2 ответов в теме

[Yorik]

“Чушь”

Сам Даниил Иванович Хармс (Ювачёв, 1905—1942) довольно коротко писал о своих пристрастиях: "Меня интересует только “чушь”; только то, что не имеет никакого практического смысла. Меня интересует жизнь только в своём нелепом проявлении..."


Появляется Савельев

В дневнике Хармса за 22.11.1937 есть такая запись:

"Элэс (Леонид Савельевич Липавский) утверждает, что мы из материала предназначенного для гениев".

Леонид Савельевич Липавский (1904 - 1941) - писатель, один из организаторов объединений “Чинари” и ОБЭРИУ. У него было несколько псевдонимов, один из которых, “Л. Савельев”, охотно использовался его друзьями, и чаще всего без буквы “Л”.
Яков Семёнович Друскин (1901-1980), сохранивший для нас архив Хармса, называл его теоретиком обэриутов.


Что интересует Хармса?

Липавский в своих “Разговорах” вспоминает, что во время одной из встреч обэриутов всем задавался вопрос:

"Что вас интересует?"

Хармс, в частности, довольно пространно ответил, что его интересует:

"Писание стихов и узнавание из стихов разных вещей. Проза.
Озарение, вдохновение, просветление, сверхсознание, все, что к этому имеет отношение; пути достижения этого; нахождение своей системы достижения.
Различные знания, неизвестные науке.
Нуль и ноль. Числа, особенно не связанные порядком последовательности.
Знаки. Буквы. Шрифты и почерка.
Все логически бессмысленное и нелепое. Все вызывающее смех, юмор. Глупость. Естественные мыслители.
Приметы старинные и заново выдуманные кем бы то ни было.
Чудо. Фокусы (без аппаратов).
Человеческие, частные взаимоотношения. Хороший тон. Человеческие лица.
Запахи. Уничтожение брезгливости. Умывание, купание, ванна. Чистота и грязь.
Пища. Приготовление некоторых блюд. Убранство обеденного стола.
Устройство дома, квартиры и комнаты.
Одежда, мужская и женская. Вопросы ношения одежды.
Курение (трубки и сигары).
Что делают люди наедине с собой. Сон.
Записные книжки. Писание на бумаге чернилами или карандашом. Бумага, чернила, карандаш. Ежедневная запись событий. Запись погоды.
Фазы луны. Вид неба и воды. Колесо.
Палки, трости, жезлы.
Муравейник.
Маленькие гладкошерстные собаки.
Каббала.
Пифагор.
Театр (свой).
Пение. Церковное богослужение и пение. Всякие обряды.
Карманные часы и хронометры. Пластроны.
Женщины, но только моего любимого типа. Половая физиология женщин.
Молчание".

Комментировать этот перечень здесь не место.


Создатель своей жизни

Не имея возможности издавать свои произведения, Хармс полагал, что для него важнее “свою жизнь создать”, чем писать стихи.
Александр Иванович Введенский (1904-1941) говорил:

"Хармс не создаёт искусство, а сам есть искусство".

Длинный лацкан

Однажды Хармс пришёл в гости к Изигкейтам в новом костюме, но один лацкан на пиджаке был очень длинным, чуть ли не до колен.
Эмма Мельникова, тогда ещё Изигкейт, спросила:

"Почему так шит костюм?"

Хармс ответил:

"Я так велел портному, мне так понравилось".

В следующий раз Хармс пришёл в этот дом уже в нормальном пиджаке и на удивлённые взгляды ответил:

"Он мне надоел, и я его отрезал".

Эмма Эдуардовна Мельникова, (Изигкейт, 1901—1987), топограф.


Няня и мальчик

Однажды Хармс предложил Эмме разыграть на улице небольшую сценку: Эмма должна была одеться няней, - передничек, косынка, - взять Хармса за руку и пройтись так с ним по Невскому, а у Хармса на шее всё это время висела бы соска. Эмма была невысокой девушкой, и рядом с долговязым Хармсом они смотрелись бы довольно потешно.
Эмма испуганно спросила:

"А если спросят нас, остановят?"

Хармс был готов к такому вопросу:

"Мы ответим, мы будем спрашивать: “Где здесь ведется киносъёмка?”"

Однако Эмма не решилась принять участие в таком приключении.


Как Хармс одевался

По свидетельству Э.Э. Мельниковой, Хармс обычно

"одевался как мальчик: всегда брюки гольф, под коленкой пуговки застёгивались; он не носил длинных брюк".

Соломон Моисеевич Гершов (1906—1989) подтверждает наблюдение Мельниковой об одежде Хармса:

"Одевался он всегда одинаково, но несколько странно. Он носил гетры, - я никогда не видел его в другом антураже. Даже помню цвет его костюма: серый. На нём был жилет шерстяной, под цвет костюма. Таким образом внешне он несколько выделялся на фоне остальных мужчин — поэтов, художников и так далее".

Тут же Гершов почти злорадно добавляет:

"Волосы на голове у него плохо росли, у него была предрасположенность к лысине".

Движение и трубка

Гершов также вспомнил, что Хармс

"любил разговаривать стоя, двигаясь по комнате. Двигаясь по комнате и не выпуская из рук трубки. С ней, как мне представляется, он не расставался не только днём, но и ночью".

Хармс и Ландау — несостоявшееся знакомство

Актриса Клавдия Васильевна Пугачёва (1906-1996) вспоминала, что однажды она вышла из театра, и её сразу же подхватил Ландау. На Пугачёвой было надето пальто с рыжей лисой через плечо, а Дау был одет не слишком изысканно. Мальчишки у театра стали насмехаться над кавалером актрисы: плохо одет, некрасив и т. п. Дау вспылил и крикнул им что-то обидное. Тогда кто-то из мальчишек оторвал хвост у лисицы с криком “На память!”, и мальчишки пустились наутёк. Дау погнался за ними.
Тут откуда-то проявился Хармс и поинтересовался:

"Помочь?"

Пугачёва не сразу поняла о чём речь:

"Что помочь?"

Хармс пояснил:

"Вашему кавалеру".

Пугачёва сказала:

"Конечно!" -

и Хармс помчался вслед за Дау.
Вскоре Дау с Хармсом вернулись, неся лисий хвост как трофей.
Хармс вежливо поклонился:

"Я исполнил свой долг", -

и ушёл. А Дау продолжил свой путь с актрисой.
Позднее, когда Хармс был в гостях у Пугачёвой, он спросил:

"Кто это был?"

Пугачёва не стала объяснять Хармсу, что Дау учёный, а сказала:

"Человек, который мне свидание на кладбище назначал".

Хармс буркнул:

"Оригинально", -

и больше к этой теме он не возвращался.
Жаль, что Ландау и Хармс не познакомились ближе — такая встреча могла бы иметь интересные результаты.

[Yorik]

Плоская макушка

Однажды Хармс в “Детгизе” познакомился с Сусанной Георгиевской, она тоже начинала писать для детей, и они пошли в ресторан гостиницы “Европейская”. Напомню, что “Детгиз” тогда находился в здании Филармонии.
Они вели в ресторане светскую беседу, и тут Хармс сказал:

"Савельев говорит, что вы самородок".

[Савельев — один из псевдонимов Липавского.]
Георгиевская наивно спросила:

"Что это значит?"

Хармс, без улыбки, стал добросовестно объяснять:

"Самородок — это нечто существующее от природы, где в ценности явления нет ничего привнесённого".

Через день Георгиевская поинтересовалась у Липавского, как она понравилась Хармсу.
Тот ответил:

"Вы ему не понравились. Он сказал, что у вас плоская макушка".

Сусанна Михайловна Георгиевская (1910—1974), писательница.


Поведение Хармса

Георгиевская потом часто встречалась с Хармсом и вспоминала:

"Я никогда не видела его ни раздражённым, ни опечаленным. Трудно представить себе, что Хармс при каких бы то ни было обстоятельствах повысил бы голос. Он был неизменно корректен и вежлив. Ничего из того, что он думал и чувствовал, по его поведению было угадать нельзя. Дамам он целовал руки, по старинке шаркал ногой, как писатель вел себя внешне крайне скромно".

Несколько наблюдений

Вот ещё несколько кратких заметок Георгиевской о Хармсе:

"Мне было известно со слов Савельева, что Хармс ненавидит детей и бравирует этим. Ребёнка Введенского, трёхлетнего мальчика, Хармс в разговоре с Савельевым иначе как гнидой не называл. Это отношение [Хармса] к детям Савельев считал совершенно естественным".
"Дома у Хармса главной мебелью был сундук, обклеенный эксцентричными вырезками из журналов, главным образом голыми женщинами".
"Дома Хармс и его жена Марина, очень воспитанная светская женщина, зимой и летом ходили голыми".

Марина Владимировна Марич (1912-2002) — вторая жена Хармса.


Шизофреник

Георгиевская вспоминала, что в 1938 году Хармса печатали уже с большой опаской, или вообще отказывались от его произведений. Для самого Хармса и его друзей стало очевидно, что над головой нашего героя сгущаются тучи. На всякий случай, Хармс встал на учёт как шизофреник, и при первой же опасности садился в сумасшедший дом.


Помощь следствию

Во время одного из арестов Хармса допрашивал довольно образованный (для чекиста) следователь, который слыл специалистом по Горькому.
На первом же допросе Хармс сказал следователю, что их беседе мешает половичок, лежавший за спиной у Даниила Ивановича. На недоумённый взгляд следователя Хармс пояснил, что силуэт следователя проецируется не на гладкую дверь, а на этот половичок, и это отвлекает следователя и мешает ему сосредоточиться.
Следователь рассмеялся:

"Это же ерунда!"

Тогда Хармс заявил:

"Я отказываюсь отвечать на ваши вопросы, пока вы не создадите для себя нормальной обстановки для вашей работы".

Просто интересно!

Во время первого ареста Хармса следователь спросил, почему Даниил Иванович так часто бывает на Петроградской стороне у каких-то своих знакомых, и чем они там занимаются?
Хармс ответил, что они собираются сделать подкоп под Смольный.
Взволнованный следователь спросил:

"А зачем под Смольный вам надо делать подкоп? Зачем вам Смольный?"

На что Хармс хладнокровно ответил:

"А мы хотели узнать, остались ли ещё там институтки?"

Показаний на себя не надо!

В те времена практиковалось, что следователи давали арестантам бумагу и ручку, чтобы те сами написали признательные показания по существу дела.
Однако когда Хармс обратился к следователю с подобной просьбой, тот представил, что этот арестант понапишет, и категорически отказал ему в этой естественной просьбе.
Вы уже поняли, почему.


Как читал Хармс

Художник Василий Адрианович Власов (1905—1979) вспоминал, как Хармс читал или рассказывал свои произведения, и сравнивал его с другими рассказчиками:

"Я вот вспоминаю Михал Михалыча Зощенко. Он тоже любил рассказывать очень смешные вещи с печальной интонацией, но при всём его уме, таланте, — это всё-таки была игра.
А вот у Данил Иваныча вы не ощущали никак этого.
Скажем, Евгений Львович Шварц, он, прежде чем что-либо вам сказать, он вас уже подготавливал мимикой, что это будет остроумно.
Вот, скажем, Олейников — тот просто любил паясничать в быту.
Если начисто не знать, что и как писал Даниил Иванович, и снимать его для немого кинематографа, то осталось бы впечатление, что это скучный по своему содержанию человек. Может быть, даже чуть чопорный".

Михаил Михайлович Зощенко (1895-1958).
Евгений Львович Шварц (1896-1958).
Николай Макарович Олейников (1898-1937).


Воображаемая собака

Однажды Хармс придумал себе воображаемую собаку и назвал её “Выйди на минуточку в соседнюю комнату, я тебе что-то скажу”.
Да, так он называл свою воображаемую собаку. И всем рассказывал, что у него есть собака с таким именем.

[Yorik]

Мютерхен

Однажды Хармс придумал, что во дворе возле его дверей стоит кукла-статуя старушки. Каждый раз, когда Хармс подходил к своей двери, он здоровался с воображаемой старушкой по-немецки:

"Гутен таг, мютерхен!" (Здравствуй, мамочка!)

Уходя из дома, он каждый раз прощался с ней:

"Ауфвидерзейн, мютерхен!" (До свиданья, мамочка!)

Потом Хармс решил, что старушка уже умерла, и они вместе с Введенским похоронили её тут же во дворе. Они взяли ящичек, сделали вид, что кладут туда старушку, и зарыли этот ящичек.
Александр Иванович Введенский (1904-1941).


Господа!

В компании Хармс всегда говорил “господа”, и никогда не произносил обращений “товарищи” или “друзья”.


Ударения

Однажды Хармс, Олейников, Евгений Шварц и один из руководителей “Детгиза” вышли из Дома книги и направились в сторону Литейного. Этот деятель объяснял писателям, что хорошо бы какое-то детгизовское объявление повесить не только на Доме книги, но ещё и на кóстеле. Он так и сказал — на кóстеле. Там по левой стороне Невского проспекта стоит костёл св. Екатерины Александрийской.
Все промолчали, но когда они поравнялись со зданием Думы, Хармс совершенно серьёзно сказал:

"И не только на кóстеле, но и на Думé!"

Шварц с Олейниковым не выдержали и расхохотались.
Евгений Львович Шварц (1896-1958).


Буква “ф”

Когда Хармс в слове “когда” вместо буквы “к” произносил букву “ф”, то есть произносил “фогда”, то это означало, что всё рассказываемое им является чистой выдумкой.
Например, если он говорил “фогда я был в Москве”, то это было чистым вымыслом, и в Москве он не был.
Если же он говорил “фогда я сегодня был в издательстве”, то это означало, что в издательстве он сегодня не был, и всё рассказываемое им — чистая фантазия.


Чёрная повязка

Иногда Хармс носил на голове чёрную повязку и объяснял всем, что это помогает ему от головной боли и от плохого состояния (вариант — настроения).


Беседа с Михайловым

Когда Даниил Хармс и Дмитрий Михайлов познакомились друг с другом, они стали говорить на разные темы: о замкнутости эр, о неправомерности выхода из своей эры; о ложности понятий “первобытный человек” и “первобытная земля”, - их никогда не было, всегда была своя высота и своя сложность; о постоянном идейном имуществе человечества; об увядании нашей науки.
Интересно, что они не слушали друг друга, но остались один другим вполне довольны.
Дмитрий Дмитриевич Михайлов (1892-1942) – писатель и литературовед, преподаватель ЛГУ, близкий друг Липавского.
Леонид Савельевич Липавский (1904-1941).


Хармс и Олейников

Хармс и Олейников заговорили как-то о “чистых стариках”, которые купаются в ключевой воде каждый день и никогда ни из-за чего не огорчаются. Сошлись во мнении, что хотя они и пример долголетия, но противны.
Потом Олейников стал смотреть на лампу сквозь дырочку в записной книжке. Хармс хотел объяснить ему закон преломления света в хрусталике, но не смог, так как забыл этот самый закон.
Николай Макарович Олейников (1898-1937).


Введенский о Хармсе

На одном из собраний обэриутов Введенский своеобразно оценил личность Хармса:

"В людях нашего времени должна быть естественная непримиримость. Они чужды всем представлениям, принятым прежде. Знакомясь даже с лучшими произведениями прошлого, они остаются холодными: пусть это хорошо, но малоинтересно. Не таков Д[аниил] X[армс]. Ему действительно может нравиться Гёте. В Д. X. не чувствуешь стержня. Его вкусы необычайно определённы и вместе с тем они как бы случайны, каприз или индивидуальная особенность. Он, видите ли, любит гладкошёрстых собак. Ни смерть, ни время его по-настоящему не интересуют".

Александр Иванович Введенский (1904-1941).


Хармс о себе

Как-то Хармс и Липавский сидели в ванной комнате возле топящейся колонки и разговаривали о взаимоотношениях людей. В один из моментов Хармс перевёл разговор на себя:

"Я произвожу неправильное впечатление. Я глубоко уверен, что я умнее и менее талантлив, чем кажусь".

Как достать вьюшку?

На одном из сборищ обэриутов была поставлена задача: как достать упавшую в дымоход вьюшку? Рукой не дотянуться, так как дымоход делает петли.
Липавский сказал, что надо привести слона из зоосада, он достанет хоботом.
Дмитрий Михайлов предложил опустить на верёвке кошку; она вцепится когтями.
Хармс сразу же согласился с предложением Михайлова, но уточнил:

"Чтобы она вцепилась, надо сначала воспитать в кошке условный рефлекс на чугун. Это не трудно; надо натирать все металлические вещи в комнате мышами".