4 ответов в теме

[Yorik]

От приезда в Россию до рождения сына

Перед тем как перейти к описанию некоторых сторон дворцового хозяйства и быта, я хочу остановиться на основных вехах жизни принцессы Анны Леопольдовны и её недолгого правления.

Елизавета Катарина Кристина фон Мекленбург-Шверин (1718-1846) была родной внучкой царя Ивана II Алексеевича (1666-1696) и с мая 1722 вместе со своей матерью, Екатериной Ивановной (1691-1733), проживала в России; девочку перетащили в Россию так, на всякий случай.
Этот случай пришёл, когда на российский престол в 1730 году взошла её родная тётка Анна Иоанновна. Новая императрица детей иметь не могла, но стремилась сохранить власть за потомками Ивана II Алексеевича, и с этой целью обратила пристальное внимание на воспитание и образование своей племянницы, чтобы потом выдать её замуж за какого-нибудь немецкого принца и получить от этого брака наследника мужского пола.

В мае 1733 года Елизавета Катарина Кристина официально приняла православие и с тех пор стала именоваться Анной Леопольдовной.
В том же 1733 году леди Джейн Рондо (1699-1783), жена английского посланника, так описывает девочку:

"Дочь герцогини Мекленбургской, которую царица удочерила, и которую теперь называют принцессой Анной, дитя. Она не очень хороша собой и от природы так застенчива, что ещё нельзя судить, какова она станет".

[Джейн Рондо (1700-1783), в девичестве Гудвин, в 1728 году вышла замуж за Томаса Уорда, который в феврале 1731 года умер в Петербурге. В ноябре того же года эта дама вышла замуж за Клавдия Рондо (1695-1739), английского консула в Петербурге. В 1740 году после смерти второго мужа эта любвеобильная дама вернулась в Лондон и вышла замуж за крупного коммерсанта Уильяма Вигора. Жаль, что она не стала свидетельницей последних дней правления Анны Леопольдовны!]

Леди Рондо тогда ещё не знала о планах императрицы Анны Иоанновны передать престол наследнику мужеского пола, который появится на свет от будущего брака своей племянницы Анны Леопольдовны с приехавшим в Россию в том же 1733 году Антоном Ульрихом (1714-1774) герцогом Брауншвейг-Беверн-Люнебургским.
Увы, выбор жениха оказался крайне неудачным, так как принц Антон Ульрих произвёл очень неприятное впечатление на принцессу Анну, и даже не сумел понравиться императрице.

В 1735 году леди Рондо уже знала о планах императрицы и потому в своих письмах больше внимания уделяет юной Анне Леопольдовне:

"Принцесса Анна, на которую смотрят как на предполагаемую наследницу, находится сейчас в том возрасте, с которым можно связывать ожидания, особенно учитывая полученное ею превосходное воспитание. Но она не обладает ни красотой, ни грацией, а ум её ещё не проявил никаких блестящих качеств. Она очень серьёзна, немногословна и никогда не смеётся; мне это представляется весьма неестественным в такой молодой девушке, и я думаю, за её серьёзностью скорее кроется глупость, нежели рассудительность".

Вскоре принцесса Анна стала причиной скандала в императорском семействе. Эта молодая, не слишком привлекательная и диковатая девушка открыто презирала своего предполагаемого жениха, принца Антона Ульриха, но влюбилась в светского красавца, саксонского посланника в Петербурге графа Линара, который был на шестнадцать лет старше её. Граф ответил взаимностью на чувства принцессы Анны, а способствовали этому роману воспитательница принцессы госпожа Адеркас (вдова прусского генерала?) и камер-юнкер принцессы Иван Брылкин.

Об этой связи вскоре стало известно императрице, и она приняла решительные меры: графа Линара немедленно отозвали на родину, госпожу Адеркас посадили на корабль и отправили в Пруссию, а Ивана Брылкина лишили камер-юнкерства и простым армейским капитаном отправили в Казань.
Карл Мориц Линар (1702-1768) – граф, посланник Саксонии в России.
Иван Онуфриевич Брылкин (1709-1788).

После смерти Анны Иоанновны Брылкин был сразу же призван ко двору и пожалован в камергеры, а вскоре получил назначение на должность обер-прокурора Правительствующего Сената. Этот Брылкин учёл уроки своей опалы и сумел удержаться на своём посту и при следующих правителях России.
Яков Петрович Шаховской (1705-1777), князь, сенатор, в те дни полицмейстер Петербурга, так в своих мемуарах отзывается о Брылкине:

"Сей был господин Брылкин, который мне до того являлся хорошим приятелем, и так же как и я, любимец был графа Головкина, коего стараниями и в обер-прокуроры в Сенат произведён, а при дворе имел чин действительного камергера, в падение же оного своего благотворителя, Бог про то знает, каким способом не только остаться в том месте и в том своём чине, но ещё и любимцем у генерал-прокурора быть усчастливился".

[Михаил Гаврилович Головкин (1699-1754) – граф, вице-канцлер, был женат на Екатерине Ивановне (1700-1791), урождённой Ромодановской, двоюродной сестре императрицы Анны Иоанновны.]

Французский посланник маркиз Жоакен Шетарди (1705-1759) в своём послании немного приоткрывает тайну подобной благосклонности Правительницы к Брылкину:

"Камергер Брылкин в то же время назначен обер-прокурором Сената. Сей последний, хоть и безобразен лицом, был заподозрен с большим вероятием в том, что он нравился Правительнице и покровительствовал затем выказанной ею склонности к графу Линару. За подозрением последовало и наказание, так как он был сослан в бывшее Казанское царство при прежнем правительстве. Благосклонность к нему Правительницы стала затем выказываться ещё заметнее, и именно благодаря его содействию по возвращению его ко двору она и стала пользоваться присвоенною ею верховной властью".

Ай, да Ваня! Ай, да сукин сын!

Хорошо, от графа избавились, но ведь надо же, наконец, выдать Анну Леопольдовну замуж для производства на свет желанного наследника престола.
Герцог Курляндский в своих мемуарах утверждает, что императрица Анна Иоанновна однажды сказала ему:

"Никто не хочет подумать о том, что у меня на руках принцесса, которую надо отдавать замуж. Время идёт, она уже в поре. Конечно, принц не нравится ни мне, ни принцессе; но особы нашего состояния не всегда вступают в брак по склонности".

Примерно в это же время английский посланник Клавдий Рондо доносил в Лондон:

"Русские министры полагают, что принцессе пора замуж; она начинает полнеть, а, по их мнению, полнота может повлечь за собою бесплодие, если замужество будет отсрочено на долгое время".

Леди Рондо в своих письмах подробно описывает предысторию заключения брака между Анной Леопольдовной и принцем Антоном, но делает это только 20 июня 1739 года, то есть накануне свадьбы:

"Мы все заняты приготовлениями к свадьбе принцессы Анны с принцем Брауншвейгским.
Кажется, я никогда не рассказывала вам, что его привезли сюда шесть лет тому назад с целью женить на принцессе. Ему тогда было около четырнадцати лет, и их воспитывали вместе, чтобы вызвать [взаимную] привязанность. Но это, мне думается, привело к противоположному результату, поскольку она выказывает ему презрение – нечто худшее, чем ненависть. Наружность принца вполне хороша, он очень белокур, но выглядит изнеженным и держится довольно-таки скованно, что может быть следствием того страха, в котором его держали с тех пор, как привезли сюда; так как этот брак чрезвычайно выгоден для принца, ему постоянно указывали на его место. Это, да ещё его заикание затрудняют возможность судить о его способностях. Он вёл себя храбро в двух кампаниях под началом фельдмаршала Миниха.
Утверждают, что причиной отправки принца [в армию], было намерение герцога Курляндского женить на принцессе [Анне] своего сына. Во всяком случае, когда она выказала столь сильное презрение к принцу Брауншвейгскому, герцог решил, что в отсутствие принца дело будет истолковано в более благоприятном свете, и он сможет наверняка склонить её к другому выбору. В соответствии с этим на прошлой неделе он отправился к ней с визитом и сказал, что приехал сообщить ей от имени Её Величества, что она должна выйти замуж с правом выбора между принцем Брауншвейгским и принцем Курляндским.
Она сказала, что всегда должна повиноваться приказам Её Величества, но в настоящем случае, призналась она, сделает это неохотно, ибо предпочла бы умереть, чем выйти замуж за любого из них. Однако если уж ей надо вступить в брак, то она выбирает принца Брауншвейгского.
Вы догадываетесь, что герцог был оскорблён, а принц и его сторонники возликовали. Теперь последние говорят, будто её отношение к принцу было уловкой, чтобы ввести в заблуждение герцога, но мне кажется, она убедит их в том, что не помышляла ни о чём, кроме того, чтобы, коли её принуждают, таким способом нанести удар по ненавистному ей герцогу. Она действительно никого не любит, но поскольку не выносит покорности, то более всех ненавидит герцога, так как в его руках самая большая власть и при этом принцесса обязана быть с ним любезной.
Однако делаются большие приготовления к свадьбе, которую отпразднуют со всей возможной пышностью, и никто не говорит ни о чём ином".

Легко видеть, что почти все историки черпают сведения об этих событиях из письма леди Рондо, так как других источников почти нет.

Подробно описывать саму церемонию бракосочетания я не буду, так как это выходит за рамки данного очерка, и ограничусь лишь констатацией самого факта этого события.

Леди Рондо, конечно же, была в числе гостей и потом сообщала в очередном письме, что

"каждый был одет в наряд по собственному вкусу: некоторые - очень красиво, другие - очень богато.
Так закончилась эта великолепная свадьба, от которой я ещё не отдохнула, а что ещё хуже, все эти рауты были устроены для того, чтобы соединить вместе двух людей, которые, как мне кажется, от всего сердца ненавидят друг друга. По крайней мере, думается, что это можно с уверенностью сказать в отношении принцессы: она обнаруживала весьма явно на протяжении всей недели празднеств и продолжает выказывать принцу полное презрение, когда находится не на глазах императрицы".

В Петербурге поговаривали даже, что в первую брачную ночь принцесса Анна убежала от мужа в Летний сад.

Вот так летом 1739 года принцессу Анну Леопольдовну выдали замуж за Антона Ульриха (1714-1774) герцога Брауншвейг-Беверн-Люнебургского, который жил в России с 1733 года, но добиться взаимности от Анны Леопольдовны так и не сумел – она всегда презирала своего супруга. Тем не менее...

12 августа 1740 года в начале 5-го часа пополудни герцогиня Брауншвейг-Люнебургская Анна Леопольдовна, племянница императрицы Анны Иоанновны, исполнила свой династический долг и разрешилась от бремени сыном. Государыня была очень обрадована этим событием, и 28 августа из Правительствующего Сената были разосланы указы, которыми предписывалось:

"О рождении и тезоименитстве внука Ея Императорского Величества, благоверного Государя, принца Иоанна, надлежащее торжествование ежегодно в августе месяце отправлять с будущего 1741 года, а именно, о рождении 12, а о тезоименитстве в 29 число".

Английского чрезвычайного посла в Петербурге Эдварда Финча (1697-1771) это событие застало врасплох:

"В то самое время, как я занят был шифрованием этого донесения, огонь всей артиллерии возвестил о счастливом разрешении принцессы Анны Леопольдовны сыном. Это заставило меня немедленно бросить письмо, надеть новое платье... и поспешить ко двору с поздравлением. Сейчас возвратился оттуда. Принцесса вчера ещё гуляла в саду Летнего дворца, где проживал двор, спала хорошо; сегодня же поутру, между пятью и шестью часами, проснулась от болей, а в семь часов послала известить Её Величество. Государыня прибыла немедленно и оставалась у принцессы до шести часов вечера, то есть ушла только через два часа по благополучном разрешении принцессы, которая, так же как и новорожденный, в настоящее время находится, насколько возможно, в вожделенном здравии".

[Yorik]

Празднования появления наследника. Личность Анны Леопольдовны

Необходимо сказать, что рождение Ивана Антоновича праздновалось при дворе особенно торжественно, и это празднование продолжалось несколько дней.
В книге записей о придворных торжествах под 12 августа написано:

"По полудни, в начале 5 часа, по данному сигналу имелась поздравительная пальба с обеих крепостей, а во время той пальбы знатнейшие и придворные обоего пола особы съезжались ко двору в покои государыни принцессы с поздравлением".

На следующий день все знатные особы должны были опять прибыть во дворец,

"ибо Ея Императорское Величество соизволит принять с оною Богом дарованною радостью поздравление". Оповещение с подобным приглашением было разослано и ко всем иностранным посланникам. Во всех присутственных местах в этот день заседаний не было “для нынешней всенародной радости”.

13 же августа поздравления приносили и принцу Антону, отцу новорожденного.
В Воскресенье 17 августа в церкви св. апостолов Петра и Павла совершено было “публичное молебствие”, в собрании Правительствующего Синода, Сената, генералитета, высоких министров и прочих знатнейших персон, с прочтением манифеста, при чём произведена была пальба из пушек с крепости и Адмиралтейства.

Манифест о провозглашении Ивана Антоновича Великим князем и наследником российского престола был объявлен 8 октября 1740 года в Петропавловском соборе, после чего прошёл торжественный молебен. Анна Леопольдовна с этого времени стала величаться Великой княгиней. Согласно другим источникам, величаться Великой княгиней она стала с 1733 года.

После смерти императрицы Анны Иоанновны 17 октября 1740 года Иван III Антонович был в тот же день провозглашён Императором и Самодержцем Всероссийским, а регентом при ребёнке-императоре согласно воле умершей императрицы стал герцог Курляндский, Эрнст Иоганн Бирон (1690-1772).
Бирон пробыл регентом всего 22 дня, но своим высокомерием сумел так восстановить всех против себя, что был арестован фельдмаршалом Минихом (с ведома и согласия Анны Леопольдовны) и отправлен новой Правительницей, которой стала теперь Анна Леопольдовна, в ссылку.
[Христофор Антонович Миних (Бурхард Кристоф, 1683-1767) – генерал-фельдмаршал.]

Что представляла собой Анна Леопольдовна в 1740 году, когда ей было всего 22 года?
Молодая доброжелательная женщина, у которой не было никакого опыта государственного управления, и которая всегда была в стороне от дворцовых интриг, стала игрушкой в руках опытных царедворцев.
Через некоторое время по наветам графа Андрея Ивановича Остермана (1687-1747) и некоторых других сановников она отправила фельдмаршала Миниха, доставившего ей правление, в отставку.

Поэтому не стоит удивляться тому, что обиженный фельдмаршал оставил совсем нелицеприятное описание правительницы Анны Леопольдовны:

"Характер принцессы раскрылся вполне после того, как она стала Великой княгиней и Правительницей. По природе своей она 6ьrлa ленива и никогда не появлялась в Кабинете; когда я приходил к ней утром с бумагами, составленными в Kа6инeтe или теми, которые требовали какой-либо резолюции, она, чувствуя свою неспoсo6нoсть, часто мне говорила:

"Я хотела бы, чтобы мой сын был в таком возрасте, когда мог 6ы царствовать сам".

Я ей всегда отвечал, что, 6удучи величайшей государыней в Европе, ей достаточно лишь сказать мне, если она чего-либо желает, и всё исполнится, не доставив ей ни малейшего 6eспoкoйствa.
Она была от природы неряшлива, повязывала голову 6eлым платком, идучи к обедне, не носила фижм и в таком виде появлялась пy6личнo за столом и после полудня за игрой в карты с избранными ею партнёрами, которыми были принц её супруг, граф Линар, министр польского короля и фаворит Великой княгини, маркиз де Ботта, министр Венского двора, её доверенное лицо, оба враги прусского короля, господин Финч, английский посланник, и мой 6paт [Христиан Вильгельм фон Миних (1688-1768) – начальник монетной канцелярии 1740-1741; обер-гофмейстер 1742-1760]; другие иностранные посланники и придворные сановники никогда не допускались к этим партиям, которые собирались в апартаментах фрейлины Юлии Менгден, наперсницы Великой Княгини, и в то же время графа Линара, которому Великая княгиня собственноручно пожаловала орден св. Андрея, при этом наградила его поцелуем, находясь ещё в постели, хотя и была совершенно здорова.
Она не ладила с принцем своим супругом и спала отдельно от него; когда же утром он хотел войти к ней, то обычно находил двери запертыми. Она часто имела свидания в Третьем дворцовом саду со своим фаворитом графом Линаром, куда отправлялась всегда в сопровождении фрейлины Юлии, принимавшей там минеральные воды, и когда принц Брауншвейгский хотел войти в этот же сад, он находил ворота запертыми, а часовые имели приказ никого туда не пускать. Поскольку граф Линар жил у входа в этот сад в доме Румянцева, Великая княгиня приказала выстроить поблизости загородный дом, ныне Летний дворец.
Летом она приказывала ставить своё ложе на балкон Зимнего дворца со стороны реки; и хотя при этом ставились ширмы, чтобы скрыть кровать, однако со второго этажа домов соседних с дворцом можно было всё видеть".

Карл Мориц Линар (1702-1768) – граф, посланник Саксонии в России.
Антонио Отто Ботта д’Адорно (1688-1774) – маркиз, австрийский посланник в России.
Эдвард Финч (1697-1771) – чрезвычайный посол Англии в России.
Юлиана Магнусовна Менгден (1719-1787) – камер-фрейлина Анны Леопольдовны.

В отличие от последующих историков и интерпретаторов фельдмаршал Миних ничего не говорит о необразованности Анны Леопольдовны, а лишь упирает на её неспособность заниматься важными государственными делами.
Стоит отметить, что мемуары фельдмаршала Миниха заканчиваются восхвалением Екатерины II, вот ещё и поэтому автор воспоминаний постарался оставить негативное впечатление обо всём отстранённом от власти Брауншвейгском семействе.

Как это ни странно, но сын фельдмаршала граф Сергей Христофорович Миних (Иоганн Эрнст, 1707-1788) рисует совсем другой портрет правительницы Анны Леопольдовны:

"Прежде чем я приступлю к прочим происшествиям краткого правления сей принцессы, намерен я немногими словами описать личные её качества.
Она сопрягала с многим остроумием благородное и добродетельное сердце. Поступки её были откровенны и чистосердечны, и ничто не было для неё несноснее, как толь необходимое при дворе притворство и принуждение, почему и произошло, что люди, приобыкшие в прошлое правление к грубейшим ласкательствам, несправедливо почитали её надменною и якобы всех презирающею.
Под видом внешней холодности была она внутренно снисходительна и чистосердечна. Принуждённая жизнь, которую она вела от двенадцати лет своего возраста даже до кончины императрицы Анны Иоанновны (поелику тогда кроме торжественных дней никто посторонний к ней входить не смел, и за всеми её поступками строго присматривали), влияла в неё такой вкус к уединению, что она всегда с неудовольствием наряжалась, когда во время её регентства надлежало ей принимать и появляться в публике.
Приятнейшие часы для неё были те, когда она в уединении и в избраннейшей и малочисленной беседе проводила, и тут бывала она сколько вольна в обхождении столько и весела в обращении. Дела слушать и решать не скучала она ни в какое время, и дабы бедные люди способнее могли о нуждах своих ей представлять, назначен был один день в неделю, в который дозволялось каждому прошение своё подавать во дворце кабинетскому секретарю.
Она знала ценить истинные достоинства и за оказанные заслуги награждала богато и доброхотно. Великодушие её и скромность произвели, что она вовсе не была недоверчива, и многих основательных требовалось доводов, пока она поверит какому-либо, впрочем, и несомненному, обвинению. Для снискания её благоволения нужна была больше откровенность нежели другие совершенства. В законе своём она была усердна, но от всякого суеверия изъята.
Обращение её было большею частью с иностранными, так что некоторые из чужестранных министров каждодневно в приватные её беседы приглашались ко двору.
Хотя она привезена в Россию на втором году возраста своего, однако пособием окружавших её иностранцев знала немецкий язык совершенно. По-французски разумела она лучше, чем говорила. До чтения книг она была великая охотница, много читала на обоих упомянутых языках и отменный вкус имела к драматическому стихотворству. Она мне часто говаривала, что нет для неё ничего приятнее, как те места, где описывается несчастная и пленная принцесса, говорящая с благородной гордостью.
Она почитала много людей с так называемым счастливым лиц расположением, и судила большей частью по лицу о душевных качествах человека.
К домашним служителям своим была она снисходительна и благотворна.
Я с моей стороны имею причину как за многие излиянные на меня милости, так и за дружественное обхождение, которым она меня удостаивала, почитать память её во всю жизнь мою с величайшей признательностью.
Что касается до внешнего её вида: роста она была среднего, собою статна и волосы имела тёмноцветные, а лиценачертание хотя и нерегулярно пригожее, однако приятное и благородное. В одежде была она великолепна и с хорошим вкусом. В уборке волос никогда моде не следовала, но собственному изобретению, отчего большею частью убиралась не к лицу".

Складывается такое впечатление, что сын фельдмаршала Миниха описывает совсем другую женщину.
Ну, про Правительницу, наверно, хватит, тем более что все описания личности Анны Леопольдовны восходят к свидетельству одного из Минихов, но чаще почему-то склоняются к показаниям фельдмаршала.
Идём дальше.

[Yorik]

Праздники, юбилеи, тезоименитства

17 октября 1740 года после смерти императрицы Анны Иоанновны на российский престол взошёл младенец Иоанн III Антонович (1740-1764), который и по отцу (Брауншвейг), и по матери (Мекленбург) был немцем. Напомню, что с династией Романовых его связывала бабка по матери Екатерина Ивановна, герцогиня Мекленбургская, вторая дочь императора Иоанна II Алексеевича (1666-1696), которому Иоанн Антонович, таким образом, приходился родным правнуком.

Правление Империей сразу же перешло в руки Бирона, герцога Курляндского, согласно завещанию императрицы Анны Иоанновны.
Не удивляйтесь нумерации императоров и царей, так как в императорской России счёт царям и императорам начинался с первого российского царя Иоанна Васильевича “Грозного”, которому и был присвоен первый номер.

Впрочем, регентство Бирона продолжалось всего три недели, и уже 9 ноября фельдмаршал Миних с согласия Великой княгини Анны Леопольдовны арестовал герцога Курляндского. Правительницей Империи при младенце-императоре, естественно, стала Анна Леопольдовна, а принцу Антону Ульриху присвоили звание генералиссимуса.

В 1741 году день рождения Ивана Антоновича был уже отпразднован, как день рождения самодержавного Государя, самым торжественным образом. Праздник продолжался два дня.
В первый день, 12 августа, был проведён парад всем войскам, а потом последовали “обеденное и вечернее кушанье”. В заключение был сожжён великолепный фейерверк.
Кстати, на другой день также состоялся банкет.

В параде участвовали гвардейские полки: Преображенский, Семёновский, Измайловский и Конный; пехотный Ладожский полк и гренадёрская рота пехотного Киевского полка. Всего в этот день в строю находились 7088 человек.

Во дворец для поздравлений явились все знатные особы, а также были присланы музыканты всех полков, которые тогда находились в Петербурге, ученики гарнизонной музыкальной школы, музыканты кадетского корпуса, музыканты от артиллерии и трубачи галерного флота. Всем им была произведена денежная выдача, а нижним чинам, участвовавшим в параде, была выдана винная порция по две чарки и по одной кружке пива на каждого.
При этом Анна Леопольдовна приказала, что

"ежели, паче чаяния, дворцовая контора наличным, ныне имеющимся в ведомстве той конторы, пивом того отпуска удовлетворить не в состоянии, то неотменно взять, где возможно, за деньги, токмо притом смотреть, дабы то пиво было доброе и не кислое, и чтобы пререкания на оное никакого быть не могло".

Во время этого празднества из внутренних покоев дворца был торжественно вынесен младенец-император, перед которым шли его родители и все придворные; младенец

“всему присутствующему многочисленному собранию публично показан был”.

В тот же день 12 августа 1741 года в Адмиралтействе был спущен на воду шестидесятипушечный корабль, названный “Иоанн III”. При спуске этого корабля присутствовал турецкий посол.
Правительница в честь праздника пожаловала некоторым сановникам высокие чины и знаки ордена св. Александра Невского.

На следующий день, 13 августа, в присутствии всей императорской семьи было объявлено о помолвке любимой подруги Правительницы баронессы Юлианы Августовны фон Менгден (1719-1787) и фаворита Правительницы графа Морица Карла Линара (1702-1768), саксонского посланника.
После того, как молодые обменялись кольцами, и все их поздравили, Правительница села играть в карты, а в зале играл итальянский оркестр.

Вечером праздник продолжился во дворце обер-гофмейстера графа Сергея Христофоровича фон Миниха (Иоганн Эрнст, 1707-1788), который “приготовил у себя в доме богатый ужин на 40 персон”; на этом ужине присутствовали Правительница с мужем и цесаревна Елизавета Петровна.

Во дворце также устраивались банкеты по случаю тезоименитства Ивана Антоновича и дня его вступления на престол. Последнее событие праздновалось целых три дня, причём во дворце был устроен обед, за которым гости “кушали в машкарадном уборе”, а сама Правительница была “в мушкарадском платье”. Для Анны Леопольдовны был изготовлен грузинский костюм, обложенный соболиным мехом и подшитый белой тафтой; юбка для этого костюма была гродетуровой, пунцового цвета и тоже подшита белой тафтой.
[Гродетур – плотная шёлковая ткань.]

Следует отметить, что первое тезоименитство Ивана Антоновича отпраздновать не удалось, так как 29 августа по церковным правилам следовало совершать поминовение по царе Иване II Алексеевиче, отце императрицы Анны Иоанновны. Когда об этой накладке донесли Императрице, она велела поминовение совершить 28 августа, а тезоименитство – 29 августа, но уже безо всякой торжественности и праздника, так что при дворе даже “банкету не имелось”.

В 1741 году Анна Леопольдовна довольно скромно отпраздновала первую (и, увы, единственную) годовщину своего правления, которая пришлась на 8 ноября. В этот день во дворце был устроен обеденный стол для штаб- и обер-офицеров гвардии. Вот и всё празднество.

Накануне Ея Императорское Высочество

"для благополучно окончившегося первого года своего правления, удостоила своим присутствием бал в доме генерал-фельдмаршала графа Христофора Антоновича Миниха (Бурхард Кристоф, 1683-1767), на Васильевском острове, и здесь изволила, как об итальянской музыке, так о бале и ужине показывать всемилостивейшее своё удовольствие и, при том, высочайшею своею особою с господином генерал-фельдмаршалом начать бал. При этом случае дом фельдмаршала, как с набережной стороны, так и внутри, белыми восковыми факелами преизрядно был иллюминован".

Более торжественно Правительница планировала отпраздновать день своего рождения 7 декабря 1741 года, когда ей должно было исполниться 23 года, и 9 декабря того же года, - день своего тезоименитства.
Приготовления к этим праздникам начались ещё в октябре месяце.
Но тут грянуло 25 ноября...

Когда Елизавета Петровна взошла на престол, она решила изгладить все следы недолгого царствования Ивана Антоновича. С этой целью она велела все монеты с его изображением переплавить, а все государственные и казённые печати переделать. Со всех концов Российской империи было велено собрать и отправить в Правительствующий Сенат (часть в Петербург, часть в Москву) не только манифесты с именем Иоанна III, но также и все официальные документы, в которых упоминалось его имя, как императора.
Часть этих собранных бумаг – манифесты, присяжные листы, церковные книги, формы поминовений при богослужении, проповеди и паспорта, - было предписано сжечь, а остальные документы хранить в тайной канцелярии Сената опечатанными. При выписке же из них справок, не упоминать высочайшего титула и имени, вследствие того подлинные документы, в которых они значились, получили название бумаг и дел “с известным титулом”.
Пётр III и Екатерина II подтвердили некоторые из указов, изданных от имени Ивана Антоновича, а в августе 1762 года императрица Екатерина II утвердила доклад Сената “о неистреблении дел с известным титулом и о хранении их особо”.

Вот и всё, что я хотел сказать о кратком времени правления Анны Леопольдовны. Позволю себе лишь добавить ещё несколько чёрточек в портрет Правительницы.

Анна Леопольдовна была редким исключением среди женщин своей эпохи, так как не любила пышных и дорогих нарядов, предпочитая им простые домашние одежды. Это отмечали в своих записях оба Миниха, Манштейн и леди Рондо.
[Христофор Генрих фон Манштейн (1711-1757) – полковник русской гвардии.]
Но так как она занимала очень высокое положение в государстве, то ей приходилось одеваться с роскошью, соответствующей её сану – вначале принцессы, а потом и Правительницы. При этом она всегда стремилась свести количество носимых драгоценностей и украшений на одеждах к минимуму.

Анна Леопольдовна также была большой любительницей чтения. В её библиотеке была поставлена кровать с павильоном из жёлтого штофа, с жёлтой тяжёлой подкладкой. В библиотеке были поставлены два шкафа работы французского мастера Мишеля. Шкафы эти были сделаны из голландского дуба, с резьбой, самой чистой работы; в каждом шкафу было внизу по два ящика, “а сверх их, для положения книг, таблет [стол], а при нём внизу по углам каранштейны”. Правительница приказала сделать в библиотеке ширмы и обить их с одной стороны жёлтым штофом и по борту широким серебряным позументом, а с другой – жёлтой камкой. Вместе с тем велено было, взамен красного сукна, застлать пол коврами.

Анна Леопольдовна неукоснительно соблюдала все обряды православной церкви.
Все иконы в её комнатах были богато украшены; особенно она почитала образы св. мучеников Фотия и Аникиты, память которых чествовалась 12 августа, в день рождения Ивана Антоновича. Эта икона в серебряном окладе была украшена двумя бриллиантовыми крестами. Икону Владимирской Божьей Матери, висевшую в её комнатах, правительница украсила 266 бриллиантами. Для Грузинской иконы Божьей Матери был сделан серебряный вызолоченный киот.

[Yorik]

Дворцовый быт и дворцовое хозяйство

Следует сказать, что украшение икон было одним из самых любимых занятий Анны Леопольдовны; на это увлечение правительница тратила немало золота, серебра и драгоценных камней. Перед иконами в её комнатах, а также в комнатах Ивана Антоновича, всегда горели серебряные лампадки, так что в расходных книгах дворцового ведомства постоянно встречается деревянное масло для лампад.

Из тех же расходных книг видно, что Анна Леопольдовна строго соблюдала все посты, установленные православной церковью, хотя и была первоначально крещена в лютеранскую веру.
Религиозность правительницы позволила ей сохранять бодрость духа и в изгнании; она также очень заботилась о том, чтобы её дети воспитывались среди обрядов православной церкви.

Вот так, незаметно, мы переходим от личности Анны Леопольдовны к дворцовому быту, окружавшему правительницу, но при этом мне придётся часто обращаться к царствованию Анны Иоанновны, так как в ведении дворцового хозяйства императрицы и правительницы было много общего, и за время своего недолгого правления Анна Леопольдовна просто не успела внести существенных изменений в налаженный порядок дворцовой жизни.

Обеденный и вечерний стол при дворе Правительницы был довольно однообразным, и исследователи дворцовых архивов рисуют следующую картину:

"В провизии, выдаваемой на приготовление стола, встречаем всё одни и те же припасы. Так обыкновенно отпускались мясные припасы во всех видах: говядина, ветчина, телятина, живность, дичь. Рядом с мясными кушаньями изготовлялись рыбные блюда, на которые отпускались живые аршинные стерляди, огромные щуки и другие рыбы; вместе с тем изготовлялись и грибные блюда. Все кушанья были обильно приправлены пряностями: корицей, гвоздикой, перцем, мускатным орехом; как особенность припасов упоминается “тёртый олений рог”. В числе кушаний упоминается кабанья голова в рейнвейне, подававшаяся “в шкаликах шалейна” и паштеты".

[Шалейны – это различные типы желе, которые подавались в конце застолья в качестве одного из десертов.]

"Из напитков при дворцовых обедах употреблялись: рейнвейн, вино белое и красное, боярская водка, вино “поддельное”, т.е. различные настойки, наливки и ликёры, которые изготовлялись [“подделывались”] на запасных дворцовых погребах особыми мастерами".

Кроме общественных увеселений, при дворе ещё были заведены, так называемые, “комнатные” увеселения, которыми развлекались, когда не было ни балов, ни банкетов, ни концертов, и когда во дворце не собиралось большое общество.
В такие дни императорское семейство в кругу самых приближённых лиц развлекалось играми в шахматы, в карты, в бильярд, в воланы и в мячи.
Да и обстановка комнат во внутренних апартаментах давала немало развлечений. В клетках там было множество птиц, собачки, цветы, а также множество приживалок и приживальцев, шутов, шутих, карликов и карлиц, которые должны были развлекать высочайшую фамилию.
Устраивались развлечения и на свежем воздухе, в том числе: прогулки/поездки по садам, ужение рыбы, запуск змеев, катание на шлюпках и верховая езда.
Рассмотрим эти виды развлечений чуть подробнее.

Ещё в царствование Анны Иоанновны при дворе было очень популярно катание по садам и паркам в маленьких колясках, которые были обиты малиновым или зелёным бархатом с позументами, а корпуса колясок были расписаны живописными картинами или узорами. На конюшенном дворе имелось много таких колясок и подобных им “качалок”.
Для таких экипажей использовались маленькие лошадки, которых выискивали по всей стране и по указаниям Сената отправляли в Петербург на ямских подводах.

Для плавания в ближних водах и просто катания по водам существовали специальные “придворные суда”. Этой флотилией командовал лейтенант, и её составляли “несколько собственных Его/Ея Императорского Величества шлюпок”, к которым были приписаны 24 гребца и 2 квартирмейстера.
Гребцы, кроме работы на судах, должны были исполнять и разные работы при дворе, такие как топка печей, переноска столов для банкетов и т.п.

У придворных гребцов была своя форменная одежда, а на голову они надевали чёрные картузы: по будним дням суконные, а в праздничные – бархатные.
Придворные суда были трёх типов: шлюпки, верейки и яхты; некоторые из них были великолепно разукрашены.
Из архивных данных известно, например, что для “собственной Его Императорского Величества персоны” [т.е. Иоанна III Антоновича] имеется “яхт золочёных четыре и незолочёных - две”. Для их убранства требовались узкие зелёные ленты – для привязывания покровов к зонтикам.

Увлекались в Зимнем дворце различными играми, например, шахматами, и для этой игры была предназначена особая комната, украшенная позолотой и резьбой. Была во дворце особая бильярдная комната. Широко играли при дворе и в карты, особенно в царствование Анны Иоанновны; играли преимущественно в банк, и для этой игры из камер-цалмейстерской конторы доставлялись значительные суммы.

В этой игре участвовал и известный шут Педрилло. В одном из именных указов императрицы Анны Иоанновны написано:

"Повелеваем внесённые в комнату нашу различные числа “для играния в банк”, которые отданы итальянцу Педрилло, для играния их в банк деньги 2100 рублёв, да ещё ж внесённые в комнату нашу 500 рублёв, всего 2600 рублёв, записать в расход".

По-видимому, большая игра велась при дворе и во время правления Анны Леопольдовны. В июне 1741 года было изготовлено несколько ломберных столов, “обитых золотым позументом и газом с городками”. Игра в карты допускалась во дворце и в дни самых торжественных мероприятий; в такой игре часто участвовала Правительница и её супруг.

Для развлечения обитателей Зимнего дворца, там имелись “певчие” и “учёные” птицы. В числе последних были и говорящие попугаи, которых обучала иноземка Варленд. В комнатах Ивана Антоновича жила канарейка, которая “воспевала куранты”, а также соловьи “лучшие и впредь надёжные”. В комнате правительницы были один попугай, одна параклитка [райский попугай], один египетский голубь, учёный скворец и два соловья. В комнате принца Антона – два “заморских” снегиря, три чижа и один перепел.

Кроме различных придворных чинов и служителей при Анне Иоанновне, а затем и в начале правления её племянницы, состояли различные приживалки, которым выдавалось определённое жалованье. Среди этих персонажей, которым начислялось жалованье, были: “матерь безножка”, “девушка-дворянка”, “баба материна”, а также различные карлы и карлицы.

Все эти приживалки и приживальцы составляли очень пёструю компанию и различались по внешнему виду и возрасту, по национальности и происхождению, и даже по умственному развитию. Они жили за счёт двора и не имели никаких других обязанностей, кроме как служить предметами издевательств и насмешек. Часто их прозвища говорили о каком-нибудь физическом недостатке или особенности: “безножка”, “долгая”, “горбуша”. Были среди них также карлы, арапы, калмычата, дураки и шуты.
Некоторые из приживалок имели обобщённые названия “сидельниц” и “старух”. Среди них была и монахиня Александра со своим приёмышем.

В правление Анны Леопольдовны все эти приживалки и карлы с карлицами стали совершенно лишними при дворе, так что от них сразу же стали избавляться. Малолетних распределили по другим местам; приёмыша монахини и какого-то “персиянца”, как уже взрослых, определили в действительную службу; калмыков “раздали знатным персонам”, а монахинь отослали в Москву, в Новодевичий и Вознесенский монастыри.

Из придворных шутов стоит отметить итальянца Педрилло, который был профессиональным музыкантом, но не выдержал конкуренции с другими исполнителями и переквалифицировался в шута. Этого проныру и хитреца императрица Анна Иоанновна часто удостаивала своего общества и делала его партнёром в карточной игре, на что ему отпускались по письменным указам государыни значительные суммы. Одежда для Педрилло также изготовлялась на средства дворцового ведомства.

Одним из главнейших видов придворных увеселений был театр. При Анне Иоанновне в Зимнем дворце для сценических представлений было устроено особое помещение, носившее название “комедии” или “комедийный зал” с установленными в нём для зрителей скамейками, а “для стирания с них пыли” состоял особый сержант. Возле дверей “комедии” стоял военный караул из четырёх солдат под командою каптенармуса.
Другое здание под названием “театр” находилось около Летнего дворца.

Несмотря на то, что при Анне Иоанновне и Анне Леопольдовне было большое количество придворных музыкантов, при дворе часто ещё играли музыканты вице-канцлера графа Головкина, а также и музыканты из “других команд”.
Среди придворных музыкантов были также “музыканты комнаты Ея Высочества цесаревны Елизаветы Петровны”, которых иногда называли музыкантами её двора. Кроме того, при ней состояли бандуристы, гусляры и певчие, которые тоже являлись ко двору с поздравлениями и получали за это денежное вознаграждение.

При Анне Иоанновне распределение придворных музыкантов по их специальностям можно установить на основании штата: 3 трубача, 4 волторниста, 2 литаврщика, 1 бандурист и 6 музыкантов, один из которых назывался “басистом”, а специальности (инструменты) остальных не указаны. Всего 16 человек.
В 1740 году количество придворных музыкантов уже доходило до 31 человека, и почти все они были иностранцами. Среди них упоминается и некая “певчая”, жена фаготиста Фридриха.

Из четвероногих обитателей Зимнего дворца наибольшей известностью пользовалась комнатная собачка императрицы Анны Иоанновны по кличке “Цетринька” или “Цытринька”. После смерти императрицы она перешла к Правительнице.
Для ухода за собакой и её кормления был назначен князь Никита Фёдорович Волконский (?-1740), один из шутов Императрицы. Содержание этой собачки отпускалось особой статьёй из дворцовой конторы, и собака была подчинена общему порядку, определённому для выписки в расход дворцовых припасов.
Цетриньке было определено на каждый день “по кружке сливок молочных”, для получения которых Волконский должен был ежедневно обращаться к придворному кухеншрейберу и расписываться в получении назначенной ей порции.

Анна Иоанновна, помимо частых выездов на охоту, очень любила стрелять из ружья или лука из окон своего дворца, обращённых в сад. Для такой потехи из дворцовой “минажерии” [зверинца] выпускали в сад большое количество птиц, а чтоб они не переводились, частным лицам было запрещено охотиться на птиц в Петербурге и его окрестностях и ловить их каким бы то ни было образом.

Ружья для императрицы изготовлялись частью на Сестрорецком заводе, частью на Петербургском оружейном дворе, где изготовлялись ружья и для всей императорской охоты. Все ружья для императрицы богато отделывались золотой насечкой. Незадолго до смерти Анны Иоанновны с особенным изяществом отделывался новый “штуцер”, и на золотую насечку на нём потребовалось 8 червонцев.

Кремни и порох для императрицы выписывались из Данцига; ружьё императрицы заряжал придворный обер-егерь Бём и притом особым способом: пули вкладывались в гильзы, смазанные салом. Сало свиное и говяжье отпускалось по требованию Бёма особой статьёй,

"к заряжанию ружья Ея Императорского Величества на смазывание пластырей, в которые оборачивались пули".

О стрельбе из лука видно из расхода на сделанные к “шниперам” [лукам] Ея Величества шёлковые тетивы.

[Yorik]

Дворцовые сады

Анна Леопольдовна редко развлекалась стрельбой, но очень любила кататься по своим садам, которые заслуживают отдельного и более подробного описания.

При всех дворцах, находившихся в Петербурге, Москве и их окрестностях, существовали сады, которые в те времена считались необходимой частью не только императорских дворцов, но и господских домов.
Дворцовые сады служили местами увеселений и прогулок для членов императорской семьи; с другой стороны, они служили важным источником продуктов для царского “обихода”.

Дворцовых садов было много, и чтобы все они поддерживались в надлежащем виде, их прикрепляли к различным придворным учреждениям. Сады, находившиеся в Петербурге и его окрестностях, были прикреплены к канцелярии от строений; московские и подмосковные сады состояли в ведомстве гоф-интендантской конторы.

“Садовые мастера” должны были круглый год поставлять для двора по заявке кухеншрейбера затребованное количество различных продуктов, выращиваемых и производимых там же.
[Кухеншрейбер – придворный служитель, ведавший расходом продуктов.]

В архивах сохранились сведения о шести дворцовых садах в Петербурге: 1) Первый сад; 2) Второй сад; 3) Третий сад; 4) Итальянский сад; 5) Новый сад и 6) Летний сад.
Точно определить расположение первых трёх садов не удаётся. Правда, известно, что Третий сад располагался вдоль берега Фонтанки в той её части, где потом выстроили Михайловский замок, а также, что между Вторым и Третьим садами располагались “фряжские погреба” и деревянное строение, в котором хранились овощи.
Этими садами заведовали, в основном, немецкие мастера и их ученики из русских. Мастера, с которыми дворцовое ведомство заключало контракты, обычно предъявляли завышенные требования, но садоводству способствовали мало. Мастера должны были, кроме содержания садов в порядке и чистоте, следить, чтобы “заморские деревья были с довольным плодом”, а также поваренные травы и коренья, “а паче траву пимпириель для отпуску про обиход размножать”.
[Пимпернель – растение бедренец; какой вид этого растения разводили в садах, установить уже невозможно.]

Во время правления Анны Леопольдовны этим мастерам из канцелярии по строениям неоднократно напоминали, устно и письменно, о том,

"чтобы строения их в оранжереях и паровых ящиках [парниках] завсегда умножаемо было всяких ранних фруктов, трав и кореньев, а ныне в канцелярии известно, что от оных мастеров в дом Его Императорского Величества в отпусках бывает недовольно, и то ни от чего иного чинится, токмо от мастерского нерадения. Того ради приказано: ко всем садовым мастерам послать ещё в подтверждение ордер, чтоб в размножении всяких фруктов, трав и кореньев, також редису и крапивы имели они прилежное старание и в дом Его Императорского Величества чинили отпуск со всяким удовольствием; ежели ж от их мастерского нерадения в отпуску будет недовольное число, за то неотменно будут штрафованы".

Из той же канцелярии садовым мастерам велели сады и в них шпалеры, аллеи, оранжереи, паровые и фруктовые ящики содержать в порядке.
На дворцовые сады тратились довольно большие суммы, и Правительница, посещая их, нередко делала свои замечания и распоряжения.
При дворцовых садах состояли особые чиновники, имевшие звание инспекторов и смотрителей. Для дворцовых садов из-за границы выписывались в большом количестве семена, деревья и кустарники.

Первый из упоминавшихся выше садов был предназначен для содержания разного рода птиц; для этого в нём находилась большая клетка, содержащая “разных родов заморских и российских птиц”. Из этой клетки птицы брались: для “взношения” в комнаты императора и других членов высочайшей фамилии, для выпуска в дворцовые огороды и сады, для посадки в другие клетки.
Взятые птицы заменялись новыми, которые приобретались на публичных торгах, или же канцелярия от строений посылала прямо от себя для ловли птиц несколько охотников с особыми разрешительными на то билетами.
Иногда ко двору сразу требовалось:

“100 соловьёв, по 50 штук щеглят, зябликов, подорожников, снегирей, овсянок и дубоносов, до 25 чиров, до 500 чижей, до 200 чечетов и чечёток”.

В виду значительного требования соловьёв, с 1738 года частным лицам в Петербурге и по всей Ингерманландии было запрещено ловить, продавать и покупать их. Соловей в те времена стоил 30 копеек.
При Анне Иоанновне в её комнаты вообще требовалось много “разного звания” птиц.
В Первом саду кроме птиц в особом зверинце, “минажерии”, содержались разные мелкие звери, например, мартышки и сурки. Посреди Первого сада был круглый пруд, в котором плавали гуси и “красные утки”, а близ него находилась ананасная оранжерея.

Кроме того, в Первом и Втором садах находились различные беседки, лавки, порталы и крытые дороги.
Во Втором саду стояла, изготовленная из белого мрамора скульптором Иоганном Антоном Цвенгофом (1694-1756), статуя, “именуемая Виктория против турок и татар”. Здесь же стояла статуя “Фаворитки” и свинцовые фигуры: “Фаболы из фигур” и “Езопские фаболы”.

Для обоих садов требовалось множество цветов и деревьев; в 1741 году потребовалось 7000 деревьев. В оранжереях были такие заморские деревья, как “лавровые”, “такесовые”, “букжбоновые” и “фиговые”.
[Букжбоновые – это самшит вечнозелёный; такесовые – тисовые.]
В 1738 году из Гамбурга было выписано 120 лавровых деревьев.

Кроме того, было много растений и деревьев, чьи плоды использовались при дворе: померанцы, вишни, финики, яблони, арбузы и дыни. В садах также разводили разные поваренные травы: базилик, габервурцель, майоран, пастернак, тартуфель [картофель], чабер, кольраби, кербель, спаржа. Из ягод сады поставляли землянику, клубнику, смородину и калину. Из цветов – белые и синие гиацинты, тюльпаны и нарциссы.

Второй сад назывался садом Его Императорского Величества. В нём была устроена “першпективная дорога”, а особенностями его были: “большая фонтана” из пудожского камня, “пруд карпиев”, “две водопроводные машины” и оранжерея, называвшаяся “африканскою”, в коей содержались “кофейные и прочие заморские деревья”. Из увеселений, какие могли быть в этом саду, в архивах упоминается “стрельба в цель”, для чего там были установлены мишени.

Назначение Третьего сада заключалось в том, чтобы доставлять двору все потребные плоды, растения, цветы и овощи. Этот сад был довольно обширен. В дальнем конце сада стояли четыре домика для садового подмастерья и его учеников; там же были посажены несколько яблонь, и находился питомник запасных клёнов.

В 1741 году эти дома были снесены, потому что ещё по распоряжению регента Бирона было велено на части Третьего сада устроить “площадь для экзерциции лейб-гвардии и других полков”. Вместе с домами требовалось срубить все яблони и клёны, а также уничтожить 300 грядок, на которых высевались различные травы и коренья для обихода двора.
В архивах упоминается о таких особенностях Третьего сада, как “золотые хоромы”, а также о “заячьей садке” и “гоньбе оленей”, для чего в саду было огорожено особое место, и каждое лето в эту загородь напускались зайцы и олени.

В том же 1741 году по повелению Правительницы в этом саду строится “новый летний дом”. На поддержание порядка в Третьем саду Анна Леопольдовна обращала особое внимание. В оранжереях этого сада разводились тюльпаны, гвоздики, лилии, раненкулы [лютики азиатские] и анемоны.

Итальянский сад был любимым местом прогулок и развлечений принца Антона-Ульриха, который часто посещал его и катался по нему в экипаже. Из-за этого шесть из семи мостов в этом саду пришлось расширять на два аршина [1.422 м] для проезда на лошадях цугом. Находившиеся возле Фонтанки палаты (каменные и деревянные) пришлось починить; со стороны Литейной улицы сад был огорожен решёткой в сажень высоты.

В этом саду разводились цветы, фрукты и ягоды, для чего были выстроены каменные оранжереи, среди которых была и “абрикосовая”. Ягод в этом саду собирали очень много.
Из дворцовых огородов главным считался “новый”, который был по именному указу Анны Иоанновны устроен “на большом лугу против летнего дома”. Этим указом велено было:

"Учинить огород со всяким поспешением, дабы летом того же 1740 года оный к благоугодному Ея императорского Величества увеселению служить мог".

Огород был устроен, и он “стал в немалую сумму”. В нём, между прочим, было посажено 500 штамбовых и 10000 шпалерных деревьев.
В “новом” огороде были устроены манеж, караульные покои, фонтан и люстгаузы, т.е. увеселительные дома. Здесь же находился и “кофейный дом”. Стены люфтгаузов были обиты холстом и выбелены; украшения состояли из резной работы.

В Летнем саду в 1740-41 гг. ещё существовали фонтаны, устроенные при Петре Великом, но они работали уже плохо, и это объясняли тем, что

"в Красном Селе, на Лиговском канале, на мельницах бумажной и медной, плотины повреждены и оттого в том канале воды умалилось".

В те же времена в Летнем саду в гроте стоял орган, приводимый в действие и издающий звуки посредством воды.

В окрестностях Петербурга лучшими тогда считались Петергофский и Стрельнинский сады. Для содержания Петергофского сада требовался не только большой штат, но и множество различных садовых инструментов и орудий. В Петергофских садах было множество увеселительных зданий, фонтанов, каскадов и прудов, а также находились манеж и “трактирный дом”.
В 1741 году першпективы у “фонтана Евы” были украшены по карнизу “устерцовыми звуками”, т.е. раковинами устриц, которые издавали звуки при дуновениях ветра.

Анна Иоанновна любила Петергоф, но состояние его садов не удовлетворяло императрицу, которая давала много указаний по приведению садов в тот вид, чтобы от них было “довольно плезиру и удовольствия”.
Аналогичные работы по улучшению состояния сада проводились и в Стрельне.

В Москве находились Анненгофские и Набережные сады; первые находились при Анненгофском дворце, а вторые – напротив большого Кремлёвского дворца, на другой стороне Москвы-реки. В окрестностях старой Москвы были известны Измайловские и Коломенские сады; Измайловские сады были очень важны для дворцового хозяйства, так как из них получали даже виноград; из Коломенского сада в Петербург ко двору высылались кедровые орешки.

В садах, кроме оранжерей и парников, устраивались фонтаны, бассейны, шатры и круги для стрельбы, павильоны и “люстгаузы”. В Первом и Втором садах, примыкавших к летнему дворцу, во время Анны Леопольдовны были расставлены различные позолоченные (вызолоченные) фигуры. Гроты и фонтаны украшались раковинами и привозимым из Архангельска “ноздреватым угольем” и “пенкою”.
Правительница не любила ходить пешком, и для неё в саду имелась “летняя колясочка”.
К петербургским дворцовым садам было приписано 2500 крестьян для производства в них различных работ.

Первый и Второй дворцовые сады были доступны для всех гуляющих как летом, так и зимой, и всю зиму через сады шла проезжая дорога.
Публика часто употребляла во зло предоставленную ей свободу и производила в садах различные повреждения, на что особенно жаловался скульптурный мастер. В январе 1741 года он доносил в канцелярию от строений, что

"в тех садах в летнее время ходят множество всякого чина люди и ломают своевольно упомянутых статуй персты и прочие мелкие вещи, а в зимнее время не только всякого подлого народа ходят множество дённо и нощно, но и ездят на лошадях в санях и тем ломают и повреждают у оных статуй мелкие вещи; также похищали со статуй чахлы и мешки".

Узнаю соотечественников! Их нравы практически не изменились за прошедшие 275 лет.