2 ответов в теме

[Yorik]

Имя Михаила Александровича Дмитриева (1796-1866) во времена СССР, в основном, просто замалчивалось, и современным читателям оно практически неизвестно.
Ну, ещё бы, этот камергер и писателишка осмеливался критиковать Грибоедова и даже (о, ужас!) Пушкина, нападал на Белинского, полемизировал с Добролюбовым, враждовал с Вяземским. Большевикам не нужен был такой поэт и писатель. Консерваторы тоже не слишком жаловали М.А. Дмитриева за его независимость суждений и нежелание лаять вместе со стаей. Вот и был прочно, но совершенно незаслуженно, позабыт этот талантливый литератор. Только после 1985 года о нём вспомнили и напечатали “Мелочи из запаса моей памяти” с избранными стихотворениями, а в 1998 году - “Главы из воспоминаний моей жизни”.
Некоторые фрагменты из этих мемуаров я и предлагаю вашему вниманию.

Кстати, стихи, басни и переводы М.А. Дмитриева хорошо позабыты, хотя, на мой взгляд, они превосходят произведения многих поэтов “золотого века”, которые были изданы в “Библиотеке поэта”.


Немного о Дмитриевых

Начнём издалека и пройдёмся по некоторым предкам М.А. Дмитриева.
Его отец, Александр Иванович Дмитриев (1759-1798), был родным братом Ивана Ивановича Дмитриева (1760-1837), известного баснописца и государственного деятеля.
Так как Михаил Александрович ещё в раннем детстве остался без отца [Александр Иванович Дмитриев (1759-1798) скончался на службе, находясь вдали от семьи], то он воспитывался в семье своего деда Ивана Гавриловича Дмитриева (1736-1818), женой которого была Екатерина Афанасьевна (1737-1813), урождённая Бекетова.
Марья Александровна Дмитриева (урождённая Пиль, ?-1806) после смерти мужа слегла и лишь на восемь лет пережила его, так что Миша остался на попечении деда и тёток.

Перейдём теперь к воспоминаниям М.А. Дмитриева об известных людях и его характеристикам русских писателей.


Тредиаковский

Понятно, что Василия Кирилловича Тредиаковского (1709-1769) М.А. Дмитриев не мог знать лично. Более того:

"О Тредьяковском я слыхал мало и никого не встречал, кто бы знал его лично".

Единственные сведения о Тредиаковском М.А. Дмитриев получил от своего двоюродного дяди Платона Петровича Бекетова (1761-1836), который подтверждал справедливость многих сплетен об известном поэте и говорил, что

"когда при торжественном случае Тредьяковский подносил императрице Анне свою оду, он должен был от самых дверей залы до трона ползти на коленях".

У М.А. Дмитриева не было оснований не верить своему родственнику, и он в мемуарах чуть ли не с удовольствием пишет:

"Я думаю, хороша была картина! Судя по всем об нём рассказам, кажется, что Лажечников в своем романе “Ледяной дом” изобразил его и его характер очень верно".

Платон Петрович Бекетов был сыном Петра Афанасьевича Бекетова (1734-1796), родного брата Екатерины Афанасьевны.
Иван Иванович Лажечников издал роман “Ледяной дом” в 1835 году.

Кстати, Александр Сергеевич Пушкин, наоборот, достаточно высоко ценил Тредиаковского:

"Тредьяковский был, конечно, почтенный и порядочный человек. Его филологические и грамматические изыскания очень замечательны. Он имел в русском стихосложении обширнейшее понятие, нежели Ломоносов и Сумароков. Любовь его к Фенелонову эпосу делает ему честь, а мысль перевести его стихами и самый выбор стиха доказывают необыкновенное чувство изящного. В “Тилемахиде” находится много хороших стихов и счастливых оборотов..."

Ломоносов

О Михаиле Васильевиче Ломоносове (1711-1765) М.А. Дмитриев рассказывал со слов своего деда, Ивана Гавриловича, который Ломоносова только видел, но знаком с ним не был. И.Г. Дмитриев всегда с уважением говорил о Ломоносове и оправдывал его в рассказах о ссорах последнего с Сумароковым.
Михаил Александрович написал со слов деда:

"Ломоносов был неподатлив на знакомства и не имел нисколько той живости, которою отличался Сумароков и которою тем более надоедал он Ломоносову, что тот был не скор на ответы. Ломоносов был на них иногда довольно резок, но эта резкость сопровождалась грубостью; а Сумароков был дерзок, но остер: выигрыш был на стороне последнего! Иногда, говорил мой дед, их нарочно сводили и приглашали на обеды, особенно тогдашние вельможи с тем, чтобы стравить их".

Сумароков

Сделал Михаил Александрович записи и об Александре Петровиче Сумарокове (1717-1777), с которым во времена своей молодости были знакомы Иван Гаврилович и Екатерина Афанасьевна; но ближе всех знал Сумарокова Никита Афанасьевич Бекетов (1729-1794), по словам которого

"Сумароков очень, любил блистать умом и говорить остроты, которые нынче, вероятно, не казались бы остротами, и любил умничать, что тогда принималось за ум, а ныне было бы очень скучно. Например, однажды за столом у моего деда [имеется в виду Иван Гаврилович] подали кулебяку. Он, как будто не зная, спросил:

“Как называют этот пирог?” –

“Кулебяка!” –

“Кулебяка!” –

повторил Сумароков: -

“Какое грубое название! А ведь вкусна! Вот так-то иной человек по наружности очень груб, а распознай его: найдёшь, что приятен!”"

Иван Гаврилович и познакомился-то с Сумароковым благодаря Никите Афанасьевичу Бекетову или благодаря его прошлым связям. Сумароков часто обедал у Дмитриевых, и Екатерина Афанасьевна

"знала наизусть лучшие места из трагедий Сумарокова и восхищалась его песнями".

Это подтверждает и Иван Иванович Дмитриев в своих воспоминаниях:

"Матушка очень любила стихотворения А.П. Сумарокова. Живучи в Петербурге, она лично знала его. Поэт был в коротком знакомстве с родным братом её, Никитою Афанасьевичем Бекетовым. Не считая трагедий “Гамлета”, “Хорева”, “Синава и Трувора” и “Аристоны”, полученных ею в подарок от самого автора, она знала наизусть многие из других его стихотворений".

Платон Петрович Бекетов тоже знал Сумарокова, и Михаил Александрович с его слов написал:

"Под конец своей жизни Сумароков жил в Москве, в Кудрине, на нынешней площади... Сумароков уже был предан пьянству без всякой осторожности. Нередко видал мой дядя, как он отправлялся пешком в кабак через Кудринскую площадь, в белом шлафроке, а по камзолу, через плечо, Анненская лента Он женат был на какой-то своей кухарке и почти ни с кем не был уже знаком".

[Yorik]

Загоскин и Аксаков


Как С.Т. Аксаков получил обидное прозвище
Известный русский писатель Сергей Тимофеевич Аксаков (1791-1859) в начальный период своей литературной деятельности увлекался театром и сделал несколько переводов пьес Шиллера, Мольера, Лагарпа и т. п.
Жан Франсуа де Лагарп (1739-1803) в своё время сделал перевод пьесы Софокла “Филоктет”, вернее даже не перевод, а переложение пьесы на французский язык, причём, довольно вольное и слабое переложение. Аксаков взял перевод Лагарпа и в 1816 году издал свой перевод текста Лагарпа, который увидел свет под следующим названием:

“Филоктет. Трагедия в трёх действиях, в стихах, сочинённая на греческом Софоклом, с греческого на французский переложенная Лагарпом, по-русски переведённая Сер-м Ак-вым”.

Перевод самого Аксакова был тоже очень слабым, так что в результате от Софокла почти ничего не осталось. Этот перевод был бы прочно забыт, если бы Греч в своём “Сыне Отечества” в библиографическом разделе не поставил под заглавием сей пьесы полустишие Вольтера:

“Philoctete, est-ce vous?” (“Вы ль это, Филоктет?”).

Этот отзыв Греча сильно сказался на литературной репутации Аксакова, и он даже надолго получил прозвище “le Philoctete, est-ce vous”.
Подтверждением этого может служить, например, цитата из письма П.А. Вяземского к А.И. Тургеневу, написанному 1 января 1828 года:

"Глупец Аксаков, le Philoctete, est-ce vous, не пропустил мой статьи".

Дело в том, что с лета 1927 года Аксаков в течение полутора лет был цензором в Московском цензурном комитете.


Прозвище Загоскина
Михаил Николаевич Загоскин (1789-1852) в начале своей литературной деятельности занимался драматургией и к концу 1823 года написал семь пьес, которые с успехом шли на сценах столиц. По названию одной из них, прозаической пьесы “Добрый малый”, Загоскин получил своё прозвище – “добрый малый”, которое очень ему подходило, так как он был весьма добродушным человеком.
Михаил Александрович Дмитриев (1796-1866) в своих воспоминаниях пишет о Загоскине:

"Ума в нём большого не было и просвещения тоже, в литературе он был недалёк; но его непритворная весёлость и в комедиях, и в обращении, делали его очень добрым и приятным товарищем.
Ему везде были рады; иногда над ним и посмеивались; но он или не замечал этого, или отшучивался, и никогда не сердился. Разве когда согласятся нарочно рассердить его: тогда он был очень забавен. На это был Аксаков особенно мастер! Он — с своим лукавством русской простоты — так умел выставить неподдельную простоту Загоскина, что он на одном часу и горячился, и утихал, и сердился, и дружился, и все вокруг хохотали: это были настоящие комические сцены".

Изучение французского языка
Загоскин нигде и ничему не учился, получил достаточно посредственное домашнее образование и даже по-русски писал с ошибками. Однако Михаил Николаевич имел прекрасную память, в зрелом возрасте взялся за французский язык и выучил наизусть составленный Иваном Ивановичем Татищевым (1743-1802) “Полный французско-российский словарь”.
Да, он выучил огромное количество французских слов, но постоянно путал род существительных, и поэтому говорил по-французски довольно смешно.
Загоскин перечитал на русском и на французском языках большое количество книг, отдавая предпочтение романам, драматическим произведениям, а также описаниям путешествий и историческим сочинениям. При его хорошей памяти он извлекал из книг много полезной информации.


Библиотека Загоскина
До издания своего первого романа “Юрий Милославский” Загоскин жил очень бедно, но и тогда у него уже была небольшая библиотека, состоявшая из книг русских авторов и дешёвых изданий французских классиков.
Отмечая это обстоятельство, М.А. Дмитриев пишет, что

"между тем у Аксакова, ни в это время, ни после, никогда не было ни одной книжки".

Разбогатев на своих романах, Загоскин купил большой дом, в котором у него был огромный кабинет; его библиотека тоже выросла до больших размеров, и в ней встречались очень дорогие и редкие издания.


Загоскин и Аксаков
М.А. Дмитриев следующим образом сравнивал двух известных писателей:

"Загоскин нигде и ничему не учился; а Аксаков, это известно из его “Воспоминаний”, был и в гимназии, и в Казанском университете, и ничему не выучился! - И оба были писателями, и заслужили справедливую славу!..
Загоскин был просвещённее Аксакова; но — вот что значит ум! - Аксаков казался имеющим более его литературных сведений! - Он имел искусство обходить в беседе всё, чего не знает, и держать разговор на знакомой почве. Между тем как Загоскин вляпается, бывало, и в прения о философии и рассмешит всех или своим невежеством, или карикатурным презрением к науке!
- Но Загоскина любили за то, что он весь был наруже; а Аксаков был себе на уме, лукав, льстив, скрытен и заочно не таков, каким казался в глаза. Аксаков, однако, почитался у молодёжи и у актёров знатоком в литературе, а Загоскин, хоть и писатель, только аматёром!"

Отзыв Дмитриева об Аксакове частично подтверждает сам Сергей Тимофеевич в своих “Воспоминаниях”:

"Мало вынес я научных сведений из университета... Во всю мою жизнь чувствовал я недостаточность этих научных сведений, особенно положительных знаний, и это много мешало мне и в служебных делах, и в литературных занятиях".

Поговаривали, что Аксаков слишком много времени уделял картам. И совсем не географическим.


Не ожидал!
В 1828 или 29 году в доме Владимира Фёдоровича Вельяминова-Зернова (1784-1831) проходило чтение глав из ещё не напечатанного романа “Юрий Милославский”. Сестра хозяина дома, Анисья Фёдоровна Кологривова (1788-1876), пришла в восторг от услышанного:

"Мы, Михайла Николаевич, не ожидали от вас такого!"

Загоскин добродушно ответил:

"Право? Я и сам не ожидал!"

Театр от Загоскина
Управляя императорскими театрами в Москве, Загоскин занимался не только репертуаром и актёрами; он проявил себя и в театральном строительстве. Петровский парк в то время находился за городской чертой, и Софья Владимировна Энгельгардт (1828-1894) вспоминает:

"Загоскин накопил значительную сумму из денег, сбережённых от доходов Большого театра, и построил в Петровском парке небольшой, но прелестный театр. Ложи были обиты голубым бархатом; по вечерам публика собиралась там или в воксале, где танцевали под звуки оркестра".

[Yorik]

Писарев и Загоскин


Как Загоскин стал камергером
Роман “Юрий Милославский” не только прославил и обогатил Загоскина, но и принёс ему в 1830 году место управляющего конторою Императорских Московских театров.
В самом начале ноября 1831 года в Москву приехал Николай I со всей царской фамилией. В царской резиденции очень часто устраивались вечера с развлечениями и играми, на которые приглашались только самые близкие ко двору люди.
Кто-то сообщил императору, что актёр Щепкин очень хорошо импровизирует пьяного. Николай Павлович захотел сделать сюрприз жене и приказал министру двора князю Волконскому, чтобы на следующий вечер Щепкин был готов и неожиданно вошёл в круг развлекающихся в виде пьяного.
Князь Волконский стремился сохранить этикет и поинтересовался:

"Кому же прикажете его представить?"

Император ответил:

"Вели просто привести его с собой директору театра".

Волконский возразил:

"Но он сам не имеет входа ко двору".

Государь был в хорошем настроении и легко разрешил эту трудность:

"Это легко поправить. Скажи ему, что он камергер!"

Так Загоскин стал камергером.
Михаил Семёнович Щепкин (1788-1863).
Пётр Михайлович Волконский (1778-1852).


А.И. Писарев
В круг Аксакова и Загоскина тогда входил и Александр Иванович Писарев (1803-1828), обладавший незаурядным литературным дарованием. Писарев писал хорошие лирические стихотворения и сатиры, но был очень беден и мог добывать средства к существованию только сочинением водевилей и переложением популярных пьес европейских, в основном французских, авторов.
Писарев гордился своим литературным талантом и превозносил Аксакова, как первого в России знатока литературы и театра, почти как Мецената. Аксаков же вместе с актёрами прославляли Писарева как гениального драматурга и остроумнейшего человека. В этом кружке только Загоскин трезво оценивал талант Писарева, и последний за это частенько едко издевался над Загоскиным.


Загоскин-стихотворец
Загоскин довольно поздно начал сочинять стихи, которые плохо ему давались, так как он часто ошибался в количестве стоп. Он и по пальцам их считал, и чёрточки на бумаге ставил...
Однажды Писарев застал его за подобным трудом, немного понаблюдал и протянул мученику руку со счётами.
Загоскин удивился:

"На что это?"

Писарев ответил:

"По косточкам легче считать стопы!"

Вопрос Писарева
Однажды Писарев объявил своим почитателям, что хочет собрать знакомых литераторов, чтобы предложить им вопрос:

"Круглый ли дурак Загоскин, или просто дурак?"

Аксаков не только хохотал над подобными выходками Писарева; он одобрял их, подначивая заносчивого литератора, хотя считался другом Загоскина.


Загоскин о Писареве
Возможно, эти истории относятся лишь к жанру литературных анекдотов, так как в сохранившихся письмах Писарева к Загоскину никаких колкостей нет, они вполне дружелюбны.
Сам Загоскин высоко оценивал талант Писарева. Вот что он пишет Н.И. Гнедичу в декабре 1821 года:

"Молодой Писарев очень доволен твоим ласковым письмом. Он одарён истинным талантом. И притом малый очень хороший, но молод, любит острить, и так как его здесь очень балуют, то боюсь, чтобы он не пошёл по стопам автора “Руслана” [т. е. А.С. Пушкина], которому вряд ли уступает в таланте".

Вот как высоко оценивал Загоскин талант Писарева!
Николай Иванович Гнедич (1784-1833), поэт, больше всего известен, как переводчик “Илиады” Гомера.


Недоброжелатели Загоскина
Далеко не все литераторы доброжелательно относились к Загоскину. Например, Е.А. Баратынский (1800-1844) в октябре 1831 года пишет И.В. Киреевскому (1806-1856):

"Все его сочинения вместе показывают дарование и глупость".

В начале своей литературной деятельности Загоскин и А.С. Грибоедов обменивались едкими репликами в адрес друг друга, что позднее вылилось в анекдот о том, что Грибоедов считал Загоскина дураком. Загоскин не был западником, сразу же раскритиковал философическое письмо Чаадаева, а романы его имели успех; всё это явилось причиной резких нападок западников на Загоскина и появления недружественных анекдотов о нём.


Ф.Ф. Кокошкин
Фёдор Фёдорович Кокошкин (1773-1838) был состоятельным человеком и до войны 12-го года считался светским человеком и входил в круг таких известных литераторов, как К.Н. Батюшков (1787-1855), В.А. Жуковский (1783-1852), И.И. Дмитриев (1760-1837) и, особенно был близок с А.Ф. Мерзляковым (1778-1830).
Из литературных опытов Кокошкина признание ему принёс удачный перевод мольеровского “Мизантропа”, который начали читать по салонам с 1814 года. Высоко оценивали этот перевод Н.И. Греч (1787), граф В.А. Сол(л)огуб (1813-1882) и М.А. Дмитриев.
После смерти жены и изгнания французов Кокошкин сблизился с группой молодых литераторов, в которую входили Загоскин, Аксаков, Писарев, М.А. Дмитриев. Кокошкин давал обеды своим молодым друзьям и часто навещал их.
Вскоре Кокошин сам стал держать салон, в котором устраивались литературные вечера и ставились любительские спектакли, а также сблизился с московским обществом любителей российской словесности.


А.И. Писарев и другие литераторы
М.А. Дмитриев считал Писарева злым и завистливым человеком. Известно, что Писарев ненавидел А.С. Грибоедова из-за того, все восхищались его комедией “Горе от ума”, а П.А. Вяземского — из-за того, что все считали князя самым остроумным человеком. Писарев же считал себя первым драматургом, а восторги и неумеренные похвалы Аксакова и актёров заставили его почитать себя “первым остроумцем”.

Отдельно следует сказать об отношении Писарева к творчеству Пушкина, и я сделаю это словами М.А. Дмитриева:

"Пушкина он терпеть не мог и не хвалил ни одного из его произведений, ни одного стиха не находил хорошим, с той заднею мыслию, что он мешает его славе!
Когда вышла первая глава “Онегина”[1823 г.], мы все восхищались этою новостию, этою простотою сюжета, в котором Пушкин нашёл столько живых картин и жизни в изображении самых мелочей светской жизни, не говоря уже о красоте стихов. Писарев находил сюжет пошлым. А начало поэмы о болезни дяди почти преступным; стихи находил он не более как болтовнёй! Даже и меценаты его, Кокошкин и Аксаков, уже спорили против Писарева; но завить была сильнее убеждений: он сердился, бледнел и оставался при своём".

Личная жизнь Писарева
Когда в 1822 году Кокошкин стал директором Императорского Московского театра, он пристроил Писарева на какую-то должность, чтобы иметь возможность платить ему жалованье. Писарев втянулся в театральную жизнь, стал бывать на утренних репетициях и вечерами на спектаклях, и постепенно так втянулся в этот волшебный мир, что отдалился от светского общества.
Вскоре он сошёлся с молоденькой танцовщицей Еленой Ивановной Ивановой, и Кокошкин благородно выделил им несколько комнат в одном из своих домов. Счастье Писарева было не очень долгим, он заболел чахоткой и умер в 1828 году.

Знаменитая актриса Прасковья Ивановна Орлова-Савина (1815-1900) в своей “Автобиографии” тоже затронула этот роман:

"В то время был прекрасный переводчик водевилей и друг[их] пьес Александр Иванович Писарев, дворянин. С ним жила танцовщица Елена Ивановна Иванова. Очень милая и добрая женщина! Они любили друг друга; говорили, что А.И. Хотел жениться на ней, но она, видя его болезнь (он был в сильной чахотке), всегда отклоняла это, боясь, что неудовольствия его родных за этот брак могут усилить болезнь и ускорить его смерть! Она посвящала ему всю жизнь, покоила... берегла его... но неумолимая смерть рано взяла свою жертву! И не только Ел. Ив., но все, кто знал его, жалели о потере такого доброго, честного и полезного человека!"

Писаревых много
Вскоре А.И. Писарев, как и его творчество, были основательно забыты, и его стали часто путать с другими Писаревыми: генерал-майором и литератором Александром Александровичем Писаревым (1780-1848), литератором Николаем Дмитриевичем Иванчиным-Писаревым (1790-1849) и даже с критиком Дмитрием Ивановичем Писаревым (1840-1868), который тоже плохо относился к творчеству А.С. Пушкина.
Достоверного портрета А.И. Писарева не сохранилось, не было его и в известном собрании Михаила Петровича Погодина (1800-1875).