0
В Московской Руси любое занятие магией как обращение к нечистым (демоническим) силам и отступление от веры в Бога запрещалось духовными и светскими властями, преследовалось и осуждалось как религиозное преступление. Отметим, что единой санкции в каноническом (церковном) праве за применение чародейства установлено не было. В зависимости от тяжести совершенного деяния к виновным обоего пола применялись разного рода епитимьи (вплоть до отлучения от церкви) и смертная казнь в виде сожжения или утопления. Государственной властью, действовавшей в союзе с церковной, при наказании преступников, уличенных в колдовстве, помимо смертной казни применялась также ссылка в отдаленные местности. Специально посвященные колдовству статьи в светских правовых источниках до XVII в. отсутствовали.
Традиционными «женскими» колдовскими преступлениями в Русском государстве являлись дела, связанные с ворожбой и знахарством. Так, согласно Псковской второй летописи, в 1411 г. «псковичи сожгоша 12 жонке вещихъ». Весной 1443 г. по обвинению в чародействе князь Иван Андреевич «поймал Андрея Дмитреева и жену его Марью, сжег, на Мироносицы, в Можайске». В январе 1498 г. Иван III, узнав, что к его супруге Софье «приходиша бабы с зелием; обыскав тех баб лихих… велел их казнити, потопитив Москве реке нощию». Приговорной грамотой Троицко-Сергиевского монастырского собора от 31.10.1555 г. предписывалось в принадлежавших ему землях «волхва, или бабу ворожею, бив да ограбив да выбити из волости вон». В августе 1575 г. по распоряжению Ивана Грозного были сожжены «в Новегороди 15 жен [а сказывают, ведуньи, волхвы]». Обвинение в чародействе нередко использовалось в качестве способа разрешения разного рода конфликтов и устранения неугодных людей путем их оклеветания.
Подтверждением тому могут служить женские «ведовские» дела XVII в., большинство которых возникало по «извету» (доносу) либо оговору из-за каких-либо бытовых мелочей, корыстных целей или в качестве личной мести, нередко вовлекая в следствие широкий круг лиц. Подобные дела обычно касались наведения порчи либо иных посягательств колдовскими средствами на жизнь и здоровье людей (любовные привороты, лечение разных хворей, бесплодия и пр.). Часть таких дел приобретала характер государственной важности, так как имела непосредственное отношение к царской семье, благополучие членов которой особо оберегалось.
Так, 30 января 1635 г. Антонида Чашникова, одна из «золотных мастериц» царицы Евдокии, нечаянно выронила в палате у золотошвеек платок, в котором был «заверчен корень неведомо какой». Поскольку женщина была вхожа во дворец, делу был дан ход. На первом «роспросе» обвиняемая показала, что «тот корень не лихой, а носит она его с собою от сердечныя болезни». Но когда мастерице пригрозили пыткой, созналась, что этот предмет для защиты от «лихова мужа» ей дала ворожея «жонка Танька», которая живет на Здвиженской улице и «ходит… к государевым мастерицам». Таньку отыскалии допросили. Вначале она отрицала знакомство с Чашниковой, но когда их поставили «с очей на очи», созналась в том, что дала мастерице корень «обротим», чтобы «муж ее любил». Под пыткой обе женщины повторили прежние показания, но отрицали умысел в наведении порчи «на государя с государынею и их царских детей». Однако «за опалу в ведовском деле» были наказаны вместе с мужьями. «Сын боярский Григорий Чашников с женою» были сосланы в Казань, а Гриша Плотник с женою Танькою – на Чаронду.
Похожее, но более масштабное дело было начато 16 ноября 1638 г. По «извету» царицыных золотошвеек Марьи Сновидовой и Степаниды Арапки была обвинена мастерица Дарья Ламанова в том, что «сыпала песок на след государыни-царицы». В ходе розыска под пыткой Дарья призналась, что таким способом по научению «ворожеи Настасьицы» пыталась избавиться от подозрений мужа в неверности. Последняя на очной ставке сначала все отрицала, но, когда ее стали «огнем жечь», призналась, что рубашечным пеплом велела посыпать «государской след» не для «лихова дела», а для того, «как тот пепел государь и государыня перейдет, а чье в те поры будет челобитье и то дело сделается». Женщина созналась, что ворожить ее научила жонка Манка Козлиха. Последняя на «роспросе» от своих занятий ведовским ремеслом не отказывалась, но утверждала, что «лихим словом не наговаривает» и назвала баб, которые «подлинно умеют ворожить».
В итоге в деле появились три слепые ворожеи: Улька, Дунка и Феклица. На допросах они были изобличены в ведовских занятиях, но, несмотря на пытки огнем, никаких «лихих слов» в адрес государя не открыли. Возможно, на этом бы дело и завершилось. Но в январе 1639 г. умер пятилетний царевич Иван, в марте – новорожденный наследник Василий. Несчастья связали с ворожбой Ламановой, и 1 апреля 1639 г. царь приказал вновь «расспросить и пытать накрепко» мастерицу Дашку и ведунью жонку Настьку. На повторном допросе они показали, что «над государем и над государынею и над их государскими детьми… лихое дело не умышляли» . Пыткам подвергли других колдуний и «допросом оговоренных» мастериц Авдотью Ярышкину и Прасковью Суровцеву. Но ничего нового в деле не открылось.
Вскоре после пыток ворожеи Настька и Ульянка умерли. Прочих подсудимых отдали приставам под стражу до окончания дела. В сентябре 1639 г. было приказано Дарью Ламанову с мужем сослать в Пелым, Манку Козлиху – в Соликамск, Феклицу с мужем – на Вятку, Дуньку – в Кайгород, Авдотью Ярышкину с семьей – в Каргополь, остальных причастных к делу мастериц выслать из дворца и «впредь в царицыну чину не быть».
В XVII в. борьба с колдовством усилилась. Так, царской грамотой 1648 г. в Белгород «Об исправлении нравов и уничтожении суеверий» предписывалось православным людям под страхом наказания, чтобы они «ворожей, мужиков и баб, к болным и ко младенцом, в дом к себе не призывали». Непосредственное осуждение колдовской практики в Соборном уложении 1649 г. отсутствовало, но на чародеев обоих полов могли распространяться статьи этого нормативного акта из глав «О богохулниках и о церковных мятежниках» и «О государьской чести, и как его государьское здоровье оберегать». Запрет на колдовство был введен указом царя от 14.01.1653 г., предписывавшим после его оглашения тем, «хто учнет коренья держать и травы держать и траву чинить и костьми ворожить, хто учнет к ворожом ходить, того б государь великои жестоко казнил без пощады». Царские грамоты с этим указом были разосланы во многие города, включая «украинные и за-московские». В частности, в направленной в Тулу грамоте от 09.02.1653 г. уточнялся способ казни этих «злых людей». Их повелевалось «во обрубех (в срубах), обложивше соломою, жечь на смерть безо всякие пощады и домы ихь велено разорить до основания».
На практике подобные казни совершались и до появления данного документа. Например, в 1647 г. шацкому воеводе Григорию Хитрово поступил указ царя, повелевавший женку Агафьицу и мужика Терешку Ивлева «у пытки расспросить… каких людей они портили и до смерти уморили, и… каким людям килы (опухоль) и невстанихи (половое бессилие), делали, и кто с ними тем мужикам и женкам такое дурно делали». После пытки Агафья созналась, что «к мужикам килы присаживала и невстанихи делала», а также вместе со своей сестрой Евдокией «испортила и уморила до смерти приказного дьячка… Федьку Севергина… крестьянина Степанка Шахова, да испортила земскаго дьячка Шишку… присадила килу сестры своей к Овдотьицыну деверю к Степанку».
Обвиняемая также назвала и своих «учителей»: «тому дурну учила ее Агафьицу сестра ея Овдотьица да сестры ея… свекор… Терешка Ивлев». Последний под пыткой дал признательные показания, а Евдокии удалось избежать наказания. Она до начала расследования «сбежала неизвестно куда». В итоге царь приказал воеводе: «женку Агафьицу и мужика Терешку… причастить святых Божьих тайн… вывесть на площадь и, сказав им их вину и богомерзкое дело, велел их на площади вструбе, оболокши соломою, сжечь».
Во второй половине XVII в. число казней за чародейство возросло. Так, в 1674 г. в г. Тотьме по оговору в порче была сожжена в срубe «при многих людях» женщина Федосья. При казни она объявила, «что никого не портила, но что перед воеводою оклепала себя, не претерпя пыток». В 1676 г. в принадлежавшем боярину Ф.И. Шереметьеву селе Сокольском были преданы огню муж и жена. Царским указом по этому делу повелевалось: «Сокольскому пушкарю Панке Ломоносову и жене его Аноске дать им отца духовного исказать им их вину в торговый день при многих людях, и велеть казнить смертью, сжечь в срубе с кореньем и с травы, чтоб иным не повадно было». В 1682 г. погибла «на огне» жена водопроводных дел мастера Ивана Яковлева, Марфушка, обвиненная в порче царя Федора Алексеевича.
Обвинения в колдовстве нередко становились способом расправы с опасными государственными преступниками, включая женщин. Так, сожжению в срубе была подвергнута активная участница восстания Степана Разина, беглая монахиня старица Алена. В 1671 г. она возглавила оборону города Темникова. После разгрома повстанцев царскими войсками Алена была схвачена по розыску новгородского митрополита Филарета. Митрополичьим судным приказом она была обвинена в колдовстве и подвергнута пыткам. По окончании дела 4 декабря 1671 г. ее вместе с двумя священниками выдали воеводе князю Ю.А. Долгорукову, который распорядился «попов повесить, а старицу сжечь в срубе».
Описание казни Алены (Арзамасской) приведено в 26-м номере за 1677 г. нравоучительного немецкого еженедельника «Поучительные досуги Иоганна Фриша или примечательные и вдумчивые беседы»: «Через несколько дней после [казни] [Разина] была сожжена монахиня, которая, находясь с ним [заодно], подобно амазонке, превосходила мужчин своей необычной отвагой… Ее мужество проявилось также во время казни, когда она спокойно взошла на край хижины, сооруженной по московскому обычаю из дерева, соломы и других горючих вещей, и, перекрестившись… смело прыгнула в нее, захлопнула за собой крышку и, когда все было охвачено пламенем, не издала ни звука».
В декабре 1689 г. был вынесен приговор группе лиц, обвиненных в подстрекательстве стрельцов к бунту с помощью колдовства. Единственной женщиной, осужденной по этому делу, стала Агафья, жена «главного чародея» Андрея Безобразова. За помощь мужу ее предписывалось сослать в ссылку «в Новгородской уезд, на Тихвину во Введенской девичьей монастырь... и быть… в том монастыре по смерть не исходно».
Таким образом, в свете вышеизложенного можно утверждать, что в Русском государстве в XV–XVII вв. колдовство считалось одним из наиболее опасных религиозных преступлений. По этой причине уличенные в любом из видов чародейства женщины наравне с мужчинами подвергались преследованию со стороны как духовной, так и светской власти, а наказание виновных отличалось особой суровостью.
По материалам: Белова Н.А. Наказание женщин за колдовство в Московском государстве в XV–XVII вв.
