1
Дивов пишет: "Советский художник-реставратор пилит ножовкой икону в Третьяковской галерее". Примерно 1984 год. Кровавый режим Черненко.
Из комментариев: "Что пилит, то мы и сами видим, а вот хорошо это или плохо, - откуда нам узнавать прикажете?"
О.Д.: Ну, если доску терзает ножовкой отдел древнерусской живописи Третьяковки, дело точно хорошее. Вопрос, хорошо ли его делают. Человек на фото, выражаясь современным языком, "запилил обратно" Николу Чудотворца из такого состояния, что икона площадью в квадратный метр стала гвоздем выставки "Реставрация музейных ценностей в СССР" 1985 года.
Реставратор спас памятник 16 века, накрытый позднейшей записью 19-го, вернув его фактически из небытия. Доска была полностью убита, проблема не решалась в принципе. А он придумал, как ее решать. Создав для этого целую технологию.
Что такое реставрация, зачем нужна, и почему это круто, я вам сейчас растолкую на пальцах раз и навсегда, а потом расскажу, как пилили Николу, хорошо?
Самое главное и суровое: у нашего героя всегда в работе тот или иной уникальный памятник истории; второго такого нет и не будет. Худший вариант - когда в процессе реставрации выясняется, что памятнику настали кранты еще полвека назад, и он держался даже не на остатках краски, а на соплях посетителей галереи, которые в его сторону чихали. И задача спасения экспоната не решается известными средствами, а при ближайшем рассмотрении выглядит невыполнимой даже в теории.
Значит, экспонат - накрылся. А спасать его - надо. Даже не потому что его ценность в деньгах исчисляется миллонами, а потому что помимо денег она вовсе не поддается учету. Потому что памятник - наш. Но - как его спасать?
ГТГ (Государственная Третьяковская галерея) располагает крупнейшей в мире коллекцией икон, около пяти тысяч единиц. Сохранять ее помогают реставраторы отдела древнерусской живописи. Они расчищают "доски" от поздних записей, копоти и потемневшей опифы, ведут наблюдение за сохранностью, укрепляют красочный слой, - в общем, день за днем, год за годом, восстанавливают иконы в первозданном виде и спасают от разрушения. Это вредная профессия. Я с детства помню, как мои родители бились за то, чтобы ее официально признали вредным производством - и надо же такому случиться, где-то к концу 90-х реставраторам начали давать молоко за то, что они дышат растворителями. Жаль, отец не дожил, он бы посмеялся.
Экспозиция иконописи в Третьяковской галерее
Еще это типичная "нудная работа руками", и в то же время, творческая профессия. По умолчанию реставрация - бесконечное повторение утомительных (реально трудных физически) рутинных операций, когда от руки мастера требуется прецизионная точность на протяжении часов (зачастую - от вывешенной руки, поскольку локоть поставить просто некуда).
Но когда это художнику было легко? Андрей Рублев трудился без электрического света и центрального отпления. А ты, считай, в тепличных условиях. У тебя есть микроскоп и химические реагенты. Тебя консультируют матёрые искусствоведы, у них глаз - алмаз и привыкли руки к топорам. Ты исследовал экспонат, продумал свой маневр, теперь берись за кисточку и не жалуйся. Увы, старая картина или икона - практически живой предмет, который может быть при смерти, но еще бодрится. И черта с два ты угадаешь даже с электронным микроскопом, насколько все на самом деле плохо.
Состояние экспоната меняется под воздействием малейших перепадов температуры, влажности и освещенности, и меняется всегда к худшему. Если ветхий экспонат не трогать, он все равно завтра вспучится или посыплется; если на него не дышать, он продержится год-другой. Значит, будем трогать, рискуя, что он и вспучится, и посыплется, и еще два раза треснет прямо сейчас. Ничего, сами доломаем - сами починим. Нет, мы не знаем, как починим, но морально готовы. И мы беремся за экспонат, не дыша, и сначала вроде все ничего, а где-нибудь через месяц, когда обратного хода уже нет, мы видим такое... Мама родная, на чем краска-то держалась? Да на краске и держалась.
И ВНЕЗАПНО реставрация становится той самой творческой профессией в обстановке, приближенной к катастрофе. Больше всего это похоже на оперативную хирургию. В любой момент экспонат может подбросить сюрприз, на который надо реагировать: а) правильно, б) быстро, в) так, чтобы лет через сто после тебя могли переделать. И что такое "правильно", большой вопрос.
Работа с Николой Чудотворцем была, мягко говоря, революционной. А еще долгой, нудной, кропотливой, разбитой на множество этапов с непредсказуемым результатом, и каждый этап тоже был нудным, требовал редкой выдержки и ловкости в обращении с инструментом, от ножовки до бормашины.
Насколько мне известно, Игорь Скляренко (на момент события 37 лет, русский, беспартийный, образование среднее специальное, художник-реставратор высшей категории, зарплата 125 рублей) был первым в мире, кто сумел решить такую нерешаемую вроде бы задачу, как перевод красочного слоя иконы на новую доску.
В реставрации есть понятие "дублировка" или "дублирование": когда живопись ветшает, ее переклеивают на новый холст, дублируя, сиречь, удваивая основу. Укрепленную таким образом картину можно спокойно подновлять и эксплуатировать дальше. Дублирование широко применяется с 17 века. Но, повторим, это наклейка ветхого холста поверх нового.
В случае с иконой, потраченной шашелем (он же "мебельный точильщик") тот же фокус возможен, если древесина не проедена насквозь и уцелела паволока. Это такая ткань, наклеенная на доску перед наложением левкаса, сиречь, грунтовки, для лучшего сцепления левкаса с доской. Удается иногда отделить красочный слой вместе с паволокой и перенести на новую доску. Но бывает, что паволокой накрыты только стыки досок. А если все прогрызено до краски, тогда и паволока съедена. Извините, это труба.
"Никола поясной" размером 110х79,5 сантиметров оказался съеден насмерть. Если хотите представить, на что была похожа доска, вообразите кусок пересохшего в труху поролона. Древесина крошилась и сыпалась. Икону "повело винтом", и ладно бы ее просто согнуло по двум осям, нет уж, левая и правая половины вывернулись каждая по отдельности. Такое не лечится.
Но спасти Николу очень хотелось, потому что под позднейшей записью 19 века скрывался, ни больше, ни меньше, ранний 16-й.
Об этом знали еще с начала 70-х, когда Николу попробовал "раскрыть" искусствовед и реставратор ГТГ Николай Кишилов, старший коллега и близкий друг Игоря Скляренко.
Кшилов добрался до старой авторской живописи, и она рассыпалась в пыль под его руками, а ведь руки у Коли были золотые. Кишилов не понимал, что дальше делать с Николой. И никто в галерее не понимал. Его боялись вообще трогать, это было все равно что добить умирающего. Он и так разрушался под собственным весом.
В 1973-м Кишилов эмигрировал во Францию и вскоре скончался. Ему было всего тридцать девять. По понятным причинам роль Кишилова как зачинателя этой истории не упоминалась публично до конца советских времен. Самое обидное - Коля так и не увидел возрожденную икону 16 века.
Никола загибался - в самом буквальном смысле - еще десять лет, и никто не понимал, как к нему подступиться.
Потом Игорь вроде бы сообразил, как.
Эту технологию имеет смысл описать подробно и последовательно. Работа заняла год, и он оказался совсем не скучным.
Так что дальше я, с вашего позволения, буду вольно цитировать отчет о реставрации Николы, опубликованный без подписи автора в журнале "Наука и жизнь" 11-1992. Отчет там играл подчиненную роль, он иллюстрировал научную статью о борьбе с жуками-точильщиками в музеях.
Я-то в свое время читал его в оригинале, но где тот оригинал, поди его найди.
Итак, икона "Никола поясной" поступила в ГТГ в 1930 году из Покровской церкви Большого Высоцкого монастыря в Серпухове. В 50-х годах было замечено, что доска иконы поражена жуком-точильщиком, и чтобы спасти ее от дальнейших разрушений и осыпания древесины, оборотную сторону пропитали олифой с канифолью. Пораженная жуком древесина оказалась как бы в пенале между коркой пропитки и авторской живописью.
Под собственной тяжестью древесина продолжала разрушаться. Храмовые иконы вообще большие, а эта имеет 110 см в высоту и 79,5 — в ширину, толщина доски — 3,5 см.
Когда в начале 70-х Николай Кишилов сделал пробные расчистки, оказалось, что под записями 19 века находится памятник начала 16 столетия. Но расчистить икону полностью было невозможно, так как даже от незначительного количества растворителей красочный слой проваливался внутрь древесины, а при сухой расчистке появлялись микротрещины, и авторская живопись осыпалась. Спасти икону помог бы только перевод авторской живописи на новую основу.
Предстояло снять поврежденную древесину, отделить от нее красочный слой и закрепить на новой доске. В "Науке и жизни" деловито сказано: "Работа была поручена художнику-реставратору Игорю Скляренко". О том, что с момента раскрытия Кишиловым живописи 16 века до начала ее спасения прошло десять лет, ни слова.
Первым делом во "вспомогательном фонде" ГТГ была подобрана сосновая доска 19 века, точно попадающая в размер "Николы поясного". Химико-биологические исследования показали, что ее древесина здорова, никаких повреждений не имеет. На иконе есть углубление (ковчег), обрамленное полями. В новой доске вырезали ковчег, точно соблюдая размеры. Доску дважды пропитали осетровым клеем, а сверху наложили вываренную в осетровом клее редину (прореженный через одну нитку театральный холст). Поспе высыхания поверхность была отторцована левкасом ("левкас" это грунтовка под иконопись, животный клей с меловым наполнителем) и выровнена наждачной бумагой. В таком состоянии доску выдержали два месяца.
Тем временем нужно было освободить авторский красочный слой. Прежде всего - прочно зафиксировать живопись, чтобы не повредить ее при удалении старой древесины. С лицевой стороны икону заклеили двумя слоями неравнопрочной микалентной бумаги на осетровом клею. Спустя неделю, когда клей высох, на бумагу наложили пропитанное тем же клеем стиранное простынное полотно.
На всякий случай: тут постоянно упоминается осетровый клей, он же "рыбий клей"; это традиционный материал реставраторов начиная с 17 века. Естественно, сейчас в тех же целях широко используются синтетические адгезивы, но появились они только в 1970-х, и входили в обиход очень долго. Всерьез работать с ними начали уже в нынешнем веке.
Ладно, продолжаем наш триллер. Красочный слой крепко держался на лицевой заклейке, но сильная деформация всей доски делала удаление поврежденной древесины рискованным. Спилить ее можно было только в положении иконы "лицом вниз", и никак иначе. Но "лицо" имело такую хитровывернутую во всех направлениях форму, что икона, лежа тыльной стороной вверх, касалась рабочего стола лишь в нескольких местах. По большей части она над столом нависала. Легкое нажатие с тыла ветхой доски, и красочный слой треснет.
Проблема была не в том, что одно неверное движение повредит живопись. Речь шла о неверном движении с буквально миллиметровой амплитудой.
Значит, надо каким-то образом подпереть лицевую сторону по всей ее сложнонавороченной поверхности. Как бы уложить доску лицом в плотную вату. Очень плотную. А если в гипс?
Решено: делаем гипсовую матрицу. На заклеенную поверхность иконы наложили тонкую фторопластовую пленку, к бортам иконы прикрепили картонные полосы шириной 15 см, а на пленку нанесли тонкий слой гипса. Когда гипс высох, его смазапи вазелином, сделали новую отбортовку и залили новый слой гипса. Оба слоя армировали льняной паклей. Предварительно этот метод был опробован на небольшой деформированной доске и дал хороший результат.
Уложенная в гипсовую матрицу, повторяющую рельеф красочного слоя и форму доски, икона наконец-то быпа прочно закреплена и защищена от возникновения трещин в случае неравномерного нажатия руки при обработке столярными инструментами.
При толщине авторской доски 3,5 см, решено было первоначально снять слой в два сантиметра. Его срезали относительно грубым способом, фрезой и одноручной пилой. После отделения древесину не выбросили, а смонтировали на холст, повторяя первоначальную форму иконы. Так сказать, для потомков, чтобы не думали, будто нам было легко. Впоследствии холст с остатками старой доски экспонировался рядом с возрожденной иконой на выставке "Реставрация музейных ценностей в СССР" и производил сильное впечатление. Больше всего это было похоже не на куски дерева, а на куски хлеба.
Следующий сантиметр удалили с помощью шерхебеля (рубанок с полукруглым резцом). Как и следовало ожидать, на всю толщину доски нигде не оказалось здоровой древесины.
Красочный слой, державшийся с одной стороны на лицевой заклейке и матрице, а с другой - на 5-миллиметровой основе, положили на щит. Впереди быпа тонкая работа — скрипичным рубанком, полукруглой стамеской и бормашиной полностью удалить оставшиеся пять миллиметров древесины.
Прежде, чем переводить живопись на новую доску, авторский левкас промазали осетровым клеем с медом, а доску обработали осетровым клеем с меловым наполнителем. Дублировочную доску наложили на авторский левкас и перевернули, сверху положили фильтровальную бумагу, поролон, два листа 12-миллиметровой фанеры и груз. Груз выдерживался три дня, и каждый день его снимали для замены фильтровальной бумаги и поролона. На четвертый день красочный слой прочно лежал на своей основе. Впереди была работа по удалению позднейших записей с живописи.
Теперь икона полностью отреставрирована, из-под поздних записей почти пять столетий спустя вновь увидела свет неповторимая живопись начала 16 века.
Ровно год работы. То ли целый год, то ли всего-то год, это еще как сказать. Год из жизни реставратора, которому осталось десять; он умрет в сорок семь. Игорь Скляренко успел сделать еще очень много, и в ГТГ, и вне ее. Но как раз после триумфа с Николой я заметил, что "папуля" (он сам дал себе такое прозвище, заимствовав его у известного героя рассказов Каттнера) слегка загрустил.
Для него в реставрации не осталось по-настоящему серьезных задач.
Круче того запила Николы Чудотворца просто было трудно что-то придумать. Да и сейчас не придумаешь.
Нет, может, круче и бывает, но уж это точно не лечится. Известными на сегодня средствами, если вы понимаете, о чем я 
Жаль, отец не дожил. Он бы занялся.
