1 ответ в теме

[Yorik]

Знамение

Перед самой сдачей экзамена по русской истории в 1912 году Пастернак прогуливался по Пречистинскому бульвару и купил себе шоколадку, на обложке которой оказался изображён Шаляпин в роли Бориса Годунова. Пастернак счёл это указанием свыше, и всю ночь читал материалы, относящиеся к этому периоду.
На экзамене ему выпал билет “Смутное время”.


Не кричите по-совиному!

Летом 1914 года Вячеслав Иванов гостил в имении поэта Юргиса Балтрушайтиса, где собралась небольшая компания. Был там и Леонид Пастернак. Однажды Пастернак вместе с Юргисом Балтрушайтисом-младшим забрался под окно комнаты Иванова и они начали кричать по-совиному – они это долго репетировали.
Потом они зашли к Иванову, который их встретил торжественной, но одновременно и грустной речью:

"Вы слышали, как кричат совы? Так они всегда кричат перед войной".

Молодые люди едва сдержались, чтобы не расхохотаться; Иванов, кажется, что-то заподозрил, но не показал виду.
Вскоре последовало убийство в Сараево, и началась Великая война.
Не надо людям кричать по-совиному.
Вячеслав Иванович Иванов (1866-1949) – русский поэт символист.
Юргис Казимирович Балтрушайтис (1873-1944) – поэт-символист, переводчик и дипломат.
Юргис Балтрушайтис-младший (1903-1988) – дипломат и историк-медиевист.


Г.А. Рачинский

Константин Локс с иронией отзывался о Г.А. Рачинском, которого он встречал в салоне у Анисимовых:

"Его звали в Москве “седым Гришкой”. Шнырял и сплетничал по бессчётным арбатским особнячкам и гостиным и по всем местам, где заседали. Но торжественнее всего он восседал на председательском кресле в Религиозно-философском обществе, имея вид почти государственного человека. Впрочем, он всегда с особым удовольствием объявлял перерывы: нужно было со столькими поздороваться, стольким и столько рассказать и наврать-насплетничать, что он уже после получасового говорения начинал нетерпеливо дёргать ногами".

Константин Григорьевич Локс (1889-1956) – литературный критик и однокурсник Пастернака по Московскому университету.
Вера Оскаровна Анисимова (Станевич, 1890-1967) – писательница и переводчица, член антропософского общества.
Юлиан Павлович Анисимов (1889-1940) – поэт и переводчик, член “ритмического кружка” А. Белого.
Григорий Алексеевич Рачинский (1859-1939) – председатель Московского Религиозно-философского общества памяти Владимира Соловьёва в 1905-1918 гг.

В другой раз Локс, противопоставляя Рачинского другим неприятным ему москвичам, вспоминал, что

"“Седой Гришка” был, по крайней мере, колоритен, московским старожилом. Во время войны 14-го года [он] выразился так:

"Во имя Отца и Сына и Святого Духа – по головам!"

Николай Вильмонт тоже вспоминал, что сразу после октябрьского переворота Рачинский говорил нескольким студентам:

"Свобода? Вот вам ещё покажут её, вашу свободу. Не дадут ни бзднуть, ни пёрнуть!"

Тогда Рачинскому это сошло, так как никто не настучал – время ещё не пришло.
Николай Николаевич Вильмонт (1901-1986) – литературовед и переводчик.


Е.Н. Трубецкой

Видного русского философа и одного из основателей Московского Религиозно-философского общества князя Евгения Николаевича Трубецкого (1863-1920) Локс почему-то недолюбливал и отзывался о нём так:

"Евгений Николаевич, что греха таить, был ограничен и неоригинален до изумления. На любые подозрительные философские тонкости у него был припасён аргумент Сквозника-Дмухановского: "Но зато я в вере твёрд и в церковь хожу".

Этот отзыв был записан при Советской власти, когда об этом религиозном философе не следовало давать положительных отзывов, но стоит вспомнить, даже не читая многочисленных трудов Е.Н. Трубецкого, что он был верным другом и постоянным оппонентом Владимира Соловьёва.


Борис Садовскóй

О поэте Борисе Садовскóм, тоже бывавшем в салоне Анисимовых, злоязычный Локс говорил:

"Зато был Борис Садовскóй, поэт и новеллист, ценитель Фета и Языкова (он даже люэс подхватил ему в подражание). Ходил он в полувоенной шинели времён Николая Первого и в дворянской фуражке – даже зимой (впрочем, на ватной подкладке), а о своём “творчестве” выражался так:

"Отстоял всенощную, помолился, сел за секретер и сразу написал этот рассказец".

Борис Александрович Садовскóй (Садовский, 1881-1952) – русский поэт и литературный критик.


Сергей Бобров

О начинающем поэте Боброве Локс презрительно говорил:

"Бобров, лучше бы совсем не начинавший, комок нервов и моральных нечистот, вообразивший себя поэтом".

Боброва Локс ненавидел и по-другому говорить о нём он не мог, даже о его квартире он отзывался так:

"Бобров занимает клозет и две комнаты".

Так один из друзей Пастернака Локс отзывался о другом друге и товарище Пастернака на поэтическом поприще.
Сергей Павлович Бобров (1889-1971) – поэт, переводчик и литературный критик.


Первое чтение

Одно из первых публичных чтений своих стихотворений Борис Пастернак сделал на литературном вечере в салоне Анисимовых, куда в качестве мэтра был приглашён Борис Садовскóй.
Пастернак выступал после хозяев дама и прочитал несколько своих стихотворений. Все присутствующие молчали. Тогда Вера Оскаровна воскликнула:

"Замечательно! Прочтите ещё!"

Пастернак пытался отказаться:

"Но мне хотелось бы..."

Однако хозяйка салона настаивала, и Пастернак прочитал ещё.
Теперь хозяйка обратилась к Садовскóму:

"Что же вы молчите, Борис Александрович? Вам нравятся стихи?"

Садовскóй очень чётко и корректно отчеканил:

"Ничего не могу сказать. Всё это до меня не доходит".

Удивлённый Пастернак взглянул на Садовского, потом сконфузился и начал взволнованно говорить:

"Да, да! Я вас понимаю. Может быть, если б я услышал такие стихи несколько лет тому назад, я бы сам сказал что-то в этом роде, но..."

Тут Пастернак сбился, запутался в литературоведческих и философских терминах, защищая то, что он “хотел сделать, но, разумеется, не сумел”. Прервав свою несвязную речь, Пастернак убежал.
Хозяйка салона укоризненно обернулась к Садовскому:

"Ну, вот! Вы его и вспугнули!"

Садовский же с высоты своего положения заявил:

"Все эти новейшие кривляния глубоко чужды мне, Вера Оскаровна. Чего искать, уже всё найдено. В стране, где были Пушкин и Фет, раз и навсегда установлено, что такое поэзия".

[Yorik]

Вечер старых друзей

В начале 1922 года Пастернак получил гонорар за “Сестру мою жизнь” и решил устроить у себя на Волхонке нечто вроде литературного вечера с хорошим угощением и выпивкой. На этот вечер пришли и некоторые лица из тех, что бывали в своё время в салоне у Анисимовых.
На этой вечеринке Сергей Бобров ругался Юлианом Анисимовым, убеждая того, что

"нельзя, чтобы весь словарь поэзии умещался в одном пупке".

Анисимов всё больше дулся и багровел.
Пастернак, как радушный хозяин, время от времени подыгрывал обеим спорящим сторонам.
Вдруг взорвался Константин Локс:

"Молчи, Сергей! Или получишь по морде!"

Бобров захохотал:

"Ну, ну! Хватит галдеть, господа! Костя! Костя! Нет, пьянка для меня – не “надрыв в трактире”, а эпос. Надо пить много и чинно и говорить со спокойным увлечением, а не ругаться, как мужик с Горем в сказке, не забивать во втулку дубового клина и не топить сображника в Яузе. Так не годится в “гулючки играть”!"

Затем Пастернак попытался успокоить Локса:

"Костя! Костя! Положите себе кусок севрюги на вашу приходно-расходную тарелку. Занимайтесь делом, только делом. Что это вы? Ведь мы с вами учились в Московском университете... Не хмыкайте, Костя, я тоже помню пушкинского “Альманашника”:

"...он был человек учёный, а я учился в Московском университете".

И про Бесстыдина помню:

"Боже мой – стакан в дребезгах".

[Пастернак ошибается, так как “в дребезгах” принадлежит Альманашнику.]
Именно: “вдребезгáх”. До чего непревзойдённо по-хамски! Но ведь мы сидели на семинаре Лопатина. Как он знал досократиков! Прочитали бы лучше, Костя, из Сáфо".

Локс буркнул:

"Не буду я читать".

Пастернак уже благодушно разрешил:

"Ну, так кушайте севрюгу".

Лев Михайлович Лопатин (1855-1920) – профессор Московского университета.

После чтения стихов Пастернаком Бобров ещё несколько раз “уколол” Анисимова своими репликами, тот обиделся и, не попрощавшись, ушёл. Следом за ним ушла и Вера Оскаровна, а вскоре рванул со своего стула и Бобров.
Через несколько минут на лестничной площадке стояла негодующая Анисимова, а у её ног на ступеньках сидели пьяненькие Бобров и Анисимов. Бобров обнимал Анисимова и, хихикая, говорил:

"Ведь я же люблю тебя, чудака!"

Анисимов терпел подобное амикошонство, и вроде бы это даже начинало ему нравиться.


Аудиенция у Троцкого

В 1922 году Пастернак с первой женой, Евгенией Владимировной (Лурье, 1898-1965), собирался поехать в Берлин, где проживали его родители. Последний вечер перед отъездом Пастернак провёл с друзьями, и выпито было немало.
Утром, около 12, раздался телефонный звонок из секретариата председателя Реввоенсовета, мол, товарищ Троцкий просит к себе Бориса Леонидовича в час дня “на аудиенцию”.
Троцкий тогда писал и печатал в газете “Правда” серию очерков о советских писателях. Видимо, дошла очередь и до Пастернака.
Пастернак стал спешно приводить себя в порядок: побрился, лил холодную воду на голову, пил холодный кофе. Затем надел подкрахмаленную рубашку, отутюженный и вычищенный синий костюм и на присланном мотоцикле с коляской отбыл.
В изложении Пастернака их получасовая встреча выглядела так. После взаимных приветствий Пастернак извинился за свой вид:

"Простите, я к вам после прощальной ночной попойки".

Троцкий оскалился:

"Да, вид у вас действительно дикий".

После краткой паузы Троцкий продолжил:

"Скажите, а вы, правда, как мне говорили, идеалист?"

Пастернак признался:

"Да, я учился на философском отделении Московского университета, а потом – у Когена в Марбурге. Чудесный городок с густым отстоем старины. Я и в нём поживу хоть день-другой во время моей побывки в Германии".

Троцкий возразил:

"Но лучше, если у вас в голове не будет этого “густого отстоя”!"

Затем Троцкий стал пространно, но в популярной форме излагать Пастернаку свою точку зрения на материалистическую и идеалистическую философию, а затем патетически воскликнул:

"Не так уж даже важно, кто прав, кто виноват. Важно, что исторический материализм Маркса взят на вооружение социальными силами, способными преобразить мир".

Пастернак послушно кивнул:

"Я вас понял".

Вскоре Троцкий перешёл к творчеству посетителя:

"Я вчера только начал продираться сквозь густой кустарник вашей книги. Что вы хотели в ней выразить?"

Пастернак уклонился от прямого ответа:

"Это надо спросить у читателя. Вот вы сами решите".

Тут Троцкий решил, что пора заканчивать аудиенцию:

"Что ж, буду продолжать продираться! Был рад нашей встрече, Борис Леонидович! До следующего свидания, когда вы вернётесь в Страну Советов".

Пастернак откланялся:

"Я тоже был рад, и очень. И обязательно увидимся".

Очерк Троцкого о Пастернаке в “Правде” так и появился – видимо вождь не продрался.
Они больше не встретились.
Герман Коген (Cohen, 1842-1918) – немецкий философ. Правильнее произносить его фамилию следует Коэн.


Пеработка стихов

Занимаясь подготовкой в 1928 году переиздания книги “Поверх барьеров”, Пастернак довольно значительно переработал свои старые стихотворения.
Мария Павловна Богословская (1902-1974), довольно известная переводчица и жена уже упоминавшегося поэта С.П. Боброва, по этому поводу спросила Бориса Леонидовича, как ему удаётся заново создавать стихотворения, уже однажды написанные.
Пастернак ответил сразу и без раздумий:

"Это может удаться, если точно помнишь, что ты хотел, но не сумел выразить, а теперь можешь. Или ежели тебе было некогда разбираться в том, что происходило тогда с твоей душой".

Перелом в творчестве

Многие читатели и почитатели Пастернака удивляются довольно резкому перелому в творчестве поэта, который произошёл в начале 30-х годов XX века. Частично свет на этот вопрос проливает письмо поэта, написанное своему отцу 25.12.1934:

"А я, хоть и поздно, взялся за ум. Ничего из того, что я написал, не существует. Тот мир прекратился, и этому. Новому, мне нечего показать. Было бы плохо, если бы я этого не понимал. Но по счастью я жив, глаза у меня открыты, и вот я спешно переделываю себя в прозаика диккенсовского толка, а потом, если хватит сил, в поэта – пушкинского. Ты не вообрази, что я думаю себя с ними сравнивать. Я их называю, чтобы дать тебе понятие о внутренней перемене".

Пастернак о музыкантах

Широко известно, что с детских лет Бориса Пастернака семья готовила к музыкальной карьере. Ведь его мать, Розалия Исидоровна Пастернак (Кауфман, 1868-1939), была довольно известной пианисткой, и сам Скрябин в своё время похвалил юное дарование, но молодой человек выбрал литературу. Рассуждения Бориса Пастернака о музыке представляют определённый интерес, как видение поэтом мира другого искусства, хотя и тесно связанного с поэзией. К сожалению, эти суждения приходится давать в пересказе его друзей и современников.

Скрябиным Пастернак восхищался чуть ли не взахлёб:

"Боже, что это была за музыка! Её всю переполняло содержание, до безумия новое, объявившее непримиримую войну всему одряхлевшему, уже увенчанному лаврами. Трагичность и озорная лёгкость здесь вступила в заговор против чванной сытости вкусов, обжитых кресел Благородного собрания во главе с меломаном, маленьким Трубецким в кавалерийском мундире стоявшего в Москве Сумского полка и против всего “танеевского школярства”".

Александр Николаевич Скрябин (1871-1915) – русский композитор и пианист.
Сергей Иванович Танеев (1856-1915) – русский композитор, пианист и учёный-музыковед.
Князь Николай Петрович Трубецкой (1828-1900) – один из учредителей Московской консерватории, музыковед.

Близость дат смерти двух композиторов не случайна.
А.Н. Скрябин умер 14 (27) апреля от заражения крови, полученного из-за неудачно выдавленного фурункула возле носа.
С.И. Танеев пришёл на похороны Скрябина сильно простуженным, усилил свою простуду до пневмонии, которую тогда лечить не умели, и скончался 6(19) июня.
Рассказывают, что после смерти Скрябина мамаши Москвы и Петербурга ещё много лет впадали в истерику, если заставали своих сыночков за выдавливанием юношеских угрей и прыщей.

О творчестве Шопена Пастернак говорил более сдержанно:

"Шопен – реалист не в меньшей мере, чем Лев Толстой, который его так обожал, и как-то раз признался маме [Розалия Исидоровна была очень хорошей пианисткой], что для него весь мир делится на Chopin и всех других композиторов. И в самом деле, что отличает Шопена от его современников и предшественников? Конечно же, не сходство с ними, а сходство с натурой, с которой он писал, вернее, которую он познавал в своём предельно личном, а потому предельно реалистическом соприкосновении с жизнью".

Оценка Маяковского

Николай Вильмонт однажды разговаривал с Пастернаком о стихотворениях Маяковского и высказался об отношении Бориса Леонидовича к его творчеству:

"Вы в большей степени видите в них произведения поэта, чем произведения поэзии".

Пастернак сразу же согласился:

"Это очень точно. Именно так. И это потому, что его поэзия, такая настоящая, выросшая до размеров “il gigante” Микеланджело и по праву занявшая первое место на европейском чемпионате поэзии, всё же остаётся русской провинцией, чем-то гениально-доморощенным. Как это он не сбросит с себя всех этих осипов бриков и кручёных, которые консервируют его недостатки себе на праздную забаву! Его петровская дубинка стучит по тротуарам первопрестольной, не зная истинного своего применения".

Николай Николаевич Вильмонт (1901-1986) – литературовед и переводчик.


Чтец

Борис Леонидович очень любил читать своим домашним, а иногда и гостям, Пушкина, особенно отрывки из его поэм: из “Медного всадника”, “Цыган”, “Графа Нулина” (его всегда от первой до последней строчки и с большим юмором – гораздо лучше, чем Яхонтов), но чаще всего из “Полтавы”.
Доходя до любимейших мест, он прерывал чтение и заранее разъяснял слушателям чудесные свойства отрывка.