперь на бумагу, и занимался этим до самого вечера, сделав всего пару перерывов на чай с бутербродами.
Рукопись я решил вложить в конверт и отправить своему знакомому по университету, который сможет правильно ею распорядиться.
Мне остается отправить письмо, больше никаких дел у меня не нет. Никаких, кроме как ждать свою смерть.
Вместо послесловия
На этом текст рукописи заканчивается. Я назвал ее «Три смерти Парацельса», но правильнее было бы назвать ее «История, которой не было». Дело в том, что я не знаю, кто такие Владислав Никитин, Всеволод Михеев и Егор Руднев. Я обзвонил своих товарищей по университету, и ни один из них не смог вспомнить эти имена. Мало того, один из моих приятелей посетил архив нашего ВУЗа и перелопатил списки студентов за 10 лет, с 1990-го по 2000-ый — ничего.
Но это еще не все. На последнем листе есть дописка, сделанная другим почерком. Ее содержание так же загадочно, как и история Владислава:
«Владислав Никитин скончался 26-го декабря 2003-го года. Причина смерти: черепно-мозговая травма, нанесенная тяжелым тупым предметом, предположительно камнем. Моя обязанность, как душеприказчика господина Никитина В. А., доставить это письмо без изменений адресату».
И подпись: Николас де Кастелла.
P.S. Я воздерживаюсь от комментариев к этому тексту. На детских площадках, в парках и придорожных канавах полно камней, и откуда мне знать, какой из них — философский.
)
