26 ответов в теме

[Yorik]

У бань – скифские традиции...
По описанию древнегреческого историка Геродота, особое строение имели бани древних скифских племен (8-4 века до н.э), которые жили на територии Украины. Скифская (сакская) баня напоминала юрту: посередине ставили котел с отваром трав и в него бросали раскаленные камни, которые предварительно нагревали снаружи на костре. При этом образовывался влажный пар, который оказывал бактерицидное воздействие на внутреннюю атмосферу помещения.
Геродот писал: «Они (скифы) довольно часто устраивали своеобразную походную баню, которая была гигиенической, лечебной, косметической процедурой и просто формой расслабления, отдыха. Они скрепляли вместе несколько жердей, покрывали их войлоком, а внутрь этого шалаша вносили металлический сосуд с раскаленными камнями. На камни скифы бросали конопляное семя, от которого немедленно начинал подниматься душистый пар. Находясь внутри шалаша, человек не только обильно потел, но и вдыхал насыщенный целебными испарениями воздух». Геродот восторженно отмечает: «Никакая эллинская баня не сравнится со скифской баней. Скифы наслаждаются ею»… Многие люди заблуждаются на счет уровня гигиены древних кочевых народов, искренне считая, что они мылись разве что под дождем. А между тем, по словам того же историка, «скифские женщины, кроме того, перед баней растирали на шероховатом камне кусочки коры и хвои кедра, кипариса, а также другие ароматические растения. В эту смесь подливали воду так, чтобы образовалась густая паста с очень приятным запахом». По свидетельству Геродота, этой смесью натирали все тело. Когда же смывали ее, то оно становилось чистым и блестело… Подобная практика позволяла поддерживать здоровье и чистоту кожи во время длительных кочевых переходов.
Кстати, древнегреческий целитель Гиппократ как лекарство половине больных прописывал банные процедуры.

Проблема лишнего веса у древних скифов
Вот и одно из последних исследований сотрудников Института археологии РАН стало причиной множества дискуссий. Они исследовали антропологический материал из скифского могильника Колбино на среднем Дону (конца V – начала IV века до н. э.). Анализу подвергли костный материал 32 взрослых индивидов. Внимание антропологов привлекли бугорки на обратной стороне лба шести черепов, то есть почти у 19 процентов погребенных. Такие костные разрастания характерны для синдрома Морганьи, связанного с изменениями гормональной деятельности организма.

Антропологи реконструировали внешний вид скифского населения из могильника Колбино: это были люди «с повышенным жироотложением, вследствие высокого уровня мужских гормонов у женщин и недостаточного уровня мужских гормонов у мужчин». Причиной таких изменений у скифов, как считают антропологи, может быть калорийное питание с большой долей жиров и углеводов, приводящее к ожирению организма и приобретенному диабету.
Выводы антропологов о внешнем виде скифов оказались в согласии с описанием скифов древнегреческим врачом и педагогом Гиппократом. В V веке до н. э. он писал: «…По внешнему виду скифы толсты, мясисты… влажны и слабы… вследствие тучности и гладкости тела по внешнему виду все похожи друг на друга… такая природа не может быть плодовитою». Любопытно, что исследование антропологов и свидетельства античных авторов никак не отвечают сложившемуся образу скифов-воинов, объехавших и покоривших полмира.

ОБЫЧАЙ ПОБРАТИМСТВА У СКИФОВ
«У нас ведутся постоянные войны, мы или сами нападаем на других, или выдерживаем нападения, или вступаем в схватки из-за пастбищ и добычи; а тут-то именно и нужны хорошие друзья. Поэтому мы и заключаем самую крепкую дружбу, считая ее единственным непобедимым и несокрушимым оружием»
«Мы приобретаем себе друзей: не на пирушках, как вы и не потому, что известное лицо является нашим ровесником или соседом; но, увидев какого-нибудь человека хорошего и способного на великие подвиги, мы все устремляемся к нему и то, что вы делаете при браках, мы делаем при приобретении друзей: усердно сватаемся за него и во всем действуем вместе, чтобы не ошибиться в дружбе или не показаться неспособным к ней. И когда какой-нибудь избранник сделается уже другом, тогда заключается договор с великой клятвой о том, что они и жить будут вместе и в случае надобности умрут один за другого. И мы действительно так и поступаем; с того времени, как мы, надрезав пальцы, накаплем крови в чашу и, омочив в ней концы мечей, отведаем этой крови, взявшись вместе за чашу, ничто уже не может разлучить нас. В союзы дозволяется вступать, самое большее, трем лицам, потому что, кто имеет много друзей, тот кажется нам похожим на публичных блудниц, и мы думаем, что дружба такого человека, разделенная между многими, уже не может быть столь прочной»

Лукиан. Токсарис или дружба, 36-37.

[Yorik]

Дополнил галерею рисунками замечательного автора Евгений Край
https://arkaim.co/ga...6-kraj-evgenij/

Прикрепленные миниатюры

• 
• 
• 
• 

[Yorik]

Катандинский кафтан.В окрестностях села Катанда в 1865 году академиком В. В. Радловым были исследованы первые
памятники пазырыкской культуры. В Большом Катандинском кургане Радлов впервые обнаружил подкурганную мерзлоту, благодаря
которой сохранились уникальные изделия из ткани, кожи, дерева. Катандинский халат — одежда на меховой подкладке, узкая в плечах, сильно расширяющаяся к подолу.
Часть халата сшита из небольших кусочков меха волосом вверх. Мех окрашен в зеленоватый и красноватый тона и выложен узором
по типу инкрустации. Халат отделан полосами кожи с нашитыми на
них деревянными пуговицами, нарезанными из кожи квадратиками и свитым из узких полос кожи шнуром. Халат имеет открытый ворот,
запахивающиеся полы (без застежек) и длинные, чрезвычайно
узкие рукава, вероятно декоративного значения, так как трудно представить, чтобы в такие рукава можно было продеть руки.
Такой халат носили накидывая на плечи, поверх. Художественное оформление катандинского халата в смысле узора, окраски меха,
множества простых, хотя и оригинальных, украшений говорит о
довольно высокой для своего времени технике весьма своеобразного искусства.
Изучавшая детально этот халат Е. С. Видонова отмечает и другое важное обстоятельство. "Оформление халата, — пишет она, —
— потребовало, видимо, много рук и самых разнообразных
мастеров-техников. Немало труда и времени было истрачено на его создание, что в наше время трудно и учесть. Так, по приблизительному
подсчету, одних деревянных пуговиц было закреплено до 8000.
Нарезанных квадратиков из кожи крупного размера—около 1000 и более мелких — свыше 2000. Все это делалось для одного лица".

Прикрепленные миниатюры

• 
• 
• 
• 

[Yorik]

Скифские спинные щиты-"крылья"

В системе защитного вооружения скифов щиты занимали особое и достойное место. Изготовленные из органических материалов, они плохо прослеживаются по археологическим раскопкам. К тому же чешуйчатое покрытие щитов на практике часто воспринималось как остатки чешуйчатого панциря. Е.В.Черненко удалось разглядеть отличие чешуйчатых пластин щитов от чешуй панциря. Верхний край чешуй щитов загнут вовнутрь, и пластины щита имели проволочное крепление. Эти наблюдения позволили значительно увеличить количество щитов, обнаруженных в погребальных комплексах скифов. Сопоставление археологических материалов и изображений скифских воинов позволяют выделить основные формы скифских щитов.
Все щиты делятся на категории: фехтовальные щиты и щиты-заслоны. К фехтовальным щитам относятся круглые деревянные щиты, обитые бронзовым листом, и круглые луновидные щиты с выемкой в верхней части, с металлическим чешуйчатым покрытием. Они появились у скифов под греческим влиянием и известны в памятниках IV в. до н.э. Овальные щиты с чешуйчатым покрытием (спинные щиты-заслоны) использовались скифской кавалерией.
Они защищали всадника при фронтальной атаке, а в случае совершения маневра или в ближнем бою смещались за спину. Тактика скифского боя основывалась на стремительном сближении с противником, в ходе которого противник забрасывался дротиками, и не менее стремительном отходе.
Дротики застревали в щитах противника, заставляя его бросать щиты, раскрываться, и в этой фазе боя совершалась атака лучников по расстроенным рядам врага. За этим следовала фаза рукопашного боя. Овальная форма деревянного щита с кожаным покрытием использовалась скифской пехотой, копейщиками. Особую категорию щитов составляют прямоугольные щиты: деревянные и плетенные из прутьев. Верхняя часть такого щита была деревянной, к ней крепился плетеный на кожаной основе фартук.
Такой щит мог быть надежной защитой от стрел, но против метательных копий он защитить не мог. В отдельную группу выделяются прямоугольные деревянные щиты. Нижний край такого щита делался овальным.
Деревянная основа щита имела толщину до 1 см, покрывалась воловьей кожей. Особо ценились щиты, покрытые кожей тура, который в античных источниках называется тарандом. Щит удерживался с помощью двух ременных петель. В одну продевалось предплечье, другая удерживалась кистью левой руки. Имеются основания предполагать и наличие парных металлических скоб на обратной стороне щита, использовавшихся для удержания щита. Централизованного производства щитов у скифов не существовало, этим объясняется многообразие форм.
Отдельно стоит рассмотреть такую деталь скифского доспеха и защитного вооружения, как щит-"крыло", вид спинного щита. На другом конце Евразии этот элемент дожил до изобретения фотографии, а на другом имела некоторые локальные особенности, позволившие ему частично сохраниться для археологов. Хотя, даже с этими вводными он всё равно не особо на слуху. Гибкий наспинный щит, крепившийся лямками в районе плечевых и локтевых суставов. Для понимания, о чём речь, все могут найти в интернете знаменитые фотографии воинов-коряков в характерных костяных доспехах и собственно с искомыми щитами-"крыльями" на спинах. Откуда именно у скифов взялось "крыло", сказать сложно. Возможно, их протоскифские племена подсмотрели этот элемент у мигрировавших как раз из Сибири сейминско-турбинских племён.
Спинные щиты скифов - особая категория скифских щитов, защищающих всадника со спины. Воин-всадник должен управлять конем и на ходу производить боевые действия: стрелять из лука, метать дротик, наносить удар копьем. При этом спина является наиболее уязвимой частью тела. Поэтому в военной культуре скифов появилась особая группа щитов, которые крепились на спине. Такой щит воспроизведен на спине всадника на солохском гребне. Этот щит имел форму вытянутого овала и прикрывал спину, но в случае необходимости он мог перемещаться из-за спины на грудь всадника. На солохском гребне изображен щит, убранный металлической чешуей. Е.В. Черненко все щиты разделил на деревянные и щиты с металлическим покрытием; последние, в свою очередь, делятся на щиты с цельнометаллическим покрытием и чешуйчатые щиты. Среди чешуйчатых встречаются и щиты, защищенные металлическими полосами. Е.В. Черненко совершенно справедливо отметил, что полосы и чешуи щитов снабжались загнутой кромкой по одной из сторон и крепились к щиту проволокой или металлическими скобами, что отличает их от чешуй панциря. Эти наблюдения увеличивают количество обнаруженных в погребениях скифов щитов, ранее признававшихся остатками панцирного доспеха.
Близкая форма овального щита встречается и без панцирного покрытия. На вазе из Куль Оба мы видим такой же овальный щит, но с простым кожаным покрытием. Воин с этим щитом не имеет на себе защитного доспеха. Сидит он на земле на коленях. Щит, по-видимому, деревянный, покрытый кожей, шерстью внутрь. Края щита подвернуты и прошиты стежками. Воин со щитом вооружен дротиком, как и всадник на солохс-ком гребне. Но на рассматриваемом экземпляре отсутствуют втулки и прорезь в боковой стене, как на спинном щите всадника солохс-кого гребня. Такой же щит держит в руке пеший воин без доспеха на солохском гребне. Такой щит был снабжен двумя параллельными ручками с внутренней стороны, которые удерживались кистью левой руки. Этот щит, как и спинной, располагался длинной стороной горизонтально, надежно прикрывая верхнюю часть тела. Небольшая ширина щита обеспечивала хороший обзор из-за прикрытия, но оставляла незащищенной нижнюю часть туловища и ноги. Впрочем, следует полагать, что движения предплечьем левой руки предполагало манипулирование щитом, придавая ему фехтовальные функции.
Такой же щит находится под левой рукой скифа на сосуде из Частых курганов. Вероятно, этот легкий пехотный щит на марше носился под левой рукой. Судя по солохскому гребню, щит устойчиво крепился на спине. Следует предполагать наличие специальных ременных креплений, которые лямками надевались на плечи и грудь и удерживали щит за спиной.
Наличие спинного щита вполне объяснимо, так как конными воинами, в том числе и скифами, активно использовался тактический прием, при котором рассыпанные в «лаву» всадники совершали массированную атаку, забрасывая противника дротиками. Атака завершалась резким разворотом и имитацией отступления, что провоцировало противника разомкнуть строй и броситься в погоню, которая попадала на следующий тактический прием - «вен-тирь», окружалась и уничтожалась. Этот прием использовался кавалерией вплоть до начала XX века. Но он не прошел против дисциплинированного войска персов, а скифские перемещения были восприняты современниками как «погоня за зайцем» в единственном бою скифов и персов в Скифо-персидскую компанию. При совершении этого маневра важно было защитить спину всадников, имитирующих бегство.

https://arkaim.co/ga...080353697792-n/

Прикрепленные миниатюры

• 
• 
• 
• 
• 
• 

[Yorik]

Свернувшийся хищник.

Начнём с изображений свернувшегося зверя, а конкретнее — с бляхи, найденной в кургане Аржан в Туве. Думаю, никто не станет оспаривать, что это один из шедевров звериного стиля. Вторично появившись на свет благодаря раскопкам, пантера сразу же стала символом степного искусства скифского времени.

Кто это?
Итак, первый вопрос: что это за зверь? Или иначе, что за звери, если на различных изображениях они разные? В литературе можно найти многочисленные ответы: пантера, тигр, львица, кошачий хищник, просто хищник... Всё зависит от того, насколько автор той или иной публикации считал частные признаки и детали достаточным основанием для конкретизации видовой принадлежности изображенного животного. Конечно, в каждом случае образ зверя формировался на основе вполне определённых наблюдений и представлений автора произведения. Но в художественном отношении важным представляется не столько то, что животное похоже на пантеру, барса, волка или кого-либо ещё, сколько то, что оно является носителем таких свойств, как мощь и упругость тела, гибкость и т.д. Иначе говоря, в художественном смысле это идеальный хищник.

Почему свернувшийся?
Следующий вопрос относится к позе животного. Свернувшийся звучит довольно-таки расплывчато и неопределённо. Все мы хорошо знаем, как уютно могут сворачиваться калачиком кошки и собаки. Возможно, их дикие сородичи на воле отдыхают в таких же позах, и это могли наблюдать скифские художники. Но изображали-то они совсем другое. Свёрнутое тело хищника категорически не сообразуется с его анатомией, в неё внесены явные диспропорции. Отдельные части тела удлинены, утонены и тому подобное. Правда, хотя такая поза и не отражает непосредственно какую-либо реальность, можно сказать, что она безусловно ‘идёт’ зверю, то есть художественно вполне оправдана. Следовательно, и тут функциональная мотивировка подменена или, во всяком случае, оттеснена на задний план мотивировкой композиционной, и за словом свернувшийся скрывается не конкретная ситуация, а некая идеальная поза.

Спираль как основа формообразования.
Каковы могли быть мотивы для того, чтобы сгибать зверя явно за пределами его естественных возможностей? Здесь требуется уточнение. Когда мы говорим, что тело зверя свёрнуто кольцом, то речь вовсе не идёт о безукоризненной концентрической фигуре. Геометрически правильное кольцо — форма абсолютно симметричная, а потому стабильная и незыблемая. А вот как раз незыблемости в рассматриваемых изображениях нет категорически. И полной симметрии тоже нет.

Дело в том, что в формообразовании этой кольцевой композиции участвуют не только и не столько концентрические окружности, сколько спирали. В этом нетрудно убедиться. Посмотрите на лапы зверя, раскручивающиеся от центра к плечу и к бедру. Проследите наружный контур его тела — хвост, бедро, спина, шея, голова. Опять спираль. Если учесть это уточнение, то при описании позы напрашивается аналогия уже не с кольцом, а со свёрнутой пружиной.

Свёрнутая пружина — элементарный, но очень наглядный пример положения неустойчивого равновесия, временного состояния, полного скрытой, но готовой мгновенно проявиться динамики. Так можно охарактеризовать и позу хищника: внутренне напряжённое состояние, временное и обычно ему не свойственное, при котором в любой момент может реализоваться скрытая в нём энергия. Тут как нельзя более кстати оказываются искажения анатомических пропорций. Деформация, не мотивированная внешними силами (а в данном случае никакого давления извне нет), в изобразительном искусстве всегда и везде отражала внутреннюю напряженность.

Самодостаточность.
Однако высказанные соображения ещё не объясняют полностью выбор позы. Ведь для подвижного упругого тела это далеко не единственный вариант состояния неустойчивого равновесия. Скажем, зверь, приготовившийся к прыжку, — поза не менее выразительная и, во всяком случае, значительно более функциональная. Почему же всё-таки кольцо? Кольцевая композиция на скифских бляхах обладает одним замечательным свойством. Хищник оказывается замкнутым сам на себя. Он нейтрален по отношению к окружающему пространству. Более того, получается, что он занимает изобразительную поверхность целиком, так что внешнее по отношению к нему пространство как бы вовсе отсутствует. И главное здесь не то, что щиток бляхи обрезан по контуру тела животного. Изображения, относящиеся к категории ars decoupée, могут отличаться чрезвычайной внешней активностью. Вспомним, например, фигурки хищников на бляшках из Копёнского чаатаса. Их уж никак нельзя назвать нейтральными. Каждая из них своим стремительным движением подчиняет себе окружающее пространство, так что изобразительная поверхность ни в коей мере не ограничивается контуром бляшки. Действительно, все эти фигурки входили в одну общую композицию — сцену охоты. Включить в подобную композицию скифского свернувшегося хищника попросту невозможно — разве что в качестве чисто декоративного или же символического элемента.

Теперь по поводу позы зверя мы можем высказаться значительно более определённо. Правда, сразу надо отметить, что в отношении её функциональной или сюжетной мотивировки никакой определённости нет и, вероятно, быть не может. А вот композиционный её аспект, что, пожалуй, много важнее, существенно проясняется. С одной стороны, в этой позе заложены внешняя нейтральность (на данный момент) и полная изолированность от всего окружающего, иначе говоря, самодостаточность образа. С другой стороны, в ней присутствуют колоссальное внутреннее напряжение, скрытая мощь, потенциальное стремительное движение.

Естественно, такая ярчайшая особенность скифского звериного стиля не могла оставаться незамеченной. «Замкнутое построение фигуры, сочетающееся с динамизмом образа, — писал, например, М.И. Артамонов, — приводит к обобщениям и деформациям, соответствующим её декоративному назначению» (Артамонов, 1971, с. 25). Замкнутое построение фигуры, сочетающееся с динамизмом образа — краткая, но очень точная характеристика произведений этого стиля. А вот дополнение к ней насчёт декоративного назначения представляется весьма сомнительным.

Образ в целом.
Глядя на аржанскую бронзовую бляху или на золотую бляху из Сибирской коллекции, можно только восхищаться поразительным художественным чутьём мастеров, приходивших к оптимальному образному и композиционному решению стоявшей перед ними задачи. Тут великолепно найдено всё. И форма в целом. И прорисовка тела животного спиралями и окружностями. И моделировка тела, столь ярко выявляющая в обобщённых объёмах его упругую гибкость, пружинистость. И крайне выразительные искажения анатомических пропорций, подчёркивающие состояние деформированности, внутренней напряжённости. Всё это вместе взятое приводит к тому, что композиция как бы дополняется помимо пространственных координат ещё и временной: она безукоризненно уравновешена и замкнута, но при этом во времени крайне неустойчива. Будто зверь сам себя втиснул в невидимую, воображаемую оболочку, и сам же готов вот-вот разорвать несуществующие путы, чтобы выплеснуть наружу свою потенциальную бешеную динамику, неукротимую — хотя в данный момент, опять-таки, всего лишь потенциальную — внешнюю активность.

Такого предварительного беглого взгляда на свернувшегося хищника, пожалуй, достаточно, чтобы получить в общих чертах представление о специфике образа. Позднее мы к нему вернёмся, чтобы разглядеть во всех подробностях, вникая в детали и стилистические нюансы. А сейчас продолжим наш ознакомительный экскурс.

М.Л. Подольский. Зверь, который был сам по себе, или Феноменология скифского звериного стиля. // СПб: «ЭлекСис», 2010. 192 с.
http://kronk.spb.ru/...ml-2010-1.htm#1

[Yorik]

КРОВЬ И СТЕПЬ: КАК СКИФЫ РАЗГРОМИЛИ МАКЕДОНЯН НА ЮГЕ УКРАИНЫ


Cтратег Зопирион


… Македонянам, издавна закаленным в воинских трудах и опасностях, предстоит сразиться со скифами и союзными народами, то есть с теми, кто более всех прочих склонен к неповиновению и открытой вражде. Но прежде всего мы, свободные люди, идем на битву с рабами, низведенными до положения тяглового скота.
А если кому, будучи греком, придется погибнуть в битве с варварами, то их смерть отмстится сегодня живыми, а потомки будут славить героев в веках, принося ежегодно погребальную жертву павшим…
Все мы - фракийцы, пеонийцы, иллирийцы, агриане - самые неутомимые войны Европы, будем противостоять кровожадным, диким и темным племенам Азии…».
(Юстин, Эпитома соч. Помпея Трога «Historiae Philippicae», пер. А. А. Деконского и М. И. Рижского, «Вестник древней истории», 1954, № 2. С 32).
Римский историк Помпей Трог в своей «Филипповой истории», которая дошла к нам в сжатом переводе Юстина, цитирует речь македонского стратега Зопириона перед своими солдатами накануне вооруженного вторжения в Великую Скифию.
Кем был этот человек, которого Александр Македонский оставил в свое отсутствие наместником Фракии и авансом назначил правителем Северного Понта (еще не завоеванного)? Какая роль отводилась Зопириону в реализации «блицкрига» - покорения всей человеческой ойкумены? Почему он потерпел поражение под стенами Ольвии и потерял свою армию в «гетской пустыне»?
Вменяемых ответов на эти вопросы до сих пор нет у древних авторов и современных историков.
Кабинетный стратег
Зопирион – одно из самых распространенных имен в древней Элладе. В прямых и косвенных источниках оно встречается более 700 раз. Это цари, полководцы, купцы, свободные граждане греческих полисов, простые солдаты-гоплиты, моряки и преступники. О биографии Запириона Фракийского практически ничего не известно. Мы даже не знаем его полного имени.
Квинт Курций Руф – римский историк и автор популярной рукописи «История Александра Македонского», скупо сообщает о том, что стратег Зопирион являлся уроженцем Верхней Македонии. В 355 году до нашей эры он был призван ко двору Филиппа II, чтобы управлять царскими серебряными рудниками в Халкидике и золотыми копями на горе Пангей.
Немного позднее придворный хронограф царя Теотомп напишет, что после окончательного покорения фракийских племен Филипп внезапно стал обладателем огромного богатства. Ему досталось более 100 талантов золота (2600 килограммов), извлекаемого ежегодно из горных приисков этой провинции. Расчетливый монарх пересчитал деньги, подумал и… назначил казначеем своего верного Зопириона.
Имя полководца упоминается у Полиена – греческого историка-компилятора. Он говорит о том, что в 338 году, в битве при Херонее, Зопирион, будучи командиром гейтаров, – аристократической гвардии Филиппа II – преследовал «отступающих фиванцев и афинян, многих пленил, многих умертвил». Кроме того, детальная разработка генерального плана этого победоносного сражения целиком принадлежала бывшему казначею.
К весне 334 года, когда Александр Македонский начал свой великий азиатский поход, Зопирион уже имел репутацию мудрого администратора и опытного военачальника – «штабиста».
Однако вторжение в Скифию и осаду Ольвии современники восприняли, как частную инициативу самого фракийского наместника. Помпей Трог поставил свой диагноз мотивам этого похода, с которым согласились последующие историки. Он выглядит так: «Зопирион, оставленный Александром Великим наместником Понта, считая, что если он не совершит никаких подвигов своими силами, то он выкажет себя бездеятельным, собрал тридцатитысячное войско и пошел войной против скифов. Он погиб со всем своим войском и тем самим понес кару за войну, которую он опрометчиво начал против народа, ни в чем не повинного».
Биографы Александра Македонского единодушно обвиняют Зопириона в бездарности, самомнении и авантюризме. Дескать, основной целью завоевания Скифии были личные амбиции полководца. Однако косвенные источники опровергают это расхожее утверждение.
В реальности наместник Фракии скрупулезно выполнял план, который разработал совет гейтаров – генеральный штаб Великого похода. Согласно боевому расписанию Зопирион должен был оперативно разгромить скифов и вместе с армией двигаться степью на восток. Войско огибало Каспийское море и, выйдя к границам Средней Азии, нападало с тыла на племена массагетов, живших к северу от Амударьи.
В свою очередь, сам Александр со своей армией к этому времени подходил из Передней Азии в Бактрию и Согдиану, чтобы напасть на массагетов с юга. Таким образом, планировалось зажать кочевников в тиски с двух сторон и уничтожить их. После завершения первого этапа кампании войска Зопириона должны были влиться в состав армии Александра, пополнив ее численность.
Выполнить этот авантюристический план мог, наверное, только сам Александр Македонский. «Штабному офицеру» Запириону реализация такой грандиозной задачи оказалась не под силу.
В поход без денег
Организация длительной военной кампании – дело хлопотное, требующее концентрации материальных и людских ресурсов. Александр Македонский не случайно разделил свою армию вторжения на две равные части. Весной 334 года под знаменами царя в Малую Азию выступили 43 тысячи пехотинцев, 6100 всадников и 800 конных разведчиков. У Запириона осталось 27 тысяч пехоты, 2300 кавалерии и примерно 600 человек инженерных войск (саперы, обслуга метательных орудий и строители осадных башен).
Экспедиция великого полководца началась в очень стесненных материальных условиях. У царя была пустая казна. Завоевывать мир Александр начал, имея в наличии всего 60 талантов золота (1560 килограммов). Зопириону было оставлено на организацию скифского похода всего 7,5 талантов (195 килограммов).
Чтобы понять бухгалтерию военных экспедиций того времени, необходимо показать основные государственные затраты на содержание одного пехотинца и одного всадника. Один талант золота (26 килограммов) был эквивалентен 6000 драхм. Ежедневный заработок всадника из личной гвардии царя составлял 14 драхм и 4 обола в день (0,87 таланта в год), всаднику союзнического войска полагалось 14 драхм (0, 85 таланта), гвардейцу из пеших гоплитов - 5,5 драхмы (0, 33 таланта), иноземному наемнику – 4 драхмы (0, 24 таланта).
Итого: Зопириону полагалось уплатить своей пехоте за год 14 850 талантов золота, 522 таланта - кавалерии и 144 таланта - саперам, «артиллеристам» и строителям. Одно жалование участников военного похода в Скифию составило 15 516 талантов или 403 тонны 416 килограммов золота. И это только одна зарплата. Сюда следует добавить расходы на закупку продовольствия, металла, аренду кораблей, подвод для перевозки раненных, содержание лазаретов и проч.
Общепринятой практикой в военных экспедициях было выплачивать жалование и премиальные солдатам из военной добычи. Александр Македонский, отправляясь покорять персидскую державу Ахеменидов, рассчитывал заплатить долги своим войнам из захваченных сокровищ Дария III. Ему удалось это сделать, так как все персидские сатрапы имели обыкновение вкладывать деньги не в торговлю, а аккумулировать золото в государственных сокровищницах для того, чтобы финансировать новые захватнические войны.
Участники азиатского похода рассказали о нескольких крупных выплатах солдатам. Захватив в Экбатанах царскую казну, Александр дал каждому ветерану по 10 талантов жалованья и 4 таланта премиальных. В Персеполе он заплатил еще по 16 талантов всадникам и по 9 пехотинцам.
Зопирион не мог рассчитывать на подобную добычу в Великой Скифии. Кочевники в эпоху эллинизма еще не создали государства с развитыми институтами налогообложения, таможни и внутреннего регулирования торговли. Государственной казны, в привычном понимании, у скифов не существовало, а золото царей было надежно спрятано в курганной степи. Отправляясь в Северное Причерноморье, бывший казначей изначально становился банкротом.
Осада Счастливого города
Осенью 331 года до нашей эры Запирион после трехлетней подготовки, собрав свою армию, двинулся в поход на скифов. Как выглядело его войско в походе? Известный французский эллинист Поль Фор, написавший популярную книжку «Повседневная жизнь армии Александра Македонского» так описывает передвижение крупных контингентов войск на то время:
«…Во главе колонны - конница, затем македонские и союзные отряды пехоты, наемники, легкие войска, метательные машины и осадная техника, инженерные войска. И, наконец, арьергард. А дальше тянется длинная линия нестроевых, то, что обычно называют обозом…
Он включает в себя четыре тысячи повозок с припасами, вооружением, палатками и техникой. Вместе с вереницей ослов и мулов, груженных армейским имуществом и личными вещами воинов, бурдюками и глиняными кувшинами с вином, они представляют самую громоздкую и ценную часть походного строя.
В обозе размещались: интенданты, топографическая служба, которая собирала информацию о дорогах, канцелярия со штатом почтовых курьеров, служба переводчиков, отдельное место занимали прорицатели, за ними следовали несколько трупп актеров, потом двигались кибитки с художниками и скульпторами, многокилометровую колонну замыкали повозки с женами, наложницами и детьми… Здесь же обитали многочисленные спекулянты, сутенеры и ростовщики».
Именно так выглядела армия вторжения Зопириона. Вся эта орда, по осторожным прикидкам Поля Фора, насчитывала от 55 до 60 тысяч человек.
Не встречая сопротивления, македонское войско благополучно пересекло Добруджу и вышло на равнины Северного Причерноморья. Именно здесь, в «гетской степи», начались проблемы. Небольшие скифские отряды стали нападать по ночам. Они за несколько недель уничтожили половину армейского провианта. Зопирион понял, что продолжать зимний поход в условиях враждебной территории бессмысленно. Стратег повернул на юг и принял решение взять приступом Ольвию, чтобы обеспечить солдатам зимние квартиры.
Жители деревенской округи, бросая имущество, в панике бежали под защиту городских стен. Население полиса моментально увеличилось с 10 до 15 тысяч человек. Здесь были женщины, дети, свободные граждане, метеки-иностранцы и рабы. На каждого взрослого защитника - ольвиополита приходилось два солдата армии Зопириона.
Об осаде Ольвии македонянами глухо говорят косвенные источники. В декабре взять город «с наскока» не удалось. Горожане отбили два штурма и сожгли осадные башни. Из-за нехватки средств нападавшим не удалось обшить железом деревянные конструкции, и они стали легкой добычей зажженных стрел.
Однако обе стороны испытывали трудности зимней войны. В Ольвии начались голод и болезни. В лагере Зопириона тоже закончилось продовольствие. Сельская округа полиса была разорена, а скифские отряды перехватывали обозы из Фракии. Суровые морозы сковали толстым льдом воды лимана, снабжение морем прекратилось. Македоняне, не получавшие несколько месяцев жалования, начинали роптать.
Римский историк Квинт Курций Руф пересказывает с чужих слов легенду о попытке македонских саперов прорыть подземную галерею, чтобы обрушить западные ворота Ольвии в земляную каверну. Однако защитники крепости были начеку и, пробив встречную штольню, «намертво замуровали врагов большими камнями».
Ранней весной 330 года Зопирион вновь начал штурмовать город с запада. Укрепленная цитадель представляла в плане треугольник, обращенный основанием на север. Правая его сторона обрывалась в воды лимана. Левая сторона кроме высоких стен была дополнительно защищена оврагами. Все приступы были отбиты ольвиополитами с большим уроном для нападавших.
Находки археологов зафиксировали напряженную драматургию шестнадцатимесячной осады города. В середине 80-х годов прошлого века у Западных ворот Ольвии была обнаружена братская могила с костяками 52 человек, среди которых находились останки женщин и детей. Это были заложники, захваченные македонянами в деревенской округе. Несчастные люди стали предметом торга между Зопирионом и архонтами. Горожане отказались сдать крепость, и пленников на глазах защитников расстреляли из луков.
Некоторые специалисты полагают, что в городе действовала пятая колонна. Сравнительно недавно был найден керамический остракон (кусок амфорного тулова), на котором процарапано письмо предателя Никофана. Изменник просил инструкций у Запириона, как ему действовать в пользу македонян.
Летом 330 года македонская армия подвела тараны к западной стене и стала методично пробивать бреши. Под воздействием форс-мажорной ситуации в городе возникла конфликтная ситуация между зажиточными гражданами и беднотой, на плечи которой легли основные тяготы вражеской осады.
В этот критический момент нашелся один горожанин по имени Каллиник, сын Евксена. Кем он был, неизвестно. Но ему удалось убедить осажденных прийти к согласию, позабыть обиды и объединиться для защиты города. Чтобы увеличить свои силы, ольвиополиты освободили рабов, даровали права гражданства неполноправным метекам, аннулировали долги и обещали наделить землей всех участников обороны.
Спустя короткое время, Калинник выступил инициатором заключения нового оборонительного союза Ольвии со скифами. Выполняя союзнические обязательства, скифское войско выступило в поход против агрессоров. Слухи о приближении армии варваров напугали Зопириона, он решил свернуть осаду города.
На обратном пути македонское войско, плывшее домой на судах, разметала буря. Уцелевшие воины были истреблены скифами в «гетской пустыне». По мнению Г.В. Вернадского, стратег Зопирион был убит кочевниками в Буджакской степи (совр. Бессарабия).
Когда Александру Македонскому доложили о происшедшем, он, по свидетельству Помпея Трога, «… Назначил в войске трёхдневный траур, затем созвал своих воинов и сказал, что все столь замечательные битвы не приведут ни к чему, если восточные варварские племена останутся неподчиненными».
Поражение Зопириона определило выбор великого полководца, он отказался от своих прежних планов завоевания Скифии и направился в Индию.
Ольвия так и не покорилась непобедимому завоевателю. После снятия осады архонты наделили землей и гражданскими правами всех защитников города. Начался экономический подъем и оживление торговой конъюнктуры. Наступил период небывалого расцвета греческой колонии.
Культурный слой этого времени фиксирует перестройку и увеличение площади старых поселений дозопирионовского периода, а также возникновение многочисленных новых ольвийских усадеб.
Наконец, именно на эти годы приходится ольвийская денежная реформа и первый в истории Ольвии выпуск золотой монеты. Эмиссия великолепных по исполнению золотых статеров, была не только экономическим мероприятием, но и политической демонстрацией города, устоявшего перед армией, превышавшей количество его населения.

https://novosti-n.or.../read/1290.html
Сергей Гаврилов

[Yorik]

Реконструкция. Суперское исполнение. Меня смущает подшлемник. Вроде такого в находках не наблюдается, да и греки на голове обжимали шлемы (как и поножи). Да и акинак (малый) не очень удобно и надежно висит.

Прикрепленные миниатюры

• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 

[Gaz]

Yorik, Добра Юрий ! Прикольные фото сохраню себе парочку . Спасибо .
Помогите кто нидь найти тему про маску война . Сейчас на вилке в продаже одна . Добавлю туда фото продажной .
Интересно , чьих эта ?

[Yorik]

Вот тут в нашей галерее есть про них фото https://arkaim.co/ga...shlemy-iii-tip/
Народ давно спорит о половцах и русичах. По моему мнению, пришло от половцев, а так как у нас были близкие родственные отношения, то и к нам перекочевало. Думаю отличить степную маску от городской можно только по контексту находки, да и то не факт с учетом восточной традиции даров (гляньте шлемы, сабли и пр. в оружейной палате).

[Yorik]

Скифские луки из пустыни Такла-Макан
К сожалению до сих пор, насколько мне известно, не найдено ни одного западного скифского лука, однако в Китае, в районе Таримской впадины, на великом шелковом пути, найдены очень интересные луки, явно относящимся к "скифскому" типу луков.
Большинство луков найдено на территории древних царств Шань-Шань, Турфан и Карашар. Благодаря сухому климату пустыни Такла-Макан луки прекрасно сохранились.
Луки очень интересные, прежде всего своей конструкцией. Они собраны из деревянных и роговых планок, причем в "сердцевине" планки идут вертикально плоскости плеч. Спина лука усилена сухожилиями по всей длине, кроме концов рогов. Роговые пластины усиливают живот лука (параллельно сухожилиям) а также проходят по центру вертикального "сендвича" В рекурсивных рогах имеются канавки под тетиву. Все луки классической сигмаобразной формы (рефлекс-дефлекс-рекурф), как и на всех скифских изображениях. Луки асимметричны (Верхнее плече длиннее нижнего). Длина не большая, у одного образца, описанного Стивеном Селби, 141см по огибающей и 130см между зарубками под тетиву.
К сожалению по находкам из Такла-Маканской пустыни крайне мало информации. Большенство известно благодоря немногим энтузиастам, специально посетившим музеи в Турфане и Урумчи.
Датировка находок, насколько мне удалось понять, разниться с 700 по 200 годы до нашей эры.
Вот современная реконструкция одного из луков, выполненная Адамом Карповичем, по заметкам Стивена Селби:
Длина лука 52 дюйма,
Натяжение у лука вышло 115-120 фунтов(52-55кг) на 28 дюймах натяжения.
К стати стрелы, найденные в горитах длиной около 31 дюйма, в отличии от стрел из захоронения Олон-Курин-Гол, где их длина была 26 дюймов.

https://morelas.live...com/10964.html…

Прикрепленные миниатюры

• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 

[Yorik]

Скифские парадные мечи

Данная статья расскажет вам о скифских парадных мечах, истории их появления, назначение и применение.
«В большую глиняную чашу наливают вино, смешанное с кровью участников договора… Затем в чашу помещают меч, стрелы, секиру и копье. После этого обряда произносят длинные заклинания, а затем как сами участники договора, так и наиболее уважаемые из присутствующих пьют из чаши.
Аресу же (богу войны) совершают жертвоприношения следующим образом. В каждой скифской области по округам воздвигнуты такие святилища Аресу: горы хвороста нагромождены одна на другую на пространстве длиной и шириной почти в 3 стадии, в высоту же меньше. Наверху устроена четырехугольная площадка; три стороны ее отвесны, а с четвертой есть доступ. От непогоды сооружение постоянно оседает, и поэтому приходится ежегодно наваливать сюда по полтораста возов хвороста. На каждом таком холме водружен древний железный меч. Это и есть кумир Ареса. Этому-то мечу ежегодно приносят в жертву коней и рогатый скот, и даже еще больше, чем прочим богам. Из каждой сотни пленников обрекают в жертву одного человека, но не тем способом, как скот, а по иному обряду. Головы пленников сначала окропляют вином, и жертвы закалывают над сосудом. Затем несут кровь на верх кучи хвороста и окропляют ею меч. Кровь они несут наверх, а внизу у святилища совершается такой обряд: у заколотых жертв отрубают правые плечи с руками и бросают их в воздух; затем после заклания других животных оканчивают обряд и удаляются» (Геродот, IV, 62, 72).
Одна из наиболее ярких страниц истории древнего клинкового оружия - это история о мечах скифов: кочевников и конных воинов, населявших в 7—14 веках до н.э. современную территорию юга России и Украины. Ученые до сих пор спорят о происхождении скифов. Геродот писал в четвертой части своей «Истории», «Мельпомене», что скифские орды вторглись «из глубин Азии». Но это лишь одна из версий происхождения скифов. Существует также гипотеза, что скифские племена сформировались в результате внутреннего развития населения Северного Причерноморья и Предкавказья при переходе к железному веку. В это время железо становится основным материалом для производства оружия и орудий, осваиваются навыки верховой езды, совершенствуется конская упряжь. В скифскую эпоху появляются вожди и богатые воины-дружинники, чьи останки археологи находят в степных курганах. Военные походы и грабежи становятся образом жизни дружин воинов-аристократов. В этой статье пойдет речь о скифском мече - верном спутнике скифских вождей и богатых воинов.
Скифский меч: когда и как он появляется
По поводу происхождения собственно формы скифского короткого меча (многие называют его, как и персидский меч, акинаком) существуют три версии. Первая предполагает, что форма скифского меча была заимствована скифами в Древнем Иране у персов и мидийцев. Сторонники второй версии считают, что он произошел от бронзовых кинжалов сибирской «карасукской культуры». Третья версия, которой придерживается и автор этих строк, заключается в том, что прототипами скифских мечей являются биметаллические мечи и кинжалы так называемого «кабардино-пятигорского» типа, распространенные в VIII и первой половине VII века до н.э. на Северном Кавказе. Эти кинжалы имели разные типы рукоятей - цельнолитые с «грибовидным» навершием и «рамчатые». Очевидно, мечи с рамчатой рукоятью в конечном итоге победили в конкурентной борьбе. Кроме того, на Кавказе известны и биметаллические мечи скифского облика с бронзовой рамочной рукоятью. Они имеют «классическую» форму архаического скифского меча - «бабочковидное» перекрестие и прямоугольное навершие. Интересно, что многие классические скифские мечи VII—VI вв. до н.э., которые ковались целиком из железа, имели желобок на рукояти, который выводился на специальной оправке. Этот желобок - «рудимент» биметаллического происхождения скифского меча, подражание бронзовой рамчатой рукояти. Таким образом, мы можем полагать, что форма скифского меча сформировалась на Северном Кавказе еще в первой половине VII в до н.э.
Как был устроен скифский меч-акинак
Прежде всего, этот меч был коротким и предназначался для пешего ближнего боя как режуще-колющее оружие. Размеры скифского меча-кинжала колеблются от 25 до 60 см, но в среднем его длина вместе с рукоятью 35-45 см. Учитывая, что 12-15 см приходилось на рукоять с навершием и перекрестием, длина клинка составляла 25-30 см. У знаменитого келермесского меча (одного из наиболее длинных ранних скифских мечей) длина парадных золотых ножен составляла 47 см, соответственно чуть меньшей длины был клинок. В том же кургане был найден и небольшой кинжал с рукоятью, обложенной золотым листом. Поэтому мы можем предполагать различную функцию коротких и длинных мечей.
Клинок был двулезвийным и имел форму в виде сильно вытянутого треугольника, либо лезвия клинка были параллельными, резко сужающимися в последней его трети. Встречаются и однолезвийные скифские мечи, но они единичны. Сечение клинка могло быть линзовидным или ромбическим, т.е. кузнецом специально выводилось ребро жесткости. Металлографические исследования клинков скифских мечей из степной и лесостепной зоны и Кавказа (Тлийский могильник) показали, что для улучшения рабочих качеств уже часто применялась цементация (преднамеренное науглероживание) как заготовок, так и готовых изделий. Иногда применялся и «пакет», когда для заготовки клинка использовались полосы железа с разным содержанием углерода. Более науглероженный металл шел для выведения рабочей части. Клинки таких мечей более пластичны и гибки, а при целенаправленном подборе слоев металла с различным составом можно добиться еще больших преимуществ перед изделиями, откованными из однородного металла. Собственно, появление этого технологического приема было первым шагом в кузнечном ремесле к сварному Дамаску.
Клинок вместе с рукоятью отковывался из полосовой заготовки, затем кузнечной сваркой к нему крепились с двух сторон отдельно откованное перекрестие и навершие. Наиболее ранние перекрестия, как мы уже писали выше, имели «бабочковидную» или «почковидную» форму. Они характерны для мечей VII—V веков до н.э. В IV в. до н.э. «бабочковидная» форма трансформируется в треугольную. Это наиболее популярная форма перекрестия поздних скифских мечей. Ранние навершия имеют брусковидную форму, иногда передний контур его близок к овалу. Навершие также отковывалось отдельно, в нем пробойником пробивалось отверстие, в которое вставлялось окончание рукояти, затем навершие вместе с рукоятью проковывалось вгорячую. Некоторые ранние «брусковидные» навершия имели сквозное отверстие в передней части, куда, очевидно, продевался шнурок, наподобие темляка. Иногда это отверстие делалось в верхней части рукояти. Несколько позже, в VI в. до н.э., появляются навершия, у которых края прутка закручивались в виде волют. Другой модификацией этой формы были не волюты, а головки хищных птиц. Таким образом, навершие меча выполнялось в «зверином стиле», характерном для скифской эпохи. И, наконец, еще одна разновидность этой формы - концы прута, насаженного на рукоять, оформленные в виде волют или головок хищных птиц, смыкаются, и навершие приобретает округлый контур. На рельефах персепольской Ападаны многократно повторяется изображение акинаков с брусковидным навершием и «бабочковидным» перекрестием. Этими акинаками вооружена мидийская гвардия царя Дария I, а также многие делегации данников. Лишь один раз здесь встречается изображение акинака с «рогатым» навершием, напоминающим зооморфные навершия скифских мечей. Его несет в дар Дарию член делегации воинов, одетых в башлыки и имеющих подвешенные к поясу гориты (специальные чехлы, куда помещался лук и стрелы). Очевидно, это и были представители скифо-сакских племен.
Древнейшие парадные мечи из Келермесского и Мельгуновского курганов
Свои мечи и кинжалы скифы носили в деревянных ножнах. К сожалению, дерево сохраняется очень плохо, и о форме ножен «рядового» скифского меча судить сложно.
Лучше сохранились окончания этих ножен, так называемые бутероли, которые делались из металла или кости. Они имели полуовальную форму. Наиболее ранние из них украшались в «зверином стиле». Чаще всего на них был изображен «свернувшийся хищник». Гораздо больше нам известно о ножнах наиболее богатых скифских мечей, принадлежавших вождям, поскольку эти ножны имели золотые накладки.
Наиболее ранние из них принадлежат знаменитому мечу из Келермесских курганов и очень близкому ему мельгуновскому мечу. Золотые накладки имели и железные детали рукоятей этих мечей (навершие, сама рукоять и перекрестие), и ножны. Навершие и рукоять были украшены растительным и геометрическим орнаментом. На перекрестии изображены два «гения», стоящие у священного «древа жизни». Эта же композиция повторяется и на устье ножен. На самих ножнах мастер изобразил шествие фантастических животных - грифонов. Окончание ножен - бутероль - украшена двумя противостоящими оскалившимися львами. Ножны имеют выступающие лопасти с отверстием. На этих лопастях изображен классический скифский «летящий» олень.
Интересно, что подобные лопасти имеются и на ножнах персидских акинаков.
Мотив стоящих гениев у священного дерева характерен для урартских бронзовых поясов, в то время как олень, изображенный на лопасти ножен, - чисто скифский. Ученые считают, что ножны обоих мечей были изготовлены в мастерских Урарту захваченными в плен вовремя скифских походов мастерами.
Как носили скифские мечи
По рельефам персепольской Ападаны нам известно, что меч носили на правом боку, привязывая ножны за бутероль к ноге. Подобный способ ношения был характерен и для архаических скифских мечей. Но не исключена и подвеска меча на поясе слева от пряжки (рукоятью под правую руку). Подобный способ отслеживается на древнейшем изображении скифского меча в ножнах с лопастью на изваянии, датирующемся VII веком до н.э., найденном у с. Нижний Куркужин в Кабардино-Балкарии.
Совсем недавно удалось установить назначение до сих пор непонятного крестовидного предмета, называемого «ключом». Этот «ключ» оказался «портупейным блоком», служащим для подвешивания ножен к поясу. Большинство же более поздних скифских изваяний VI—V века до н.э. демонстрирует нам ношение «акинака» спереди, подобно тому, как кавказцы сейчас носят свои кинжалы.
Поздние мечи скифских царей
Наиболее поздними мечами являются парадные скифские мечи, найденные в огромных степных «Царских курганах» второй половины IV века до н.э. Как правило, они имеют обложенные золотым листом рукояти с округлым или овальным навершием и треугольные перекрестия. Клинки мечей в верхней части имеют вырезы. Эти вырезы - характерная деталь поздних скифских парадных мечей. Облегчение наиболее массивной части клинка было вызвано стремлением приблизить центр тяжести меча к точке удара, что свидетельствует о высоком профессионализме скифских оружейников. Совсем недавно на выставке «Золотой олень Евразии» в Эрмитаже демонстрировался меч-акинак из кургана у села Филипповка Оренбургской области (IV век до н.э.). Центральная часть клинка меча - ажурная, где чередуются фигурные прорези и штампованные головки хищных птиц, плакированные золотом. Как это могло делаться в столь раннее время - загадка.
Из мечей, происходящих из степных «Царских курганов», металлографически был проанализирован только меч из кургана Чертомлык. Как это ни странно, он был откован из простого кричного железа, какие-то технологические приемы, улучшающие его рабочие качества (цементация, закалка, отпуск), к нему не применялись. Такие клинки ковались кузнецами-скифами в низовьях Днепра на Каменском городище (ныне Каменка Днепровская Запорожской области). В тоже время кузнецами в Боспорских городах и на периферии степной Скифии (в современной лесостепной зоне Украины и на Северном Кавказе) применялись все технологические кузнечные новшества. Не исключено, что клинки специально ковались для погребения, поэтому «боевые качества» клинка были не столь важны. Внимание, прежде всего, уделялось украшению этого оружия.
Как правило, золотые накладные пластины для украшения ножен в IV в. до н.э. делали греческие ювелиры. На них часто изображались излюбленные скифами сцены терзания оленей хищниками и фантастическими существами - грифонами. Изготавливали их техникой выколотки (путем оттиска и протирания) золотого листа на бронзовой матрице. Интересен факт, что с одной и той же матрицы были изготовлены обкладки ножен из разных курганов. Лопасти парадных ножен поздних скифских мечей - небольшие, имеют почти треугольную форму. Как и на ранних парадных ножнах, на них изображалось какое-то животное, фантастическое существо или целая сцена. На лопасти ножен меча из «Толстой могилы» - это грифон с телом льва, крыльями и рогом, а на парадных ножнах из Чертомлыка -птицеголовый грифон, терзающий голову оленя.
Большой интерес представляет меч с рукоятью персидского акинака конца VI - начала V веков до н.э. и ажурным скифским клинком IV века до н.э. Эта находка свидетельствует о неудачном походе персидского царя Дария в скифские земли в 512 году до н.э., о котором писал Геродот. Этот трофейный меч почти 150 лет передавался из поколения в поколение скифских царей, пока во второй половине IV века до н.э. к нему не был приделан новый клинок. После этого он попал в набор оружия, сопровождавший самого богатого и знатного вождя, погребенного под насыпью кургана Чертомлык.
Поклонение мечу
Еще один из важных аспектов роли меча в жизни скифов - это его непременное участие в скифских ритуалах. Меч использовался у скифов в ритуалах, скрепляющих договор или клятву, также являлся символом самого почитаемого бога - бога войны Ареса. «Отец истории» подробно описывает ритуал кровавых жертвоприношений этому божеству. В древности мечу придавалась особая роль - хранителя воинской силы, атрибута власти царя, и, видимо, именно поэтому у степных скифов {по Геродоту - «Царских скифов») мы находим мечи только в могилах царей и наиболее знатных воинов.
P.S. Собственно у скифов археологам пока не удалось проследить остатки храмов Ареса. Зато на северо-западном Кавказе, в землях южных соседей скифов - меотов, найден курган-святилище IV в. до н.э., полностью соответствующий описанию Геродота. Здесь были обнаружены деревянная шатровая конструкция (ср. «куча хвороста») и остатки жертвоприношений животных и людей. Обнаружены даже человеческие скелеты с отрубленными руками. И в центре всего этого сооружения был меч. Правда, не скифский, а меотский. Но это уже совсем другая история...

Прикрепленные миниатюры

• 
• 
• 
• 

[Yorik]

Степень достоверности Скифского рассказа
Все изложенное выше характеризует Геродота как добросовестного, тщательного и объективного исследователя, талантливого писателя, живого, доброжелательного и наблюдательного человека. Значит ли это, что все его сведения отвечают истине? Конечно нет, но надо помнить, что расхождения с истиной происходят не из-за недобросовестности или намеренного желания тенденциозно осветить события, но из-за уровня знаний того времени. Стремление к объективности у Геродота было столь велико, что он, по собственному признанию, записывал даже то, чему сам не верил. Такого не допустит современный исследователь, который либо вообще не станет принимать в расчет заведомо ложное мнение, либо будет обстоятельно его оспаривать. Однако это качество Геродота определяет не только слабость, но и силу его сочинения. Ведь иначе не сохранились бы, например, ни скифский миф о Таргитае, ни эллинский о Геракле и змееногой богине, и мы были бы лишены ценнейших памятников фольклора скифов и эллинов Северного Причерноморья.
Геродот стоит у истоков выработки определенных канонов историографии и во многом еще зависит от устных приемов построения изложения. В различных народных преданиях действие одного не согласовывалось с действиями другого, один и тот же герой мог совершать взаимоисключающие поступки. Это полностью не изжито и у Геродота, включившего в свой труд мало совместимые эпизоды, вероятно, извлеченные из разных источников. Историк либо сам не смог их свести воедино, либо не заметил противоречий, что вообще характерно для авторов крупных произведений.
В Скифском рассказе есть немало таких моментов, на которые ученые неоднократно обращали внимание. В одном месте историк пишет, что скифы вообще не употребляли меди, а в другом рассказывает о медных стрелах и гигантском котле Арианта, отлитом из них. Передавая скифскую легенду, Геродот сообщает о почитании священных золотых предметов плуга, секиры и чаши, а характеризуя скифскую религию, вообще не упоминает о священном золоте. Несовместимы сообщения о реке Араке в рассказах о продвижении скифов в киммерийские земли и о походе Кира на массагетов.104 Наверное, речь шла о двух разных реках с одним названием. Такие случаи известны в античности: например, Гипанисом называли Южный Буг и Кубань. Однако Геродот не упомянул, а вернее, и сам не понял, что Араке в первом случае — река в Средней Азии, а во втором, по всей вероятности, — Волга. Есть какая-то серьезная путаница в рассказе о переселении невров в страну будинов, так как выше Геродот писал, что первые жили у истоков Тираса и Гипаниса, а вторые — за Танаисом, то есть не были пограничными племенами, а разделялись владениями андрофагов и меланхленов. Поэтому ученые, пытаясь отождествить археологические культуры с геродотовыми племенами, весьма различно локализуют будинов.
Немало нареканий вызывает несоответствие реальности многих цифр в «Истории». Это обстоятельство заставило даже усомниться в добросовестности Геродота и отрицать факт его путешествия в Скифию. Между тем числа несут у Геродота весьма неоднозначную информацию, и ее можно оценить лишь изучив контекст, в котором они встречаются.
В устной традиции разных народов широко известны излюбленные числа 3, 7, 9, 10, 12, 40, 1000 и др. В контексте фольклорного рассказа они не говорят о точном количестве, а рисуют привычный обобщенный образ перечисляемых объектов. Например, 40 или 1000 лет — в фольклоре это не определенный отрезок, а стандартный большой промежуток времени: 40 — в пределах человеческой жизни, 1000 — в истории этноса. В целом же надо помнить, что счет в фольклоре так же условен, как условны пространство и время.
В Скифском рассказе Геродот употребил 23 различные цифры, причем некоторые по нескольку раз. Из первого десятка встречаются все цифры, кроме 9, далее следуют 11, 14, 15, 20, 40, 50, 60, 100, 150, 200, 600, 1000, 4000, 700 000. Чаще всего историк характеризует цифрами различные географические величины: длину рек, площадь Скифии, территорию, занимаемую разными племенами. Заметную группу составляют измерения всевозможных достопримечательностей (скифского святилища, котла Арианта, следа Геракла). В особую группу выделяются числа, включенные в ткань подробно изложенных мифических сказаний.
Наконец, есть упоминания о количестве самых разнообразных предметов (крепостей, повозок хвороста, пленников).
В мифических сказаниях, записанных Геродотом в Северном Причерноморье, встречаются традиционные числа 3 и 1000. Герои фольклорных сказаний обычно имеют трех сыновей и царская власть достается младшему. Таковы три сына Таргитая: Липоксай, Арпоксай и Колаксай, а также сыновья Геракла и змееногой богини — Агафирс, Гелон и Скиф. Чисто фольклорным следует считать сообщения и о 3 кораблях, на которых амазонки прибыли на берега Меотиды. Таково же утверждение скифов, что от первого их царя Таргитая до похода Дария прошло 1000 лет.
Наряду с 1000 из рассказов скифов происходят цифры 50, 100 и 150. 150 повозок хвороста требуется для сооружения святилища в честь скифского бога войны, где приносят в жертву одного из каждых 100 пленников. На могиле скифского царя через год после его смерти удавливают 50 слуг и 50 лошадей. Таким образом, получается ряд 50, 100, 150, 1000. Он позволяет заключить, что скифы пользовались десятиричной системой счисления. Это наиболее распространенная в мире, но не единственная, система счисления, происхождение которой, как отметил еще Аристотель, связано с количеством пальцев на наших руках. Известны также двоичная система у древних египтян, двадцатиричная у галлов, шестидесятиричная на Древнем Востоке.
Для создания наглядного образа у читателей Геродот часто приводил размеры описываемых им достопримечательностей. В Скифии таким способом охарактеризованы три объекта: котел Арианта, святилище скифского бога войны и отпечаток ступни Геракла.
Размер скифского святилища, сооружавшегося из хвороста, историк (или его греческий информатор) определил на глаз в греческой системе мер длины: «приблизительно три стадия в длину и ширину». Хотя неизвестно, какой стадий, аттический (177,6 м) или ионийский (210 м), имел в виду Геродот, его сообщение дает возможность получить примерное представление о размерах сооружения.
Оценивая сообщение о размере ступни Геракла, следует вспомнить, что греки представляли богов и героев в облике людей, совершенных по красоте и более рослых, чем обычный человек. Поэтому очень крупными были и отпечатки их ног, которые показывали в различных местах. Обычно такими отпечатками считались сходные по форме со ступней углубления в камнях и скалах. Такой камень мог находиться и у Тираса. Однако величина ступни Геракла в два локтя, совпадающая с размером сандалии героя Персея в Египте, отражает скорее всего не истинную величину углубления в камне, а свидетельствует о выработавшейся в греческом фольклоре традиционной цифре размера ноги бога или героя.
Невероятные цифры величины котла Арианта, как мы показали выше, происходят из устной традиции, связанной с восточной шестидесятиричной системой счисления. Греки многое заимствовали из этой системы, особенно в определении мер и весов: например, крупная денежно-весовая единица талант (26,2 кг) делилась на 60 мин, а монета драхма разменивалась на шесть оболов.
Числа, кратные шести, нередко встречаются у Геродота. Таковы расстояния «около 60 стадиев» между крепостями Дария на реке Оар или 600 кораблей во флоте царя. Такое же количество судов, по словам Геродота, персы собрали для осады Милета и покорения Афин. Цифра эта не соответствует действительности хотя бы потому, что экипаж кораблей достиг бы ста тысяч человек.
Столь же нереальна названная Геродотом численность войска Дария 700 тысяч; ведь в таком случае армия растянулась бы по Скифии почти на 500 км, если бы следовала одной колонной. Даже при продвижении несколькими параллельными колоннами длина их несообразна с реальностью, не говоря уже о том, что невозможно прокормить такое количество людей в условиях военных действий.
Происхождение столь нереальных цифр войска и флота Дария следует искать в традиционных числах фольклора. Из него они перешли в литературу греков. Например, 70 и кратные ему числа не означали точного количества, а указывали на предельно крупную величину: 70 — возраст человека, 700 000 — размер войска.
Геродот добросовестно записал цифры, сообщенные ему информаторами. Их «достоверность» подтверждалась, наверное, в глазах историка еще и тем, что разные люди называли одни и те же привычные цифры. Но ни рассказчики, ни слушатели не задавались целью проверить их реальность.
600 при шестидесятиричном счете представляло крупное круглое число, и поэтому получалось так, что в трех различных случаях, по словам Геродота, персы собирали флот из стольких кораблей. Поход персов против греков был более грандиозным, чем против скифов, поэтому войско, собранное для греко-персидской войны, в шесть раз превосходило то, которое отправилось в Скифию.
Перечисленные цифровые примеры играли в устной традиции специфическую роль, обозначая не определенное числительное, а скорее качественное прилагательное со значением какого-то множества. С этой точки зрения их следует оценивать в тексте «отца истории», а не использовать для строгих вычислений или обвинений Геродота в некомпетентности.
Другая группа цифр в Скифском рассказе происходит из сообщений эллинов о различных расстояниях. С их помощью Геродот стремится показать читателю величину описываемой страны, протяженность ее рек, пространства, занятые теми или иными племенами, или вовсе не заселенные.
Вся Скифия изображена в виде правильного четырехугольника со стороной в 4000 стадиев. Так ионийские географы представляли форму и площадь одной из крупнейших и мало известных областей ойкумены. За этими теоретическими выкладками не надо видеть реальную площадь Скифии. Более достоверные цифры появляются там, где Геродот получил от ольвиополитов их практические сведения о пути через земли разных народов и о судоходных отрезках Гипаниса и Борисфена. В среднем, по Геродоту, день пути равен 200 стадиям, а о расстоянии дня плавания историк ничего не сообщил и нигде не учел, что вниз по реке корабль идет скорее, чем вверх. Согласно расчетам современных исследователей, день плавания вверх по реке — около 30 км, а вниз — около 80 км; день пути колеблется от 35 до 42 км, так как неизвестна величина стадия, которым пользовался Геродот.
Считая, что немногие реки могут сравниться по величине с Гипанисом, Геродот указал, однако, сравнительно небольшую протяженность этой реки: пять дней плавания от истоков по узкой части, затем четыре — по более широкой вплоть до устья. Хотя расстояние в днях плавания можно определить лишь приблизительно, все же длина Южного Буга намного больше отмеченной Геродотом. Вероятно, здесь шла речь лишь о верхней и нижней судоходных частях реки без учета ее среднего порожистого течения.
Геродот дважды сообщил протяженность территории скифов-земледельцев по Борисфену, причем один раз назвал 11, а другой — 10 дней плавания. В «Истории» это не единственный случай расхождения цифровых данных. По наблюдению В. Али, историк неоднократно не давал себе труда следить за согласованием приводимых им исчислений. В данном случае Геродот, вероятно, взял сведения из разных источников. Цифра 11 получена из сообщений тех, кто плавал по реке, а ниже приведено округленное число 10 в соседстве с явно нереальными 40 днями плавания по Борисфену до местности Герры.
Последнюю цифру некоторые исследователи считали ошибкой переписчика и предлагали исправить 40 на 14, так как вся Скифия, по словам Геродота, простирается на север лишь на 20 дней пути. Представляется верной догадка А. Хансена, высказанная еще в прошлом веке и не нашедшая широкого признания: исследователь связывал происхождение этого числа с похоронным обрядом скифов, так как в Геррах, до которых идет измерение длины Борисфена, находилось кладбище скифских царей. Геродот пишет, что У скифов принято до погребения в течение 40 дней возить умершего к его друзьям. Надо полагать, что и умершего царя до его погребения в Геррах тоже возили 40 дней. Ритуальная поездка продолжалась именно столько дней, независимо от того, с какого места она начиналась и какое расстояние следовало преодолеть.
Греки же, жившие в устье Борисфена, узнав, что умершего невдалеке от их города царя везут в Герры 40 дней, решили, что таково расстояние в днях пути туда по Борисфену.
Из рассказов купцов, ходивших по торговому пути к Уралу, Геродот узнал цифры протяженности территории различных племен в днях пути: 3 дня приходилось на земли скифов-земледельцев, 14 — на земли скифов-кочевников, 15 — на земли савроматов.
Итак, в Скифском рассказе цифры разделяются на две большие группы: традиционные фольклорные числа, часть которых употреблялась в повседневной речи, и числа, полученные путем реальных подсчетов, например, дней пути по территории обитания того или иного племени. Выделение фольклорных чисел дает возможность объяснить происхождение некоторых не совместимых с реальностью цифр, кратных 6 и 7. В устной практике современников Геродота их достоверность не подвергалась сомнению, хотя они говорили не о точном количестве, а о неком привычном определении для обозначения промежутка времени, расстояния и объема.
Цифры отражают одну из граней мышления историка и его современников и указывают характер их употребления в устных рассказах — главном источнике Геродота. Эти цифры вполне удовлетворяли требованиям его современников к труду по географии и истории: их главной задачей были не сугубо точные измерения, как, например, в периплах, где давалось практическое руководство мореплавателю, а создание общего представления с помощью традиционных чисел.
Напомним, что ошибочные цифры измерений есть у Геродота в рассказах о Вавилоне и Египте, относительно посещения которых трудно сомневаться. Например, историк допустил крупные ошибки при определении высоты пирамид и сильно преувеличил длину стен Вавилона и количество его ворот. В то же время он верно измерил шагами подножия пирамид и правильно, как показывают археологические находки, описал особый характер кладки вавилонских оборонительных стен, так что нет оснований думать, что он их не видел.
Таким образом, ошибки Геродота не достаточно просто указать, а надо постараться найти их причину, которая сама по себе может оказаться небезынтересной. Например, преувеличенная численность войска Дария, продолжительность его похода на скифов или размеры котла Арианта свидетельствуют о разговорной практике употребления традиционных чисел, в чем-то сходной и с современной. О том, что сбудется нескоро, говорят «обещанного три года ждут» или «этого ждать тысячу лет» и при этом не вкладывают конкретного значения ни в тот, ни в другой срок. Традиционные числа Геродота проливают свет на некоторые особенности древнего разговорного языка, который, в отличие от литературного и документального, почти нам неизвестен.

Прикрепленные миниатюры

• 
• 
• 

[Gaz]

Добра ! Оставлю здесь http://shron1.chtyvo...ifskyi_step.pdf

[Yorik]

Реконструкция находок Пазырыкского захоронения

Прикрепленные миниатюры

• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 

[Yorik]

Скифские всадники и их походы.
Они всюду являлись нежданными и,
своею быстротою предупреждая слух,
не щадили ни религии, ни достоинств, ни возраста.
Евсевий Иероним

Итак, скифы. Их победы и поражения, друзья и недруги, передвижения и места обитания. Они предстают перед нами зримо, хотя их бесчисленные изображения, на основании которых складывается наше представление о скифах, относятся к значительно более позднему времени.
Походы киммерийцев — это прежде всего движение конного войска с лучниками в авангарде, снабжающее припасами обширный обоз повозок с женщинами и детьми, табуны коней и стада. Скифы широко использовали коня во время своих походов, сыгравших огромную роль в дальнейших судьбах народов Азии.
На стадии военной демократии, которая существовала у скифов накануне походов, весь их народ становился войском. Каждый, кто мог носить оружие и сесть на коня, участвовал в походе, причем только воин, убивший врага, имел право пить из почетной круговой чаши во время ежегодных празднеств. Лукиан Самосатский оставил нам очень колоритное этнографическое описание подготовки скифов к походу, так называемый обычай «садиться на шкуру». Организатор похода убивал жертвенного вола, готовил мясо и выставлял его в котле. Сам же в позе мольбы, заложив руки назад, как связанный, садился на шкуру. Каждый, кто вступал на нее, будь то родственник или соплеменник, и вкусил мяса, становился членом дружины, причем единственное, о чем он говорил, — это о количестве воинов, которых «на своих харчах» приводил. «Такое войско держится очень крепко и для врагов непобедимо, как связанное клятвой, ибо вступление на шкуру равносильно клятве», — сообщал о скифах Лукиан [10, I, 557].
В скифской армии ударной силой была конница, хотя пешее войско составляло немалую ее часть. Античные авторы, повествуя о тактике скифов, прежде всего говорили о правиле сражаться «посредством бегства», стрелять на скаку, повернувшись назад. Но если этот способ оправдывал себя в войне на своей территории, в степи, то в Передней Азии, конечно, он никак не мог принести победу: ведь там скифов встретили сильные армии и прекрасно укрепленные города. В. Д. Блаватский высказал в свое время справедливое предположение, что киммерийцы и скифы в их наступательных походах использовали ударный кулак конницы, целью которого было атаковать центр неприятельской армии [38]. Сам характер скифского войска предполагал большую мобильность.
Характерные черты скифской конницы — неутомимость и неприхотливость коней — не раз были отмечены античными авторами. Это позволяло скифам двигаться быстро и совершать большие переходы за короткое время. Древние авторы рисуют нам страшные картины боя: конная лава, дождь смертоносных, напоенных ядом стрел, летящие дротики — все это наводило панику на противника. А затем рукопашная схватка. В дело шли топоры-секиры, копья, кинжалы, мечи. Этому мощному натиску противостоять было трудно. Войско скифов столкнулось с армиями древневосточных государств, стоящих на пороге своей гибели. Во время состязания или в бою скифов не могли обогнать даже такие искусные всадники, как персы. Плиний Младший писал: «Скифская конница славится своими конями; рассказывают, что когда один царек, сражавшийся по вызову с врагом, был убит и победитель приблизился снять с него доспехи, то был убит конем побежденного, посредством ударов копыт и кусанья» [21, II][6]. Страбон сообщал, что лошади скифов хотя и «малорослы, но весьма ретивы» (Страб. VII.4.8), так что их следует выхолащивать, а Аппиан добавлял: «Их вначале трудно разогнать, так что можно отнестись к ним с полным презрением, если увидишь, как их сравнивают с конем фессалийским... но зато они выдерживают какие угодно труды; и тогда можно видеть, как тот борзый, рослый и горячий конь выбивается из сил, а эта малорослая и шелудивая лошаденка сначала перегоняет того, затем оставляет далеко за собой» [21, II].
Недаром Филипп Македонский пригнал в Македонию многотысячные табуны скифских скакунов.
Интересен рассказ Помпея Трога о скифском царе, который имел такую первоклассную по всем статям кобылицу, что не мог найти для нее иного жеребца кроме как «рожденного ею... и отличавшегося от других прекрасными качествами» [42, 18, 4, 223]. Он скрестил кобылу с ее жеребенком, осуществив этим первый пример зафиксированного в древности инбридинга, ставшего, начиная с XVII в. до н. э. и до наших дней, наряду с кроссингом одним из основных методов чистокровного коннозаводства[7]. Факт этот немаловажен, он указывает еще и на то, что у скифов было конюшенное содержание коней, так как чисто табунное коневодство (этнографически зафиксированное, в частности, у казахов) показывает, что особо ценных лошадей обычно не пускали в производителей, зная, что их потомство хуже будет выдерживать бескормицу.
Какими же были скифские лошади? Большое количество изображений, которыми мы располагаем, относится в основном к IV-III вв. до н. э. Это всемирно известные изображения коней с чертомлыцкой вазы, гребня из Солохи, по которым мы определяем два типа коней — степных, относительно коротконогих и грубокостных лошадок с крупной, несколько горбоносой головой, и верховых, более породных, похожих на среднеазиатских аргамаков, нарядных, высоко стоящих на тонких ногах, с породистыми головами, выразительным, огненным взглядом, крутой, хорошо поставленной шеей. Наилучшее представление о скифских лошадях дают нам раскопки Пазырыкских курганов на Алтае.
В племенных передвижениях эпохи походов скифов в Переднюю Азию участвовали азиатские племена саков и массагетов. Это могло способствовать притоку быстроаллюрных среднеазиатских предков ахалтекинцев в европейские степи, где их находили в погребениях Неаполя Скифского и на изображениях в керченских склепах.
Снаряжение коня и вооружение скифских конников претерпели, конечно, большие изменения за время походов и оказались генетически связанными с Передней Азией.
Это переднеазиатское наследие многолико. Контакты с народами и государствами Ближнего Востока сыграли большую роль в социально-политическом развитии скифского общества.
Нас же особенно интересует история вооружения скифов. Ведь совершенствование оружия зависит от того противника, с которым приходится сталкиваться, а скифам в Передней Азии было чему поучиться и у Ассирии (сначала врага, затем союзника), и у Урарту. Именно этот момент связан с бурным освоением скифами изготовления разных форм наступательного и оборонительного оружия не только из бронзы, но и из железа. Для многих типов оружия (например, топоры-секиры) характерно заметное влияние Кавказа. Если с луком, стрелами, копьями и дротиками скифы шли в походы, то появление ряда новых форм наступательного оружия — мечей и кинжалов, акинаков, различного типа наборных панцирей, шлемов, боевых поясов, возможно, и панцирного снаряжения коня — следует связать с Передней Азией. Не надо забывать, что скифы захватили в плен большое количество ремесленников, в частности оружейников из Урарту, Ассирии, Манны, которые на них работали. Доказательством этому служа находки из различных скифских курганов Северное Кавказа, датирующихся самыми первыми годами возвращения скифов на родину.
К началу VI в. до н. э. скифы обладали оружие дальнего боя — луками и стрелами, метательным копьями и дротиками (у легкой кавалерии); среднего боя — копьями-пиками длиной до 3 м; ближнего боя — коротким копьем, длинным и коротким мечом, кинжалом, секирой. Очевидно, скифская знать составлял тяжелую панцирную кавалерию [161; 162], где и конь и всадник были основательно защищены. Кстати сказать, мечи встречались только в богатых скифских курганах.
Представление о скифской армии, как о лаве легких лучников (что неоднократно отмечалось древними авторами), следует изменить, имея в виду итоги последних находок. Тяжелая панцирная конница, сильная не только неожиданным нападением (да она и уступала здесь в мобильности легкой), но и открытым сражением с всадниками и пехотинцами, появилась не в IV в. до н. э., а в VI в. до н. э. Она, очевидно, была в начале скифских передвижений.
Снаряжение коня обладало общими чертами на очень широких территориях. Так, костяные псалии близких типов были найдены в Поволжье и на Дунае, псалии с внутренними шипами — в Микенах и Греции XVI-XV вв. до н. э., европейских степях (памятники позднекатакомбной культуры XV-XIV вв. до н. э. — Трахтемировка, Каменка, Кондрашовка, Баланбаш), Башкирии и Приуралье (Синташта). Но в евразийских степях костяные (или даже металлические в майкопской культуре) псалии долгое время употреблялись с мягкими удилами из ремней или сухожилий или в составе капцуга.
Какие же наиболее ранние формы удил знаем мы в евразийских степях? Долгое время исследователи безоговорочно соглашались с точкой зрения А. А. Иессена о том, что ими были двукольчатые удила, выделенные в качестве I типа, связанные по своему происхождению с кобанской культурой на Северном Кавказе, распространенные в причерноморских памятниках VIII-VII вв. до н. э. и в равной мере относящиеся к материальной культуре скифов и киммерийцев накануне их переднеазиатских походов [77; 78]. Первое, меньшее по диаметру отверстие этих удил служило для связи с оголовьем, второе — для повода. Иногда вместе с каждым из звеньев было отлито дополнительное колечко со стержнем, заканчивающимся двойной шляпкой для закрепления ремня повода. Кольца удил (грызла) продевались через центральное отверстие трехпетельчатых изогнутых псалии, напоминающих по форме ассирийские этого же времени, но отличающихся по оформлению концов.
Ареал этого типа удил включает Северный Кавказ, Подонье и южнорусские степи. В Передней Азии двукольчатые удила неизвестны, но в это же время здесь бытуют однокольчатые, железные, с витым стержнем, которые мы знаем по Тейшебаини (середина VIII в. до н. э.). Аналогичные им (в бронзе или железе) удила находили на обширных территориях от Италии до Средней Азии.
Вопрос о стремечковидных удилах сейчас является наиболее дискуссионным, отражая споры среди скифологов о том, пришли ли скифы в причерноморские степи с востока, или же скифская культура сложилась в степях, где было сильно влияние культурных достижений, принесенных из Передней Азии.
Для их генезиса следует привлечь более восточные памятники, происходящие с территории обитания родственных скифам массагетов и саков (Казахстан, Приаралье, Алтай). Речь идет о трехдырчатых псалиях (бронзовых или роговых) и стремечковидных удилах с дополнительным отверстием. Собственно, если говорить о каких-то конструктивных особенностях уздечки, то для нас важна двудырчатость окончания двусоставного грызла, что объединяет в одну группу двукольчатые удила со стремечковидными с дополнительным отверстием. Причем естественно предположить, что двукольчатые удила являются тем прототипом, на основании которого в VII в. до н. э. могли возникнуть стремечковидные. Появление стремечковидной формы окончания удил является аналогом, причем технически гораздо проще осуществимым, дополнительному колечку со стержнем и двумя дисками, куда, как на катушку, надевался повод. В обоих случаях решалась задача более определенной фиксации повода на кольце грызла, лучшего управления конем. Именно более четкая фиксация повода делала управление надежным и эффективным, а воина — уверенным в себе и маневренным всадником.
О снаряжении коня у скифов мы можем судить также по многочисленным находкам, найденным при раскопках скифских курганов в причерноморских степях, Туве и на Кавказе. Рассмотрим результаты ювелирных по тщательности раскопок М. П. Грязнова [57-59] в 1971-1974 гг. кургана Улуг-Хорум (Аржан) в Тувинской АССР. Расположен этот мощный курган, имевший в диаметре 120 м и в высоту около 4 м, в центре Турано-Уюкской степной котловины. Предложенные автором и различными исследователями даты захоронения колеблются в пределах от VIII до VI в. до н. э., причем середина VII в. до н. э. представляется наиболее убедительно подтвержденной материалом. Автор следующим образом реконструирует погребальное сооружение: вокруг центрального сруба (площадью 120 кв. м) из огромных вековых лиственниц, где находились ограбленные в древности «царские» погребения, кольцевыми рядами расположено около 70 срубов под общим с центральным срубом бревенчатым потолком. Все это многокамерное бревенчатое сооружение как крепостной стеной окружено каменной крепидой диаметром 105 м.
М. П. Грязнов выделяет 14 групп конских жертвоприношений, сопровождавшихся в каждом случае и человеческим жертвоприношением. 14 человек и 155 коней были принесены в жертву умершему царю четырнадцатью тувино-алтайскими племенами. В погребении найдены различные предметы конского снаряжения. Костяные или деревянные псалии — в большинстве своем прямые трехдырчатые с прямоугольным верхним и округленно-суженным нижним концом (как исключение встречается прямой стержнеобразный бронзовый псалий с тремя колечками). Удила так называемого майэмирского типа, стремечковидные с дополнительным небольшим отверстием. Уздечки богато украшены золотыми и серебряными бляшками и кольцами, накладками из нефрита и клыками кабана. У некоторых лошадей сохранились золотые пластинчатые нахвостники. Как правило, в жертву были принесены старые жеребцы в возрасте 12-15 лет.
Около 300 лошадей ушло здесь на огромную погребальную тризну — их останки (черепа, кости ног, шкуры, мелкие кости) найдены в нескольких сотнях каменных оградок в 40 м от крепиды. Подобные гекатомбы известны нам только в раннескифских курганах конца VII — начала VI в. до н. э. в Предкавказье (Келермес, Ульский аул и т. д.).
Изменения снаряжения лошади были результатом вполне определенных (хотя зачастую и неясных нам) достижений в области управления конем. Цель состояла в том, чтобы средства управления были наиболее эффективны и вместе с тем упрощались с точки зрения как изготовления, так и использования. Поэтому процесс освоения коня и совершенствования его снаряжения шел параллельно на всех территориях и взаимосвязанно, хотя локальные отличия еще достаточно существенны, так, на рисунке VII-VI вв. до н. э. в Передней Азии сложился тип удил, который принято называть «азиатским», отличавшийся большей строгостью, что, очевидно, объяснялось темпераментностью южных лошадей, трудностью справиться с квадригами (данные о кастрации известны нам для более позднего времени, как раз для скифов) и меньшими навыками в верховой езде у ассирийцев, чем, скажем, у евразийских степняков. Нам это важно для того, чтобы увидеть связь в конском снаряжении скифов и воинов Передней Азии.
Азиатские удила [197; 209; 222], распространенные в Передней Азии (Сирия, Двуречье), Египте, материковой Греции и широко представленные в Закавказье, имели псалии (кстати, по общей конфигурации очень близкие к «предкелермесским» VII в. до н. э. и скифским VI в. до н. э.), отлитые в одной форме с грызлом, при сохранении двухчастности последнего; собственно, это имеет некоторую аналогию в пеламе, хотя повод прикрепляется к центральному большому кольцу, как в трензеле. Как пример упрощения технологии производства следует считать появление третьего звена в грызле, позволяющего каждую половину изготавливать отдельно, а потом соединять. Удила строгие, поскольку звенья, а иногда и звенья и кольца, покрыты выступами, что, собственно, спорадически встречается и на предскифских двукольчатых удила.
Раннескифская узда VI в. до н. э. детально изучена В. А. Ильинской [79]; сравнение ее с переднеазиатскими формами и предскифскими из степей Предкавказья и Причерноморья показывает, что для нее характерны как местные черты (близость с удилами черногорско-камышевахского и новочеркасского типов и трехдырчатыми псалиями VIII-VII вв. до н. э.), так и переднеазиатские.
По сравнению с предшествующей по времени степной и переднеазиатской формами скифская узда проще и менее строга, что свидетельствует в пользу большего искусства скифов-наездников. Уздечка у них состояла из нащечных ремней (концы которых разделены на три части и соединены с псалиями для более плотного прилегания к голове коня), наносного, налобного, затылочного и подганашного ремней оголовья, украшенных клыками и бляшками в месте пересечения.

[Yorik]

Большой войлочный ковёр из Пятого Пазырыкского кургана
В 1949 г. С.И. Руденко был раскопан Пятый Пазырыкский курган. На дне могильной ямы находилась погребальная камера в виде бревенчатого сруба. С северной стороны могильной ямы оставалось узкое пространство, в которое с трудом были уложены колесница в разобранном виде, кони с сёдлами и уздечками и два ковра, один из которых — войлочный, является объектом данного исследования. Всё это было буквально стиснуто. Поэтому, когда войлочный ковёр был извлечён из земли, он оказался сильно измятым и изорванным.
После предварительной очистки на месте, крупные фрагменты ковра были подшиты на холст, а мелкие уложены в коробки и отправлены в Ленинград, в Эрмитаж. В лаборатории реставрации тканей эрмитажный реставратор Н.Н. Семенович в течение года вёл очень большую и сложную работу, особо учитывая огромные размеры ковра (4,5х6,5 м) и его большой вес (20 кг). Вначале ковёр был очищен от пыли. Для этого его расстелили на полу и на него накладывались влажные марлевые тряпки, через которые вручную выбивали пыль. Затем ковер дублировали, т.е. войлок наклеили на тюль 20 % мучным клейстером. Потом войлок с лицевой стороны закрепили защитным слоем раствора (0,25 % водно-глицерино-спиртовым раствором желатина с добавлением 0,5 % мучного клейстера).
Основа ковра выполнена из белого войлока, который со временем приобрёл серовато-бежевый тон. Войлок средней (катки) плотности, толщиною 3 мм. Войлок сделан, в основном, из волокон пуха овцы (80-85 %) и переходного волоса. Тонина волокон 12-42 мкм. При этом преобладают пуховые волокна тониной 18-20 мкм. Присутствуют также волокна ости и грубой ости тониной 84-120 мкм. Это грубые не эластичные волокна с широким каналом. Поверхность этих волокон сильно деструктирована.
Процесс изготовления войлочного полотнища таких размеров (30 кв.м) было делом не простым. Предварительно нужно было настричь шерсть с большого количества овец. Так, по данным, сообщённым мне В.П. Курылёвым, занимающимся этнографией народов Средней Азии, на изготовление войлочного полотнища, предназначенного на покрытие юрты, площадью в 20 кв.м потребовалась шерсть, настриженная со 100 овец.
Таким образом, можно предположить, что на изготовление Пазырыкского войлока ушла шерсть, состриженная не менее чем со 100 овец. После того, как шерсть была очищена от примесей и грязи, была произведена катка войлочного полотнища. Встаёт вопрос: сколько времени потребовалось, чтобы сделать Пазырыкский войлок? К.И. Антипина в своей работе, связанной с изучением прикладного искусства у южных киргизов, сообщает, что на изготовлении одного войлока средних размеров (120х240 см) обычно были заняты 3-4 человека, работающие по 6-7 часов в день (Антипина 1962: 23). Исходя из этих данных, можно предположить, что на изготовление войлочного полотнища размерами 450х650 см, при работе 8 мастериц по 6 часов в день, ушла примерно неделя.
Интересен вопрос о назначении ковра. По мнению С.И. Руденко, ковёр, несомненно, был настенный и украшал жилище. После смерти вождя ковёр был использован в погребальном церемониале, им были покрыты колесница и четвёрка лошадей. На взгляд М.П. Грязнова, ковёр являлся частью погребального шатра, в котором держали труп вождя до момента захоронения. Как полагал М.П. Грязнов, основанием шатра служила конструкция из 4-х брёвен с прорубленными в них отверстиями, в которые вставлялись длинные жерди. Заметим, однако, что диаметр жердей (4 см), служивших рамой шатра, не совпадает с прямоугольными гнёздами, вырезанными в брёвнах, являющихся основанием шатра.
М.П. Грязнов полагал, что верх шатра завершался четырьмя скульптурными войлочными фигурками лебедя. С.И. Руденко связывал эти фигурки с убранством колесницы.
Ковёр украшен многокрасочной аппликацией. На однотонный фон пришиты кручёной сухожильной нитью крупные фигуры, более 1 м в вышину, вырезанные из тонкого цветного войлока. Вся поверхность ковра делится на два широких горизонтальных фриза, обрамлённых тремя орнаментальными бордюрами. На каждом фризе представлена одна и та же сцена: всадник, двигаясь справа налево, приближается к трону, на котором восседает женщина-богиня с цветущей ветвью в руке.
Рассмотрим отдельные детали этой композиции: лица людей, одежду, с помощью которых попытаемся выявить их расовую и этническую принадлежность. Фигура всадника повёрнута в профиль. У мужчины невысокий лоб, крупный, резко выступающий «орлиный» нос, глаз, повёрнутый в фас, с тёмно-синим зрачком. Густые широкие брови, плотно сжатый рот, над которым изображены красиво очерченные усы с загнутыми кверху концами, чёрная волнистая шевелюра. Глядя на изображение мужчины, становится очевидным, что перед нами не коренной житель Алтая. С.И. Руденко назвал этот тип человеческого лица «арменоидно-ассироидный», т.е. европеоидный. Как нам кажется, это представитель тех потомков, предки которых переселились на Алтай, в Минусинскую котловину и в Туву ещё в эпоху бронзы. Такой же тип европеоидного лица можно видеть на войлочном фрагменте другого ковра с изображением сфинкса, которым были покрыты стены погребальной камеры Пятого Пазырыкского кургана. Такое же лицо и у охотника на золотом навершии из Балгазына в Туве.
На всаднике облегающая короткая куртка, сшитая в талию, со стоячим воротником, узкими рукавами с манжетами. Край запаха (по-видимому, правая пола заходит на левую) украшен узором. По плечу и по нижнему краю куртки проходит орнамент в виде небольших кружков, вероятно, имитирующих нашивные бляшки. Как известно, в Пазырыкских курганах сохранились подлинные одежды. Одна из них, найденная во Втором кургане, представляет собой короткий (90 см в длину) кафтан, сделанный из
собольего меха. Сохранилась от него лишь спинка. Другая одежда из Третьего кургана представляет собой тоже короткий, но очень широкий кафтан из войлока. На мужчине надеты узкие облегающие штаны с нашитой фигурной пластиной, возможно, из толстой кожи. Штаны заправлены в мягкие короткие сапожки с высоким задником. Подобный фасон штанов можно видеть на золотой скульптурке конного лучника и на лежащей фигуре с золотой бляхи, известной под названием «Отдых в лесу» из Сибирской коллекции Петра I. За спиной всадника развевается короткий плащ, украшенный крупными «горохами». Эта деталь одежды выглядит необычно и не имеет аналогий. В целом, подобный покрой одежды характерен для всего скифо-сакского мира, для кочевников, ведущих подвижный образ жизни.
На левом боку всадника подвешен горит с коротким скифским луком с изогнутыми концами. Манера ношения луков с левой стороны, как известно, является общескифской традицией и, вероятно, существовала у кочевников Горного Алтая. Мужчина-воин сидит на коне, который приближается к трону богини. Фигура коня несколько вытянута по горизонтали и дана в движении, в отличие от статичного изображения всадника.
Конь благородных кровей и напоминает тех высокопородных лошадей типа ахалтекинцев, которые были погребены в Пазырыкских курганах. Его чёлка и грива подстрижены, тщательно причёсаны, а хвост, по-видимому, переплетён золотой лентой, как это имело место у коней из Второго Башадарского кургана.
Всадник сидит на седле с высокой передней лукой. Позади всадника виден край фигурной седельной покрышки. Конская сбруя украшена круглыми бляхами, к наносному и нагрудному ремням прикреплены бляхи, имитирующие кабаньи клыки, что имело место на Алтае. В целом, всё убранство типично древнеалтайское.
Женщина-богиня неподвижная, прямая, восседает на кресле-троне. У неё большая безволосая голова с плоским затылком. На голову надет коронообразный убор прямоугольной формы жёстких очертаний, по нижнему краю которого проходит орнамент в виде четырёх треугольников. У женщины слегка выпуклый лоб, переходящий в крупный мясистый нос с опущенным кончиком. Плотно сжатый рот, тяжёлый округлый подбородок, небольшой миндалевидный глаз с круглым зрачком-точкой показан в фас. Над ним изящно очерченная бровь. Ухо с проработанной ушной раковиной обращено «спереди назад». По мнению С.И. Руденко, то, что ушная раковина у женщины перевёрнута (повторяется на всех изображениях) не случайно. В этом кроется какой-то трудно объяснимый смысл.
На женщине надето длинное «до пят» платье с высоким стоячим воротником. Платье комбинированное из ткани двух цветов: спинка красная, передняя часть синяя. Плечи и запах украшены орнаментом в виде «клыка кабана». Аналогичным образом декорирован кафтан мужчины-воина. На ногах женщины мягкая обувь. Изображённое двухцветное платье, безусловно, не является той одеждой, которую носили пазырыкские женщины. Судя по находкам, а их крайне мало, женщины носили меховые распашные кафтаны с узкими декоративными рукавами.
Неотъемлемой частью женского костюма была юбка. Впервые целая юбка была найдена во время раскопок могильника Ак-Алах. Особенность её состояла в том, что она была сшита из поперечных полос ткани, где чередовались белые и красные полосы. По аналогии с выше названной тканью интерес представляет большое шерстяное полотнище из Второго кургана, сшитое из узких красных полос и ещё более узких пластин пёстрой ткани. По-видимому, эта ткань предназначалась на юбку.
Женщина-богиня в длинном ниспадающем платье сидит на кресле-троне. Кресло имеет резные фигурные ножки, напоминающие по форме ножки столиков из Второго кургана и столбики-балясины, стоящие на платформе колесницы из Пятого кургана (Руденко 1953: 233, табл. XX). Спинка кресла неожиданно мягко изгибается и заканчивается фигурной стреловидной подвеской. Одной рукой женщина прикрывает рот, в другой — держит цветущую ветвь Древа жизни, которое как бы вырастает из ножки стула-трона. Стебель ветви изысканно изогнут и завершается 10-ю разнообразными цветами, которые образуют 4 идентичные пары.
Первый нижний отросток заканчивается стреловидным цветком с опущенным вниз острием. Симметрично ему располагается аналогичный цветок, свисающий со спинки стула, который создаёт определённый ритм и уравновешивает всю композицию. На верхнем отростке стебля имеется ещё один стреловидный цветок с устремлённым вверх остриём, замыкающий собой всё построение.
Левый нижний отросток ветви имеет форму стилизованного рога животного. Именно из него как бы вырастает остальная ветвь. Поднимаясь вверх, она украшается парой красных трёхлепестковых цветов, из которых правый поднимается вверх, а левый опускается вниз. Далее ветви, изгибаясь, оканчиваются парой несимметричных цветков. Правый — в виде жёлтой лилии, левый — красный, сложной конфигурации.
Следующая пара цветков с опущенными вниз «головками», с раздвоенными лепестками красного и синего цветов. Завершается ветвь двумя тюльпанообразными цветками, красным и синим. Перед нами удивительно гармоничное и красивое изображение, с чётким определением верха и низа, левой и правой сторон, с ритмической повторяемостью цветовых акцентов.
Каково смысловое содержание данной сцены?
С.И. Руденко представленную на ковре композицию интерпретировал как сцену инвеституры, где богиня вручает вождю власть. Этот сюжет, имеющий переднеазиатское происхождение, был известен во всем скифо-сакском мире. А.Д. Грач, рассматривая антропоморфные изображения Тувы, естественно не мог обойти вниманием Пазырыкский ковёр. Женщину, представленную на нем, он назвал Великой богиней, матерью всего сущего. А.И. Мартынов, занимаясь исследованием мировоззренческой основы искусства скифо-сибирского мира, приходит к убеждению, что на ковре изображена женщина-богиня плодородия и далее уточняет: «...это уникальное изображение алтайского варианта Митры»
Мы присоединяемся к мнению выше названных авторов и считаем, что на ковре представлена женщина-богиня, держащая в руке цветущее мировое дерево. Эта женщина — Великое солнечное божество, от которого всё произрастало, оплодотворялось, рождалось. Далее как бы идёт повествовательный рассказ о том, как к трону богини приближается воин-вождь за получением благословения на трон. Приобретение царственности означало брак с богиней. Вождь обращается к богине с предложением вступить с ним в брак. Богиня символическим жестом левой руки «отверзает уста», давая положительный ответ на призыв «жениха». У вождя на поясе горит с луком. Известно, что в обряде бракосочетания у многих народов, в том числе и у алтайцев (Кочо-Кан, культ которого характеризуется эротическими чертами), особую роль играла стрельба из лука . Этот брак, дающий вождю право получить власть и царственность, делал его проводником божественной силы на земле.
С культом солнечного божества связаны солярные символы, которые включены в три орнаментальных бордюра. В каждом бордюре, в технике аппликации из цветного войлока, помещалось примерно по восемь фигур в виде «лотосовидной розетки», скомпонованной из четырёх бутонов лотоса — символа Мирового дерева (Акишев 1984: 23). В центре каждой «лотосовидной розетки» имеется квадрат с вогнутыми сторонами с «точкой» в центре. Обычно такой знак интерпретируется как солярный символ (Баркова 1985: 36).
В орнаментальном бордюре бутоны лотоса чередуются с квадратами, на которых изображены ветвистые стилизованные рога оленя, также являющиеся символом «Древа жизни». Не последнюю роль в оформлении ковра играет цвет. Преобладают красные и синие тона. Красный цвет — символ жизни, крови, солнца, синий — небо, небеса . Таким образом, культ Солнца, Древа жизни, Солярная символика, Цвет — все эти компоненты вместе звучат, как мощная солярная симфония.

Прикрепленные миниатюры

• 
• 
• 

[dronav]

Тоже как то этот коврик разглядывал. Всадник типичный казак.

[Yorik]

А в кресле, типичный татарин

[Yorik]

Реконструкция скифского воина
Амуницию оценили на международном историческом фестивале. Руководитель военно-исторического клуба «РОСС» Станислав Ермаков изготовил комплект защиты и вооружения скифского воина периода VI–IV веков до н. э. В комплекте представлен бронзовый шлем «кубанского типа», доспех — по эскизам панциря обнаруженного археологами в кургане села Макеевка, два типа щита кулачного хвата, щит на спину, оружие — меч, кинжал — акинак и украшения.

Прикрепленные миниатюры

• 
• 
• 
• 
• 

[Yorik]

Реконструкция кургана скифского времени (первая четверть V в. до н. э.) близ села Васин Знаменского района Кировоградской области.
Автор: А.В. Черный

Прикрепленные миниатюры

•