11 ответов в теме

[Yorik]

Я его помню!

Однажды во дворце играли в карты. Был там и Е.А. Чертков (?-1797), один из участников переворота 1762 года. Платон Зубов, последний фаворит императрицы, играючи обнял его со словами:

"Ах ты, мой красавец!"

Чертков был уже в преклонных годах и очень дурен лицом, но нрав у него все еще был свирепый, и он повернулся к фавориту со словами:

"Я, сударь, своею фигурою фортуны себе не ищу!"

Все замерли, а Екатерина II, игравшая поблизости в карты, обернулась к Зубову:

"Вы не можете помнить Евграфа Александровича, а я его помню и могу вас уверить, что он был очень недурен".

Знай свой закон!

Как-то Екатерина II пригласила княгиню Дашкову в Эрмитаж. Та поинтересовалась у придворных, как они туда ходят, и ей ответили, что через алтарь. На следующий день Дашкова с 10-летним сыном зашла прямо в алтарь, объяснила сыну святость этого места и прошла с ним в Эрмитаж.
На следующий день придворные ожидали выхода императрицы. Вдруг Екатерина II буквально ворвалась в зал и с гневным видом направилась прямо к Дашковой. Та стала извиняться за свой вчерашний проступок, объясняя его своим незнанием о запрете женщинам входить в алтарь. Императрица ответила:

"Как вам не стыдно? Вы, русская, и не знаете своего закона. Священник принужден на вас мне жаловаться".

Княгиня Кочубей, выслушав этот анекдот, заметила, что Дашкова вошла, вероятно, в алтарь в качестве президента Русской академии.


Другое дело

Генерал Михаил Никитич Кречетников (1729-1793) был послан с поручениями в Польшу. По возвращении его приняла императрица. Кречетников стал излагать причины, по которым он не смог выполнить поручения императрицы, но та вдруг вспылила, не желала слушать никаких оправданий, и грозила генералу всяческими карами. Кречетников стоял ни жив, ни мертв.
Через несколько минут императрица успокоилась и снова обратилась к генералу за объяснениями:

"Скажите же мне, какие причины помешали вам исполнить мою волю?"

Кречетников стал повторять свои оправдания. Тогда императрица с совершенно спокойным видом заметила:

"Это дело другое. Зачем же ты мне тотчас этого не сказал?"

Первое лицо

В конце царствования Екатерины II гофмейстериной фрейлин, живших во дворце, была Екатерина Ивановна Вильде, женщина, как говорят, со странностями. В Николин день 1795 года она стала выговаривать фрейлинам, которые не были у обедни. Те стали возражать, что они не предполагали, что Николин день является большим праздником. На это госпожа Вильде воскликнула:

"Как, вы разве не знаете, кто такой св. Николай Чудотворец? Ведь он у Господа Бога то же самое, что Платон Александрович (Зубов) у матушки-императрицы – первое лицо".

До дрожи в пальцах

Граф Зубов был на 38 лет моложе императрицы, и его должность и усердие в ней были весьма щедро награждены. Тем не менее, позднее граф Зубов под пьяную руку часто рассказывал о том, что во время его занятий с императрицей у него от омерзения иногда дрожали ногти на пальцах.


Грамоте народа - нет!

Екатерина II отвергла представленный ей проект сельских училищ и написала московскому генерал-губернатору графу Петру Семеновичу Салтыкову (1698-1772):

"Господин фельдмаршал, простого народа учить не следует. Если он будет иметь столько же познаний, как Вы и я, то не станет уже нам повиноваться, как повинуется теперь".

На коронации спокойно

Князь Петр Владимирович Долгоруков (1816-1868) на основании изученных им документов утверждал, что при коронации Екатерины II в Москве обычных криков "ура" совершенно не раздавалось, и она была встречена с ледяной холодностью.


Единственный гений

Граф Петр Алексеевич Пален (1745-1826) как-то сказал своему племяннику О.Д. Шеппингу, что единственный гениальный человек, которого он знал, это князь Потемкин.

[Yorik]

Анекдоты о Н.И. Панине

Никита Иванович Панин (1718-1783), воспитатель Павла, был человеком ленивым и медлительным. Екатерина II однажды сказала о нем, что он когда-нибудь умрет оттого, что поторопится.

Когда граф Воронцов заболел от излишнего злоупотребления постной пищей (не только во время постов), Н.И. Панин написал ему, что закон требует не разорения здоровья, а разорения страстей

"еже одними грибами и репою едва ли учинить можно".

Н.И. Панин был довольно добрым человеком. Когда при вступлении Павла в брак ему было пожаловано 9000 душ, он половину из них роздал своим секретарям, Фонвизину, Убри и Бакунину.

В письме Гриму Екатерина II как-то сравнивала Панина с Григорием Орловым и ставила Панина гораздо выше. Она говорила, что у Панина много крупных недостатков, но он умеет их скрывать.

Панин был одним из образованнейших людей своего времени. Так что Екатерина II даже называла его энциклопедией.


Новые фрейлины

При Елизавете Петровне было всего три фрейлины. При Екатерине II их добавилось еще шесть. Это получилось из-за решения новой императрицы отблагодарить шесть главных заговорщиков, возведших ее на престол. Она решила сделать шесть драгоценных вензелей для ношения на шее. Однако Никита Иванович Панин заметил, что это будет своеобразной вывеской, и посоветовал императрице не делать этого. Екатерина II согласилась с его мнением, но не пропадать же уже изготовленным вензелям. Тогда было решено пожаловать ими новых фрейлин.


Знакомство с фон-Визиным

Однажды Екатерина приболела, заскучала, и граф Никита Иванович Панин решил ее развеселить. Он доложил императрице, что служащий при нем Денис Иванович фон-Визин обладает редким даром – он может точно имитировать голоса различных лиц. Приглашенный фон-Визин разыграл сцену, в которой фельдмаршал граф Кирилл Григорьевич Разумовский, вице-канцлер князь Александр Михайлович Голицын, генерал-прокурор князь Александр Алексеевич Вяземский и Филипп Алексеевич Кар (1734-1809) играли в вист и постоянно спорили за игрой. С ними присутствовал и Иван Иванович Бецкий (1704-1795), который рассуждал о различных казенных заведениях (воспитательном доме, ломбарде и обществе благородных девиц), постоянно вмешивался в игру и останавливал ее.
Все разговоры были представлены так натурально и похоже, как будто вы находились с ними в одной комнате. Императрица развеселилась и сказала фон-Визину, что довольна новым с ним знакомством.


С графом д’Артуа

Когда граф д’Артуа (будущий король Карл X) в 1793 году посетил Россию, то Екатерина II довольно ласково приняла его. Однажды она пригласила его в свою карету. Граф д’Аваре, капитан гвардии принца, хотел последовать за ним [а он имел на это право по своему положению], императрица ему сказала:

"На этот раз я сама буду капитаном гвардии графа д’Артуа".

На свое место!

Граф А.Н. Самойлов, племянник Потемкина, за отличие и храбрость при взятии Очакова получил Георгия на шею (второй степени). Однажды во дворце Екатерина II увидела, что граф затерялся в толпе придворных и генералов. Тогда императрица сказала ему:

"Граф Александр Николаевич, ваше место здесь впереди, как и на войне".

[Yorik]

Письмо в перчатке

Когда Екатерина была еще великой княжной, императрица Елизавета Петровна запретила всякую переписку ее матери, герцогини Ангальт-Цербской, из-за ее чрезмерного пристрастия вмешиваться в государственные дела. Под подозрение попадала и переписка ее дочери Екатерины. На одном придворном балу Екатерина подошла к графу Лестоку, который оживленно беседовал с дамами, и сказала ему:

"Я еще не танцевала с вами".

При этом она бросила ему свою перчатку, как было принято при приглашении к танцу в то время. Лесток взял перчатку, почувствовал в ней бумагу и ответил:

"Если ваше высочество пожалуете мне другую перчатку, то я буду, по крайней мере, иметь хорошенький подарок для жены".

Екатерина бросила ему и вторую перчатку. Спрятав перчатки в карман, Лесток протанцевал с Екатериной, а затем незаметно исчез с бала. Дома он обнаружил в перчатке письмо, адресованное в Стокгольм королю Швеции, которое он и отправил по адресу с верной оказией.


Гроза миновала

Однажды император Петр III в состоянии "под шефе" [так тогда говорили] велел флигель-адъютанту князю Ивану Сергеевичу Барятинскому (1740-1811) арестовать свою жену и поместить ее в Петропавловскую крепость.
И.С. Барятинский принадлежал к партии сторонников Екатерины, поэтому он поспешил для спасения ситуации к дяде императора (правда, двоюродному), которым был фельдмаршал и полковник конной гвардии принц Георгий-Людвиг Голштейн-Готторпский.
[Он к тому же был и родным дядей Екатерины.]
Барятинский изложил принцу суть дела и стал говорить дальше:

"Ведь государь все это делает, чтобы развестись с императрицей и жениться на этой пьяной дуре Елизавете Романовне Воронцовой. Императрица имеет, конечно, свои недостатки, но, по крайней мере, она женщина умная, да к тому же и настоящая принцесса, принцесса Ангальтская. А Воронцова-то что такое? Откуда она взялась? Глупа, зла, пьянюшка, баба-яга настоящая! Воронцовы разбойники: грабят, сколько могут; они, пожалуй, всех нас обберут, да еще оттеснят от двора: все места захватят себе и своим креатурам".

Принц нашел в его словах определенный резон:

"Вы правы, подождите меня здесь".

Прибежав к императору, принц пал на колени и объявил, что не встанет, пока не получит прощения для Екатерины. Хотя Петр III терпеть не мог своей жены, но он очень любил своего дядю, так что прощение было тут же получено к большому огорчению всех Воронцовых.
Екатерина II никогда не забывала этой услуги Барятинского.

Его брат, Федор Сергеевич Барятинский (1742-1814), тоже внес свой вклад в дело воцарения Екатерины II. Он сопровождал графа Алексея Григорьевича Орлова во время его знаменитой поездки в Ропшу к уже свергнутому императору.

Существует несколько исторических анекдотов об убийстве Петра III.


Версия Алексея Орлова

Алексей Орлов якобы отправил Екатерине письмо, в котором говорилось:

"Свершилась беда. Он заспорил за столом с князем Федором [Барятинским]; не успели мы разнять, сами не помним, что делали; но все до единого виноваты, достойны казни. А его уже не стало".

Считается, что это письмо, обелявшее Екатерину, было написано значительно позднее описываемых событий. Императрица хранила его в особой шкатулке, которая после ее смерти была вскрыта по поручению Павла Петровича графом А.А. Безбородкой (1747-1799). Прочитав эту записку. Павел якобы перекрестился и сказал:

"Слава Богу! Те некоторые сомнения, которые у меня были относительно моей матери, теперь рассеяны".

Это письмо, которое позже было сожжено Павлом, держал в своих руках граф Ф.В. Растопчин (1763-1826), а Павел якобы сожалел потом, что

"сам истребил памятник невинности великой Екатерины".

[Очень правдоподобная версия. Конечно же, эти удалые молодцы ездили к только что свергнутому ими же самими императору, чтобы выразить ему свое почтение, выпить с ним винца и поиграть в карты. Вы верите в это, уважаемые читатели? Я не очень. Да и современники не очень-то верили в официальную версию, но что оставалось делать?]


Долги Барятинского

Граф Семен Романович Воронцов (1744-1832) на старости лет в Лондоне рассказывал князю Гагарину, что после убийства Петра III он встретил Федора Барятинского и спросил его:

"Как ты мог совершить такое дело?"

Барятинский только пожал плечами:

"Что тут было делать, мой милый? У меня было так много долгов".

Из-за карт?

Фельдмаршал Александр Иванович Барятинский (1821-1881) рассказывал, что князь Федор Барятинский играл в карты с государем. Они выпили и поссорились из-за карты. Петр рассердился и ударил Барятинского, а тот наотмашь ударил его в висок и убил. Но это совсем уж невероятная версия.


Взлет Зорича

Семен Гаврилович Зорич (1743-1799), серб по происхождению, известен как один из фаворитов Екатерины II, а стал он им по воле случая. Зорич служил в гусарском полку, но не поладил с командиром полка и отправился в Петербург, чтобы похлопотать о переводе в другой полк. В одном из питерских трактиров он совершенно проигрался, остался без копейки на улице, и тут встретил одного знакомого, который уговорил его поехать в Царское Село, пообедать у гоф-курьера двора Ее величества. В Царском Селе они хорошо пообедали у гоф-курьера, еще лучше выпили, после чего приятель с гоф-курьером легли подремать, а Зорич отправился на прогулку в парк. Там он уселся на одну из скамеек, стал размышлять о своих печальных делах и незаметно заснул.
Тем временем по этой же аллее прогуливалась императрица Екатерина II с собачкой, а в отдалении следовал ее камердинер Захар Зотов. Екатерина увидела спящего красавца-гусара, и тот произвел на нее сильное впечатление. Она велела Зотову постоять около гусара до его пробуждения, а затем пригласить его к императрице на ужин!
Как же удивлен был гоф-курьер, увидев своего недавнего сотрапезника за одним столом с императрицей.
Зорич потом был адъютантом у Потемкина и дослужился до генерал-майора.


Хитрый сенатор

При Елизавете Петровне в 1757 году был осужден и сослан всесильный канцлер А.П. Бестужев-Рюмин (1693-1766). Его драгоценности были опечатаны и переданы на хранение в Сенат. Сенатор Д.В. Волков (?-1785), прославившийся при Петре III, решил поживиться частью этих сокровищ. Он взломал печать на шкатулке, выбрал из нее самые ценные камни, а затем кое-как подделал печать. Но хитрый Волков поделился своей добычей со всеми, кто мог бы на него донести, так что это дело осталось без последствий.

[Yorik]

Мнение о прусском министре

Однажды Екатерина II написала Гримму о прусском министре Герцберге:

"Эта скотина заслуживает, чтобы его порядком побили, - у него столько же познаний в истории, как у моего попугайчика…
Он не знает, что не только Полоцк, но и вся Литва производила все свои дела на русском языке, что все акты литовских архивов писались на русском языке и русскими буквами…
До XVII века не только в Полоцке, но и во всей Литве греческое исповедание было господствующим… Глупый государственный министр…
Осёл".

История с Адмиралтейств-коллегией

К 1783 году большинство чинов Адмиралтейств-коллегии, а при Екатерине II это было уже очень серьезное учреждение, оказались обременены многочисленными долгами, и перспектив на их оплату не было никаких. Тогда они прибегли к обычному для России способу ликвидации долговых документов.
Какому? Правильно! К поджогу, к которому и сейчас прибегают в РФ при неожиданных ревизиях и серьезных проверках.
И вот в мае 1783 года здание адмиралтейства запылало. Прибывшие пожарники попасть в него не смогли, так как двери здания были наглухо закрыты. Чиновники же адмиралтейства занимались тем, что бросали папки с долговыми документами в огонь или в Неву – кому куда было удобнее. Потом они принялись спасать имевшиеся там... якоря.
Причины поджога были всем ясны, и об этом было доложено императрице, но она только рассмеялась и сказала виновникам пожара:

“Теперь, господа, ваши долги заплачены, и всякое сомнение в том вы смело можете называть выдумкою”.

Затем была проведена ревизия случившегося и выяснилось, что на ремонт здания и противопожарные меры требуется более 130 тысяч рублей. Тогда Екатерина велела перевести Адмиралтейств-коллегию в Кронштадт. Чиновникам такая перспектива совсем не улыбалась, и они своими бесконечными заседаниями по поводу переезда всячески затягивали дело. Наконец через год императрице было доложено, что переезд Адмиралтейств-коллегии в Кронштадт обойдется казне в девять миллионов рублей. Екатерина только махнула на проказников рукой и оставила все как было.


Побил и обманул

Находясь в Петербурге по служебным делам, генерал Иван Иванович Веймарн (1722-1792) обнаружил, что у него пропала шкатулка с драгоценностями и 1599 рублей денег. Он заподозрил в пропаже своего секретаря Гейдемана, тот отвергал обвинения, и генерал велел бить секретаря батогами, причем, трижды, так как упрямый Гейдеман ни в чем не сознавался, а после третьего биться даже полоснул себя ножиком.
А на следующий день шкатулку нашли в каретном сарае, вором оказался некий канцелярист, и Веймарн захотел как-то замять это дело. Но Гейдеман успел подать жалобу Императрице. Екатерина была возмущена и написала обер-полицмейстеру Чичерину (?-1782):

“Николай Иванович! Посылаю вам прилагаемую жалобу, чтобы вы немедленно расследовали дело и донесли мне. Если подобные жестокости совершаются в столице, на моих глазах, то что же могут позволять себе за 500 верст от меня?”

Чичерин и рад бы исполнить повеление императрицы, но связываться с влиятельным генералом ему тоже не хотелось.
Тем временем Веймарн заманил к себе Гейдемана и пообещал ему тысячу рублей за отказ от жалобы. Тот согласился и в сопровождении кавалеристов был отправлен оформлять мировую. Когда же Гейдеман вернулся, Веймарн заплатил ему только 600 рублей.
Зато Чичерин смог донести императрице, что инцидент полюбовно улажен.


Ерофеич

Когда граф Алексей Орлов тяжело заболел, и его положение стало критическим, так как официальные лекари не могли вылечить графа, его старший друг И.И. Бецкий (1704-1795) посоветовал обратиться за помощью к некоему Ерофеичу, служившему фельдшером при Академии художеств.
Ерофеич был самоучкой, но много поездил по России, бывал в Китае, и где-то в Сибири раздобыл толстенный лечебник, по которому и пользовал своих больных самыми простыми средствами и травами.
Ерофеич явился к графу Орлову, долго и внимательно расспрашивал того о болезни, ее возникновении, симптомах и течении, а потом сбегал домой, чтобы проконсультироваться со своим лечебником.
Принявшись за лечение графа, он повел дело столь успешно, что вскоре к удивлению всех окружающих граф Орлов полностью выздоровел.
Бецкий был в восторге, так как удалось посрамить официальных лекарей с медицинского факультета, которых он терпеть не мог.
Довольная Екатерина подарила Ерофеичу довольно приличную сумму денег и выпила рюмку за его здоровье.
А сам Ерофеич стал столь популярным в Петербурге лекарем, что быстро нажил очень приличное состояние.


Грабеж во время чумы

Во время московской чумы 1770 года полицейские офицеры должны были наблюдать за перевозкой и погребением умерших, а также отправлять заболевших в карантин. Многие из этих офицеров сумели прилично поживиться на чужом горе. Они мазали руки богатых горожан ляписом, а когда через некоторое время эти пятна становились синеватыми, несчастных объявляли зачумленными, их вместе со всеми домочадцами отправляли в карантин, а их имущество разграблялось. Одному богатому горожанину удалось откупиться от карантина за 300 рублей, но это было скорее исключение из правила.


Табак - левой

Графиня Александра Васильевна Браницкая (1754-1838) однажды поинтересовалась, почему императрица стала нюхать табак левой рукой. Екатерина ответила:

“Как царь-баба, часто даю целовать руку и нахожу непристойным всех душить табаком”.

Дайте знак!

Говорят, что у Екатерины II совершенно отсутствовал слух, ей, как говорится, медведь на ухо наступил. Но так как императрица стремилась слыть покровительницей различных искусств и наук, а, кроме того, ей было и неудобно из-за своего недостатка, то она каждый раз при исполнении музыкальных или вокальных произведений велела кому-нибудь из знатоков давать ей знак, когда надо аплодировать.

[Yorik]

История о барках с продовольствием

Императрице Екатерине II донесли, что московские приставы нарочно задерживают барки с продовольствием и прочими товарами для Петербурга, поступающие из центральных губерний страны. Лица, пытавшиеся доносить о таких непорядках в Петербург, подвергались полицейским преследованиям – их обвиняли в несовершенных преступлениях.
Императрица захотела разобраться в этом деле и велела офицеру гвардии Молчанову на месте разобраться с ситуацией и точно доложить лично ей об этом. Молчанов отправился в Сенат, чтобы получить паспорт, но вынужден был потратить на это пустяковое дело целую неделю. За это время московских приставов успели предупредить о предстоящей ревизии, так что когда Молчанов прибыл в Москву, он нашел там только три барки. Так это дело и осталось нераскрытым.


Пьяному - и царица не указ

В экспедиции Сената некоему пьяному подъячему попался на глаза указ, подписанный Екатериной II, на котором стояла ее резолюция:

“Быть по сему”.

Это почему-то не понравилось выпившему подъячему, и он весь лист исписал фразой:

“Врешь, не быть по сему”.

На другой день эту бумагу обнаружили и чуть не умерли со страху. Тогда к императрице отправился обер-прокурор Сената князь Александр Алексеевич Вяземский (1727-1796). Он пал в ноги императрицы:

“У нас несчастие”.

Императрица поинтересовалась:

“Что такое?”

Князь продолжил:

“Пьяный дежурный испортил ваш приказ”.

Императрица отреагировала на это очень спокойно:

“Ну что ж, я напишу другой, но я вижу в этом перст Божий: должно быть мы решили неправильно – пересмотрите дело”.

И дело было пересмотрено.
О дальнейшей судьбе пьяненького подъячего нам ничего не известно.


Дело - табак

Петр III не разрешал Екатерине нюхать табак и носить табакерки. Чтобы обойти этот запрет, Екатерина сажала за столом около себя князя М.М. Голицына, который тайком под столом и давал Екатерине табак. Но однажды это дело раскрылось, и князь Голицын получил строгий выговор от императора.


Помощь Броуна

Когда Екатерина въезжала в Россию будучи выбранной невестой для наследника престола Петра Федоровича, в Риге ее встречал назначенный от двора генерал-майор Юрий Юрьевич Броун (1692-1792).
В Риге уставшая Екатерина сразу прошла в свои комнаты и не обратила никакого внимания на Броуна, что обидело славного генерала. Но рано утром Екатерина послала за Броуном, дружески поговорила с ним, а потом, ссылаясь на то, что она, принцесса маленького немецкого княжества, теперь вынуждена будет жить и умереть в великой России, просит первого встреченного ею русского чиновника (Броун, между прочим, родился в Ирландии и только позже через Австрию перебрался в Россию) рассказать ей подробно обо всех сколько-нибудь приметных лицах при дворе Елизаветы Петровны. Она просила изложить письменно характеры, достоинства, недостатки, связи и слабости этих лиц, обещая сохранить все это в тайне, прибавив, что этим Броун обретет ее особую доверенность и дружбу.
Броун выполнил просьбу Екатерины и вскоре представил ей такую записку. Это помогло будущей императрице завести при дворе много влиятельных друзей и сторонников.
Броун же делал неплохую карьеру при всех правителях.
Елизавета Петровна произвела его в генерал-аншефы, Петр III назначил его рижским генерал-губернатором, пост, который он занимал до самой своей смерти, а Екатерина II даровала ему графское достоинство и обширные поместья в Лифляндии.
Броун действительно оставался до самых последних своих дней близким другом Екатерины. Он имел право в любое время приезжать в Петербург и имел свободный доступ к императрице по малой лестнице. Броун всегда говорил императрице правду, за что она весьма ценила его, а все фавориты, включая Потемкина, побаивались его.


Длинный карман

Россию трудно удивить ворами и воровством, но Роман Илларионович Воронцов (1707-1783) сумел прославиться на этом поприще, войдя в историю под прозвищем “Роман – Длинный карман”. Он был назначен наместников Владимирской, пензенской и Тамбовской губерний. На этом поприще Воронцов прославился таким размахом своего мздоимства, что чуть ли не разорил указанные губернии, а слухи о его подвигах дошли до императрицы.
И вот на праздновании дня рождения Романа Илларионовича ему при гостях был вручен подарок от Екатерины – длинный пустой кошелек. Рассказывают, что Воронцов был так огорчен этим подарком, что серьезно заболел и вскорости скончался.


Невольное сватовство

Однажды один из самых красивых придворных князь Михаил Дашков стал говорить двусмысленные любезности пятнадцатилетней девице Воронцовой (Екатерине Романовне). Та не растерялась, подозвала канцлера Михаила Илларионовича Воронцова (1714-1767) и громко сказала ему:

“Дядюшка, князь Дашков делает мне честь, просит моей руки”.

Князь не посмел возразить канцлеру, что его речи носили несколько другой характер, и пришлось ему жениться на ушлой девице.


Неблагозвучное имя

Этот князь Михаил Иванович Дашков (1736-1764) имел крестное имя Кондратий, но не пользовался им, как простонародным и неблагозвучным.
Незадолго до обручения Екатерина Романовна Воронцова на святках ехала в одной карете с Маврой Ивановной Приклонской. По дороге она опустила стекло кареты и спросила одного из прохожих об его имени. Тот ответил, что его зовут Кондратий. Дашкова рассмеялась, что вряд ли при дворе есть хоть один человек с таким именем.
Когда через некоторое время на церемонии венчания было оглашено церковное имя князя Кондратий, то невеста оторопела, пришла в замешательство и не сразу ответила на вопрос священника.

[Yorik]

Николай Васильевич Репнин

В 1768 году русский посол в Варшаве князь Николай Васильевич Репнин (1734-1801) по рассказам современников (в том числе и не русских) имел большее значение, чем последний польский король Станислав-Август Понятовский (1732-1798). Вот несколько примеров его гордого и высокомерного поведения с мужчинами – с женщинами князь Репнин был предельно вежлив и предупредителен.

Однажды король устроил маскарад во дворце. После ужина должны были начаться танцы, но так как ужин происходил в самом большом зале дворца, то должно было пройти некоторое время, прежде чем вынесут все столы и немного приберут зал. Репнин потребовал, чтобы танцы начались немедленно и в другом зале. О таком требовании русского посла донесли королю, и тот попросил передать Репнину просьбу о небольшой задержке, чтобы успеть очистить большой зал. Репнин велел передать королю:

“Так нельзя! Если король не придет, то мы начнем без него”.

И король согласился начать танцы в другом зале. Согласился начать – это означает, что король начал танцевать.

В день именин императрицы Екатерины папский нунций в Варшаве прождал несколько часов в приемной Репнина, чтобы поздравить его с этим праздником.

У примаса католической церкви в Польше однажды зашел разговор о польских королях, которые были вынуждены бежать из страны и искать себе способы существования различными способами. Король Понятовский сказал, что в таком случае он оказался бы в очень затруднительном положении, так как он ничего не умеет. Князь Репнин его успокоил:

“Извините меня, ведь Ваше Величество отлично танцуете”.

Однажды в театре актерам пришлось долго ждать прибытия Репнина, хотя король уже сидел в своей ложе целый час.

В другой раз князь назначил представление на среду Страстной недели, но кроме него самого и членов его свиты на спектакль никто больше не пришел.

Карл Радзивилл (1732-1790), великий гетман Литвы, был очень богат, содержал на свои средства десятитысячное войско, но после поражения барской конфедерации в 1763 году бежал заграницу. В 1767 году этот любимец польской шляхты вернулся в Польшу уже сторонником Екатерины, был прощен и получил очень щедрое вознаграждение. Это “Пане Коханку” совершенно не говорил по-французски, всегда ходил в польском национальном костюме и очень любил выпить.
В день рождения своей благодетельницы Екатерины Радзивилл устроил маскарад на три тысячи персон, во время которого было выпито огромное количество спиртного, в том числе 1000 бутылок шампанского.
Чтобы удержать Радзивилла от пьянства и безобразного поведения во время сейма, Репнин поставил в его доме команду из 60 человек под началом полковника.
На следующий день после окончания заседаний сейма совершенно пьяный Радзивилл пришел к Репнину и заявил, что теперь имеет право напиваться, сколько его душе угодно.

Князь Николай Васильевич Репнин был чрезвычайно щедрым человеком. Так после смерти своего двоюродного брата он получил в наследство все имущество последнего, а также судебный процесс о 3000 душ с князьями Лобановыми, родственниками Репниных. Дело было решено в пользу Репнина, и князь получил известие об этом, находясь в армии. Он тут же послал ответ и доверенность:

“Родовое имение принять во владение, а тяжебное - возвратить Лобановым”.

Следует рассказать об одной из немногих неудач генерала Репнина, будущего фельдмаршала.
В 1773 году граф Румянцев приказал корпусу Репнина двигаться на помощь частям Отто-Адольфа Вейсмана (генерала русской армии). Репнин был столь нерасторопен, что не успел к месту сражения, на котором русские были разбиты, а Вейсман погиб. Разгневанный Румянцев написал Репнину:

“Прибавляйте силы вашему ползущему корпусу... Если вы это сделали при Минихе, вас повесили бы! Не подумайте, что я не могу сделать подобного... мое великодушие вас прощает”.

[Вейсман (?-1773) происходил из Лифляндии и считался одним из лучших генералов времен Екатерины. Он был награжден орденом св. Георгия 2-ой степени. Его очень ценил Суворов, который в одном из писем заметил:
“Вейсмана не стало – я остался один”.]

[Yorik]

Охрана не нужна

Когда Екатерина II путешествовала по югу России и посетила только что завоёванный Крым, с ней вместе ездил австрийский император Иосиф II (1741-1790). Император очень удивлялся, что у Екатерины такая малочисленная охрана, да и меры предосторожности с его точки зрения принимались недостаточные.
Однако татары встречали императрицу с энтузиазмом. Один раз на крутой горе лошади понесли и могли опрокинуть карету императрицы, но жители окрестных селений, которые собрались посмотреть на свою новую повелительницу, бросились к лошадям и сумели остановить их. При этом несколько человек погибли, нескольких ранило, но толпа татар продолжала восторженно приветствовать Екатерину II.
Тут Иосиф II был вынужден признать:

"Да, теперь я вижу, что Вы не нуждаетесь в охране".

Оплошность Сегюра

Екатерина II путешествовала в шестиместной карете. С ней постоянно находились австрийский император Иосиф II, австрийский посланник и граф Николай Александрович Головин (?-1832). По очереди в карету императрицы допускались прочие посланники и другие дамы.
Австрийский посланник похвалил великолепную шубу императрицы, на что Екатерина II ответила:

"Это один из моих слуг заботится об этой части моего гардероба. Он слишком глуп для другой должности".

В это время в императорской карете находился граф Луи-Филипп де Сегюр (1753-1830), который о чём-то задумался, слышал только обрывки разговора, в котором хвалили шубу императрицы, и поспешил присоединиться:

"Каков господин, таков и слуга".

Анекдот для ФицГерберта

Как-то после ужина Екатерина II рассказала анекдот. Английский посланник ФицГерберт, лорд Сент-Элен (1753-1839), вернулся в комнату, когда императрица уже закончила свой рассказ. Все присутствующие сожалели, что лорд был лишён такого большого удовольствия от рассказа императрицы, а Екатерина II предложила повторить его. Однако едва императрица дошла до середины анекдота, как лорд Сент-Элен крепко заснул, и рассказчица прервала свой рассказ:

"Только этого не хватало, господа, чтобы довершить вашу любезную предупредительность. Я вполне удовлетворена".

О настроении

Однажды графиня Анна Степановна Протасова (1745-1826) находилась в очень дурном настроении, даже более дурном, чем обычно.
Екатерина II заметила это и шутливо обратилась к своей любимой камер-фрейлине:

"Я уверена, моя королева, что вы сегодня утром побили свою горничную и оттого у вас такой сердитый вид. Я же встала в пять часов утра, решила много дел, которые удовлетворят одних и не понравятся другим, и оставила всё моё неудовольствие и хлопоты там, в кабинете, а сюда пришла, моя прекрасная королева, в самом лучшем расположении духа".

Красивая причёска

Однажды графини Варвара Николаевна Головина (1766-1819) и Анна Ивановна Толстая (в девичестве Барятинская, 1774-1825) готовились к вечеру у императрицы. Толстая сделала Головиной очень красивую причёску с повязкой, которая проходила под подбородком.
К Головиной подошла графиня Екатерина Петровна Салтыкова (в замужестве Шувалова, 1743-1817) и грозно спросила:

"Что это у вас под подбородком? Вы знаете, эта повязка придает вам вид, будто у вас болит лицо?"

Следует заметить, что графиня Салтыкова была весьма высокого роста, выглядела очень внушительно и имела мужские манеры.
Головина скромно ответила:

"Это графиня Толстая меня так причесала, и я подчинилась её фантазии, у нее больше вкуса, чем у меня".

Салтыкова продолжала:

"Не могу от вас скрыть, что это очень некрасиво".

Головина почтительно, но твёрдо, ответила:

"Что делать! Я не могу сейчас ничего переменить".

Вскоре вышла Екатерина II, заиграла музыка, великая княжна Елизавета исполнила какую-то арию и т.д.
Через некоторое время Екатерина II подозвала Головину, а Салтыкова сидела рядом с императрицей, и поинтересовалась:

"Что это у вас под подбородком? Знаете ли, что это очень красиво и очень идет к вам".

Головина расцвела:

"Боже мой, как я счастлива, что эта прическа нравится Вашему Величеству. Графиня Салтыкова нашла это таким некрасивым и неприятным, что я была совсем обескуражена".

Императрица продела свой палец под повязку, повернула лицо Головиной к Салтыковой и сказала:

"Ну, посмотрите, графиня, разве она не хороша?"

Сконфуженной Салтыковой ничего иного не оставалось, как ответить:

"Действительно, это очень идет к лицу".

Императрица незаметно подмигнула Головиной, а та почтительно поцеловала руку Екатерины II и возвратилась на своё место.


Приглашение по ошибке

Нижеописанный эпизод многие исследователи считают недостоверным, хотя он зафиксирован в мемуарах графини В.Н. Головиной и в записных книжках князя П.А. Вяземского.

Однажды Екатерина II поручила обер-гофмаршалу князю Фёдору Сергеевичу Барятинскому (1742-1814) пригласить в Эрмитаж графиню Софью Петровну Панину (в замужестве Тутолмину, 1772-1833).
Появившись в Эрмитаже, императрица не увидела графини Паниной, но увидела баронессу Фитингоф, которую она никогда ранее не приглашала.
Екатерина II сделала вид, что ничего не замечает, но вскоре поинтересовалась у князя Барятинского, каким образом баронесса Фитингоф попала на собрание Эрмитажа.
Барятинский очень извинялся и сказал, что лакей, развозивший приглашения, ошибся и вместо графини Паниной побывал у баронессы Фитингоф.
Императрица велела Барятинскому:

"Сначала пошлите за графиней Паниной, пусть она приезжает, как она есть. Относительно же баронессы Фитингоф впишите её в список приглашаемых на большие балы в Эрмитаже. Не надо, чтобы она могла заметить, что она здесь по ошибке".

А вскоре приехала и графиня Панина, которую тепло приняла императрица.

Этот эпизод считается недостоверным, потому что и у Вяземского, и у Головиной госпожа Фитингоф называется графиней, а в роду Фитингофов были только бароны.

[Yorik]

Рассказы графини Головиной


Доверие к Петру Панину
Екатерина II передала на рассмотрение в сенат кодекс законов и через несколько дней поинтересовалась результатами рассмотрения на очередном заседании сената.
Выяснилось, что все сенаторы одобряют проект кодекса законов, и только граф Пётр Панин промолчал. Императрица поинтересовалась мнением Панина, и тот, прежде чем отвечать, спросил:

"Должен я отвечать Вашему Величеству как верноподданный или как придворный?"

Екатерина II ласково ответила графу:

"Без сомнения, как верноподданный".

Тогда граф Панин выразил желание переговорить с императрицей наедине, и получил её согласие на такую беседу.
Когда они уединились, императрица передала Панину тетрадь с проектом законов и попросила его вычеркнуть, не стесняясь, всё, что он находит неудачным.
Панин зачеркнул всё.
Затем Екатерина II положила разорванную тетрадь на стол в зале заседаний сената и сказала:

"Господа, граф Панин только что доказал мне самым положительным образом свою преданность".

Потом императрица обратилась к Панину:

"Я вас прошу, граф, поехать со мной и отобедать у меня".

Говорят, что с тех пор Екатерина II во всех своих важнейших проектах советовалась с графом Петром Паниным, а когда тот бывал в Москве, то она запрашивала его мнение письменно.


Глупый лакей
Однажды в Царском Селе графиня Головина на берегу озера с помощью камеры обскуры рисовала пейзаж, а на другом берегу озера прогуливалась графиня Браницкая. Браницкая увидела камеру обскуру, не поняла, что это такое и спросила у своего лакея, что это такое по его мнению. Лакей немедленно и самоуверенно ответил:

"Это госпожа Эстергази лечится электричеством".

Графиня Браницкая обошла озеро, выяснила у графини Головиной, чем та занимается, рассказала той о глупой выдумке своего лакея, и они много смеялись над ней; а потом повеселили и императрицу этой историей.


Страус-Радзивилл
Княгиня Радзивилл, пренебрегая общественными приличиями, говорила про своего мужа, что тот, как страус, воспитывает чужих детей.


Путаница с отъездом
Екатерина II никогда заранее не объявляла о своём отъезде из Царского Села в Петербург, что всегда оказывалось неожиданностью для придворных и приводило к многочисленным недоразумениям, забавлявшим императрицу.
Однажды среди придворных разнеслась весть, что императрица собирается куда-то выезжать в своей карете, и все переполошились. Особенно это известие взволновало тех, кто имел честь ехать в одной карете с императрицей.
Граф Штакельберг решил быть самым предусмотрительным и велел своему лакею укладывать вещи.
В шестиместной карете вместе с Екатериной II разместились Протасова, Зубов, графиня Головина, генерал-адъютант Пассек и граф Штакельберг.
Императрица заранее дала указания кучеру о маршруте их поездки, так что вначале всё походило на обычную прогулку. Вскоре кучер свернул на дорогу к Петербургу, и Штакельберг торжествующе посмотрел на не столь предусмотрительного Пассека. Однако через некоторое время карета свернула в лес, что запутало Штакельберга, который уже не знал, что и думать.
В конце концов, карета вернулась в Царское Село, но лакей Штакельберга со всеми вещами уже уехал в Петербург, что очень смутило графа. Пришлось посылать за ним погоню, и с трудом удалось лакея вернуть в Царское Село.
Императрица очень веселилась, и всё общество – тоже. Кроме графа Штакельберга.


Верьте на 1/4!
Герцог Зюдерманландский, дядя шведского короля Густава IV, обладал не слишком представительной внешностью: он был маленького роста, имел торчащий живот и кривые тонкие ножки; лицом он тоже не вышел.
Этот герцог настойчиво ухаживал за графиней Головиной, что очень забавляло Екатерину II. Однажды герцог любезничал намного более активно, чем обычно. Тогда императрица подозвала графиню к себе и, смеясь, сказала:

"Знаете пословицу: надо верить только наполовину из того, что говорят; но вашему влюблённому верьте только на четверть".

Кулибин и профессор-немец
Однажды английский король Георг III прислал в дар Екатерине II телескоп Гершеля. Императрица велела перевезти телескоп из Академии в Царское Село и передала его Кулибину и одному немцу-профессору.
Потом телескоп поставили в салоне императрицы и стали смотреть на Луну. Через какое-то время императрица спросила у профессора, открыл ли тот что-нибудь новое с помощью этого телескопа. Немец самоуверенно отвечал:

"Нет никакого сомнения, что Луна обитаема: там видна страна, прорезанная долинами, и целые леса построек".

Екатерина II с невозмутимой серьёзностю выслушала профессора, а потом подозвала Кулибина и тихо спросила:

"Ну, а ты, Кулибин, видел что-нибудь?"

Кулибин почтительно поклонился императрице:

"Я, Ваше Величество, не настолько учён, как господин профессор, и ничего подобного не видал".

Эта рука – для скипетра!
На одном из вечеров Екатерина II появилась с веером в руке, что для неё было совсем нехарактерно, тем более что держала его императрица как-то странно. Придворные с изумлением посматривали на императрицу, так что Екатерина II была вынуждена обратиться к графине Головиной:

"Мне кажется, что вы смеётесь надо мной!"

Головина почтительно ответила:

"Должна признаться Вашему Величеству, что никогда я не видала, чтобы более неловко держали веер".

Императрица продолжала:

"Не правда ли, что у меня немного вид Нинет при дворе, но Нинет очень пожилой".

Головина присела с поклоном:

"Эта рука не создана для пустяков – она держит веер, как скипетр".

[Нинет при дворе – императрица имела в виду популярную песенку Шарля Симона Фавара "Любовный каприз, или Нинет при дворе".]


Указатель имён
Александра Васильевна Браницкая (урождённая Энгельгардт, 1754-1838), графиня.
Георг III Английский (1738-1820).
Фридрих Вильгельм Гершель (1738-1822).
Варвара Николаевна Головина (урождённая Голицына, 1766-1819), графиня.
Густав IV Шведский (1778-1837).
Платон Александрович Зубов (1767-1822), князь.
Карл Зюдерманландский (1748-1818), герцог.
Иван Петрович Кулибин (1735-1818).
Пётр Иванович Панин (1721-1789), граф.
Пётр Богданович Пассек (1736-1804).
Анна Степановна Протасова (1745-1826), камер-фрейлина, графиня.
Тереза Каролина Радзивилл (Ржевусская, 1742-1787), княгиня.
Шарль Симон Фавар (1710-1792).
Отто Магнус Штакельберг (1736-1800), граф.

[Yorik]

Взаимные поздравления

В день переворота Екатерина объезжала гвардейские полки для принятия присяги, а за нею неотступно следовала Екатерина Романовна Дашкова (1743-1810). Когда Екатерине подвезли Андреевскую ленту, она сняла с себя Екатерининскую и передала её Дашковой. Екатерина через некоторое время обернулась, увидела, что Екатерининская лента обвилась через плечо Дашковой, и сказала:

“Поздравляю!”

На это Дашкова ответила:

“И я вас поздравляю!”

Дела после еды

Статс-секретарь императрицы Адам Васильевич Олсуфьев (1721-1784) был известен ещё и своим обжорством. Однажды Екатерина велела ему письменно изложить своё мнение по какому-то вопросу и увидела, что Олсуфьев нервно чиркает пером по бумаге, но ничего не пишет.
Императрица удивилась:

“Что с тобою делается? Ты всегда так свободно управляешь пером?”

Олсуфьев чистосердечно признался:

“Государыня! Я голодный писать не могу, а в карете окорок ветчины, устрицы и портер”.

Екатерина спокойно ответила:

“Так вели принести сюда, а я выйду и потом займуся делами”.

Кто ясно мыслит...

Князь Александр Михайлович Белосельский (1752-1809) среди множества других претендентов домогался освободившейся вакансии посланника в Дрездене. Екатерина сказала по этому поводу Потёмкину, что она Белосельского лично не знает, а заочно к должностям не назначает – пусть Белосельский письменно изложит свою просьбу.
Когда Потёмкин передал мнение императрицы Белосельскому, тот не выходя из комнаты Светлейшего тут же написал по-французски письмо на имя императрицы с изложением и обоснованием своей просьбы. Письмо было написано так удачно, что Екатерина не удержалась:

“Не должно отказывать тому, кто так хорошо изъясняет свои мысли”.

Реплика Бибикова

Марья Павловна Нарышкина (1730-1793) была супругой обер-егермейстера Семёна Кирилловича Нарышкина (1710-1775), пользовалась влиянием при дворе и не привыкла к противодействию своим желаниям.
Как-то ей потребовалось произвести в унтер-офицеры гвардии одного знакомого, и она обратилась к фельдмаршалу Кириллу Григорьевичу Разумовскому с этой просьбой. Тот отвечал, что с этим вопросом лучше обратиться к полковнику Измайловского полка Александру Ильичу Бибикову (1729-1774), и обещал переговорить с ним.
Бибиков, однако, медлил с выполнением такой пустячной просьбы. Дело было в том, что Нарышкина в своё время обозвала жену Бибикова, Настасью Семёновну (1729-1800), урожденную княжну Козловскую, шлюхой.
Но объяснение невозможно было откладывать на большой срок, и в придворном театре Бибиков вошёл в ложу графини Прасковьи Александровны Брюс (1729-1786). Там же сидела Нарышкина, так что пришлось начинать неприятное объяснение. Тут не к месту встряла графиня Брюс:

“Царь жалует, да псарь не жалует”.

На что Александр Иванович ответил:

“У этого псаря много таких сук на своре бывало”.

Око или бельмо?

Однажды в присутствии в Сенате стали между собой спорить генерал-прокурор князь Александр Алексеевич Вяземский (1727-1796) и сенатор граф Пётр Иванович Панин (1721-1789).
Князь заявил:

“Вы забыли, что я, по изречению Петра Великого, око государево”.

Панин возразил:

“Нет, бельмо государево”.

[Между прочим, граф П.И. Панин был одним из самых выдающихся военных деятелей России, и среди многочисленных наград имел орден св. Георгия 1-й степени, а это очень высокая и редкая награда. Ведь среди 24 человек, награжденных орденом св. Георгия 1-й степени за всю историю Российской империи, 10 человек не имели прямого отношения к славе русского оружия. Это были российские императоры (Екатерина II и Александр II), а также иностранные правители или полководцы.]


И граф постарел

Однажды граф П.И. Панин встретил своего бывшего сослуживца, который не сделал достойной карьеры. Граф спросил старого приятеля:

“Таковым ли мерзавцем ты видишь меня, каковым я тебя нахожу?”

На что последовал ответ:

“И вы... постарели”.

Одно дерево

Однажды на пирушке граф Захар Григорьевич Чернышёв (1722-1784) назвал камергера Петра Ивановича Вырубова (1729-1801) – Зарубиным. Тот обиделся, а Захаров примирительно сказал:

“Ну, есть ли о чём хлопотать! Что Зарубин, что Вырубов - все из одного и того же дерева”.

О языках

Екатерина II в переписке с Вольтером однажды затронула лингвистические вопросы:

“Наш язык так богат, силён, выразителен и терпит такие извороты, перемещения слов, что из него можно делать всё по желанию; а ваш столь беден, что надобно быть вами, чтоб столь приятно на нём изъясняться”.

[Yorik]

Комплименты

Императрица Елизавета Петровна на балах-маскарадах любила танцевать в мужском платье, который был ей очень к лицу. Великая Княгиня Екатерина Алексеевна, желая польстить Императрице, однажды сказала:

"Для всех женщин большое счастье, что Ваше Величество родились не мужчиной. Один Ваш портрет в таком виде, как теперь, мог бы вскружить голову любой женщине".

Императрица не замедлила с ответным комплиментом:

"Если бы я была мужчиной, то тебе первой отдала бы яблоко".

Ужин для Сонечки

На малых эрмитажных вечерах места за столом Екатерины II занимались не по знатности, а по вытянутым лотерейным билетам. Во время ужина Императрица обнаружила, что одно место за её столом осталось незанятым. Она очень огорчилась:

"Ах, Боже мой! Неужели я так несчастлива, что подле меня и сидеть никто не хочет?"

Сразу же начались поиски счастливого билета среди гостей и их детей, и номер пустого места нашли у десятилетней княжны Софьи Владимировны Голицыной (1775-1845), впоследствии графини Строгановой.
[Её мужем стал граф Павел Александрович “Попо” Строганов (1772-1817).]
Девочка заняла своё место возле Императрицы, которая обласкала ребёнка и во время ужина рассказывала ей смешные сказки. Сонечка весело прохохотала весь вечер.
Когда Екатерина II после ужина подвела девочку к матери, княгине Наталье Петровне Голицыной (урождённой Чернышёвой, 1744-1837), она сказала:

"Кажется, ваша дочь не скучала у меня".

Государи не ошибаются!

По случаю бракосочетания Великого князя Александра Павловича раздавались награды по различным ведомствам.
Коллежский советник из Киева, Андрей Андреевич Полетика (1741-?) был пожалован орденом св. Владимира 3-й степени, но в соответствующем рескрипте он был назван “статским советником”.
Получив такой рескрипт, Полетика обратился в губернское управление с требованием о производстве в указанный чин. Так как сенатского указа о производстве Полетики в статские советники не было, то губернское правление обратилось в Сенат, испрашивания разрешение на подобное производство. Это дело пошло по всем инстанциям и, наконец, дошло до Екатерины II, с пометкой генерал-прокурора, что в рескрипте Полетика поименован статским советником по ошибке.
Императрица на это сказала:

"Государи не ошибаются, и ошибки их должно принимать за истину".

Цена памфлета

Петербургскому книгоиздателю и книготорговцу Иоганну Якобу Вайтбрехту (1744-1803), которого в Питере все звали Иваном Иванычем, однажды из Парижа прислали партию в несколько сот экземпляров пасквилей на Екатерину II. Вайтбрехт немедленно представил один экземпляр пасквиля обер-полицмейстеру с вопросом, что делать с этим изданием, и просил донести об этом императрице.
На следующий день обер-полицмейстер приехал к Вайтбрехту и спросил книготорговца, какая цена была назначена этим книжкам по фактуре, и по какой цене он мог бы их продавать. Вайтбрехт сказал, что он мог бы продавать эти книжки по 30 копеек ассигнациями.
На это обер-полицмейстер заявил:

"Императрица приказывает продавать их по пяти копеек, а недополученные деньги будут вам возмещены из дворцовой конторы".

Смелость Дашковой

Во время званого обеда на 80 персон, где присутствовала и Екатерина, Великий Князь “под влиянием вина и прусской солдатчины” позволил себе угрозу, ясную тогда очень немногим. Полагаю, что сама героиня мемуаров [княгиня Дашкова] до конца дней так и не осознала истинного смысла слов цесаревича:

"Великий князь стал говорить про конногвардейца Челищева, у которого была интрига с графиней Гендриковой, племянницей императрицы Елизаветы... Он сказал, что для примера следовало бы отрубить Челищеву голову, дабы другие офицеры не смели ухаживать за... родственницами государыни. Голштинские приспешники не замедлили кивками головы и словами выразить своё одобрение".

О ком говорил Петр? Уж явно не о Челищеве с Гендриковой.
И тут Дашкова подтолкнула разговор к крайне опасному вопросу, заявив:

"Я никогда не слышала, чтобы взаимная любовь влекла за собой такое деспотическое и страшное наказание...
— Вы ещё ребёнок, — ответил великий князь.
— Ваше Высочество, — продолжала я, — вы говорите о предмете, внушающем всем присутствующим неизъяснимую тревогу, так как, за исключением ваших почтенных генералов, все мы... родились в то время, когда смертная казнь уже не применялась.
— Это-то и скверно, — возразил великий князь, — отсутствие смертной казни вызывает много беспорядков...
— Сознаюсь... что я действительно ничего в этом не понимаю, но я чувствую и знаю, что Ваше Высочество забыли, что Императрица, ваша августейшая тётка, ещё жива".

Чтобы прервать неприятный диалог, великий князь просто показал Дашковой язык.
Екатерина Романовна так прокомментировала эту выходку Великого князя:

"Он делал это и в церкви по адресу священников... Эта выходка доказывала, что он на меня не сердится".

Для мемуаристки диалог с Петром шел о смертной казни как о юридическом феномене. А вот цесаревна поняла подоплёку брошенных мужем слов, недаром она на следующий день хвалила стойкость подруги и отзывалась о ней “самым лестным образом”.
В одном из посланий к Дашковой Екатерина писала:

"Я не могу не улыбаться, думая о вашем доказательстве, очень честном с вашей стороны против такого слабого противника. Ваша горячность в защиту истины и справедливости не будет забыта".

Графиня Варвара Ивановна Гендрикова (1747-1817) была двоюродной племянницей Елизаветы Петровны и фрейлиной двора Её Величества.
Алексей Богданович Челищев (1744-1806). Их брак состоялся 23.01.1763.


Истерика Воронцовой

Вот как описала Екатерина II в своих мемуарах один из ужинов:

"Император ужинал у графа Шереметева; тут Елисавета Воронцова приревновала не знаю к кому и приехала домой в великой ссоре. На другой день после обеда, часу в пятом, она прислала ко мне письмо... что она имеет величайшую нужду говорить со мной... Я пошла к ней и нашла её в великих слезах; увидя меня, долго говорить не могла; я села возле её постели, зачала спросить, чем больна; она, взяв руки мои, целовала, жала и обмывала слезами. Я спросила, об чем она столь горюет? ...Она посвободнее стала от слёз и начала меня просить, чтоб я пошла бы к императору и просила бы... чтоб он её отпустил к отцу жить, что она более не хочет во дворце оставаться... понеже все бездельники, а одна я, на ком она полагает своё упование".

Екатерина передала просьбу, но Мельгунов и Нарышкин сумели примирить рассорившихся любовников.
Елизавета Романовна Воронцова (1739-1792) – фаворитка Петра III, родная сестра княгини Екатерины Романовны Дашковой (1743-1810).
Алексей Петрович Мельгунов (1722-1788).
Лев Александрович Нарышкин (1733-1799) – обер-шталмейстер.


Мелочность императора

Взойдя на престол, Пётр III отбросил даже внешние признаки уважения к своей жене, проявляя иногда мелочность.
Встретив однажды во дворце ювелира Иеремию Позье (1716-1779), шедшего от императрицы, Пётр настрого запретил “бриллиантщику” принимать от неё заказы.
Ну, ладно, драгоценности ещё можно понять, но и садовнику в Петергофе Император не разрешил отпускать жене любимые фрукты.


Случайный плевок

Екатерина II иногда посещала безденежные спектакли, которые давались для широкой публики (кроме черни). Императрица обычно в таких случаях сидела в открытой и выдвинутой вперёд ложе. Во время одного из спектаклей на руку Екатерины II, лежавшую на перилах ложи, упал плевок. Императрица спокойно вытерла плевок, а обер-шталмейстер Нарышкин выскочил из ложи, чтобы поднять тревогу и найти преступника в расположенных выше ложах.
Когда он вернулся, Екатерина II спросила:

"О чём это хлопотал ты, Лев Александрович?"

Запыхавшийся Нарышкин ответил:

"Да как же, матушка Государыня! Такая неслыханная дерзость..."

Императрица рассудительно возразила:

"Послушай, Лев Александрович: если это сделано умышленно, то какое наказание тому, кто всенародно осмелился таким образом оскорбить меня, свою Императрицу? Если же неумышленно, а по неосторожности, как я и полагаю, то виновный и теперь уже более пострадал, нежели заслуживает".

Устарели

Однажды Екатерина II, уже в последние годы своего царствования, сидела в Царскосельском саду на скамейке вместе со своей камер-юнгфрау М.С. Перекусихиной (1739-1824) и грелась на солнышке. Мимо пожилых дам прошёл какой-то франт, который не узнал Императрицу, а нахально посмотрел на неё и, насвистывая и не сняв шляпу, продолжал свою прогулку.
Императрица, когда франт удалился, сказала подруге:

"Знаешь ли, как мне досадно на этого шалуна? Я в состоянии остановить его и намылить ему голову".

Перекусихина возразила:

"Ведь он не узнал вас, матушка".

Екатерина II пояснила:

"Да я не об этом говорю: конечно, не узнал. Но мы с тобой одеты порядочно, ещё и с галунчиком, щеголевато, так он обязан был иметь нам, как к дамам, уважение".

Затем Екатерина рассмеялась и добавила:

"Впрочем, надо сказать правду: устарели мы с тобою, Марья Савишна, а когда бы были помоложе, поклонился бы он и нам".

Мраморный бюст

В Эрмитаже под стеклянным колпаком стоял мраморный бюст Екатерины II, и однажды его нашли нарумяненным. Приближённые стали убеждать Императрицу провести тщательное расследование этого дерзкого поступка и примерно наказать виноватых. Екатерина спокойно им возразила:

"Вероятно, это кто-нибудь из пажей хотел посмеяться над тем, что я иногда кладу себе на лицо румяны. Велите только вымыть бюст".

[Yorik]

Обида Спиридова

Полный адмирал (с1769 г.) Григорий Андреевич Спиридов (1713-1790) прославился тем, что командовал русским флотом во время знаменитого Чесменского сражения в 1770 году. Екатерина II наградила Спиридова орденом св. Андрея Первозванного и несколькими деревнями, но Спиридова грызла обида за то, что при дворе вся честь этой победы досталась графу Алексею Григорьевичу Орлову, который никакого участия в этом сражении не принимал, но являлся главнокомандующим русскими военно-морскими силами в Средиземном море. Ведь граф Орлов за эту победу был пожалован Императрицей орденом св. Георгия 1-й степени и правом именоваться графом Орловым-Чесменским.
Спиридов ещё три года командовал русским флотом в Эгейском море, но в 1773 году, снедаемый обидой, подал прошение об отставке по состоянию здоровья.
Императрица, в свою очередь, была оскорблена подобным поступком своего адмирала, утвердила прошение Спиридова, но назначила ему пенсию в размере полного адмиральского жалованья.


Дешёвое лекарство и его расход

Лейб-медик Роджерсон предписал Екатерине II для возбуждения аппетита выпивать перед обедом по рюмке данцигской водки. Императрица, разумеется, последовала совету врача, и через некоторое время стала уже прилюдно хвалить пользу и дешевизну подобного лечения.
Граф Брюс однажды возразил ей:

"Не так-то дёшево, Государыня! По счёту мундшенка выходит всякий день два штофа этой водки".

Императрица притворно засмущалась:

"Ах, он старичишка! Что подумают обо мне? Велите позвать".

Пришёл седой сгорбленный старичок, у которого Императрица спросила:

"Сколько выходит у тебя ежедневно данцигской водки?"

Старичок почтительно отвечает:

"Два штофа, Государыня!"

Екатерина II изумилась:

"Не грех-ли тебе! Могу-ли я два штофа выпить?"

Мундшенк почтительно стал объяснять:

"Выслушайте, матушка Государыня! Выходит иногда и более. Ваше Величество выкушаете только четверть рюмочки; но только-что выйду от Вас, выходит дежурный генерал-адъютант:

"Дай отведать царской водочки".

Я ему рюмочку. А тут дежурные флигель-адъютанты, камергеры, камер-юнкеры, глядь, штофика-то и нет.
Бегу за другим; тут и Бог весть, что нахлынет, и докторов, и лекарей, и проч. Все просят отведать царской водочки! Наконец, возвращаюсь в буфет: сем-ка, и я отведаю царской водочки: позову помощника, — двух штофиков и нет!"

Императрица лишь улыбнулась на подобное объяснение:

"Ну, хорошо. Смотри только, чтобы более двух штофиков в день не выходило".

Джон Сэмюэль Роджерсон (Иван Самойлович, 1741-1823) — лейб-медик Екатерины II.
Граф Яков Александрович Брюс (1732-1791) — генерал-аншеф (1773), Московский главнокомандующий (1784-1786), Петербургский генерал-губернатор (1786-1791).


Капитан на стене

Однажды после обеда Екатерина II играла в карты с графом Кириллом Григорьевичем Разумовским (1728-1803). Во время игры вошёл дежурный камер-паж и доложил графу, что его вызывает гвардии капитан, стоявший в карауле.
Граф ответил:

"Хорошо!" -

и хотел продолжать игру.
Императрица поинтересовалась:

"Что такое?"

Разумовский нехотя ответил:

"Ничего, Ваше Величество! Зовёт меня караульный капитан".

Екатерина II отложила карты и сказала Разумовскому:

"Подите, нет ли чего? Караульный капитан напрасно не придёт".

Разумовский вышел и быстро вернулся. Императрица спросила:

"Что было?"

Разумовский с досадой ответил:

"Так, Государыня, безделица. Господин капитан обиделся немного. На стене в караульной, нарисовали его портрет во весь рост, с длинною косою и со шпагою в руках, и подписали: тран-тара-ран, Булгаков храбрый капитан".

Екатерина II заинтересовалась:

"Чем же вы решили это важное дело?"

Разумовский ответил:

"Я приказал, коли портрет похож, оставить, коли нет - стереть".

Государыня расхохоталась.


Чинами надо дорожить!

Граф Николай Иванович Салтыков (1736-18160, будучи президентом Военной коллегии, по рапортам военных начальников представил Императрице доклад об исключении из службы одного армейского капитана.
Екатерина II вдруг неожиданно повысила на него голос:

"Это что? Ведь он капитан. Он несколько лет служил, достиг этого чина, и вдруг одна ошибка может ли затмить несколько лет хорошей службы? Коли в самом деле он более к службе неспособен, так отставить его с честью, а чина не марать. Если мы не будем дорожить чинами, так они упадут, а уронив раз, никогда не поднимем".

Вечера в Эрмитаже

Яков Иванович де Санглен (1776-1864) в своих "Записках" оставил несколько интересных зарисовок жизни русского общества во времена царствования Екатерины II.
Первая из них относится к дворцовым вечерам:

"Вечерние беседы в Эрмитаже назначены были для отдыха и увеселения после трудов. Здесь строго было воспрещено малейшее умствование. Нарушитель узаконений этого общества, которые написаны были самою Императрицею, подвергался, по мере преступлений, наказаниям: выпить стакан холодной воды, прочитать страницу "Телемахиды", а величайшим наказанием было: выучить к будущему собранию из той-же "Телемахиды" 10 стихов. Говорят, Лев Александрович Нарышкин чаще прочих подвергался этому наказанию. Но подозревали его в умысле; восторженная, почти беснующаяся его декламация производила смех и тем содействовала общему увеселению.
Люди, одаренные особенным талантом кривляться, изменять свою физиономию и проч. преимущественно принимаемы были в члены этого общества. Ванджура спускал до бровей натуральные волосы свои, как будто парик, передвигал опять направо, налево и за это почитался капитаном общества. Сама Екатерина, умевшая спускать правое ухо к шее и опять поднимать вверх, признана была поручиком общества. Один из них умел натурально представлять косолапого, другой картавого, и т.д. Кто во что горазд!
Заметить должно, что здесь не было ни чинов, ни титулов; все имели одно только право веселиться. Ваше Величество, ваше превосходительство и прочие возгласы подвергались наказанию. Таким образом владычица обширнейшей Империи в мере заставляла других, хотя на несколько часов, забывать, что она Императрица, а самой ей это напоминало, - и где? во дворце, - что она человек, имеющий нужду в свободном обращении с другими людьми, чего лишена была вне Эрмитажа по сану самодержицы".

"Телемахида" - довольно скучное сочинение Василия Кирилловича Тредиаковского (1703-1769), над которым любила насмехаться Екатерина II.
Лев Александрович Нарышкин (1733-1799) — обер-шталмейстер.


Балы

Вторая заметка касалась балов, которые давались в последние годы царствования Екатерины II:

"На бал собирались, в Благородное собрание, в 7 часов, а в партикулярных домах в 6, и оставались до 2, 3, а у Волынского до утра. В сапогах танцевать не позволялось, почиталось неуважением к дамам. Бал открывался менуэтом: особенно в чести был ménuet à lа Rеinе; потом торжественно выступал длинный польский [полонез], в первых парах магнаты, а за ними следовала публика. Танцевали иногда и круглый польский, потом начинались англезы [англез, аллеманд, хорнайп и контрданс], среди которых примешивалась хлопушка, потом кадрили с вальсом, и особенно трудный своими прыжками французский кадриль... Бал заключался шумным а lа Grеcque, или гросс-фатером, введенным, как утверждали, пленным шведским вице-адмиралом графом Вахтмейстером".

Граф Карл Ганс Вахтмейстер (1682-1731) — адмирал.


Свобода через продажу

Как бы оправдываясь перед собой, Екатерина II часто говорила своим ближайшим сановникам (графу Салтыкову, генерал-прокурору князю Вяземскому, Панину или князю Репнину):

"Раздача имений будет приготовлением к будущему освобождению крестьян".

Ну, ну! Не прошло и ста лет...


Австрийский совет

Когда князь де Линь (1752-1809) был прислан в Петербург с поручением от императора Иосифа, он с интересом осматривал достопримечательности российской столицы. Однажды Екатерина спросила его:

“Где был и что видел?”

Князь игриво ответил:

“Сегодня я восхищался кадетским корпусом и обществом благородных девиц, но думаю, что можно бы соблюсти пользу с экономиею”.

Императрица поинтересовалась:

“Как?”

Де Линь пояснил:

“Поместить их в одном здании и назначить для двух по одной кровати”.

Екатерина не полезла за словом в карман:

“Предложите по старшинству вашей императрице: если она согласится, тогда ей последую”.

Иосиф II (1741-1790) — император с 1765 г., до 1780 года правил совместно со своей матерью, императрицей Марией Терезией (1717-1780, императрица с 1745).
Князь Шарль Жозеф де Линь (1735-1814) — посол в России с 1782 г.

[Yorik]

Не хочу быть генералом!

В середине 1760 года Н.И. Панин довольно неожиданно стал воспитателем великого князя Павла Петровича. Изменилось к нему отношение и Петра Фёдоровича, который, став императором в конце 1761 года, решил облагодетельствовать воспитателя своего сына. Он пожаловал ему орден св. Андрея Первозванного, а потом решил произвести Никиту Ивановича в генералы от инфантерии. Это дипломата, который с 1747 года в армии не служил.
Эту новость сообщил Панину генерал-поручик А.П. Мельгунов и неожиданно получил довольно резкий отказ:

"Если мне не удастся уклониться от этой чести, которой я не достоин, то я немедленно удаляюсь в Швецию".

Не подумайте ничего плохого — просто Швеция была последним местом его дипломатической службы, а воинские звания Панин ценил очень высоко и не хотел получать незаслуженную награду.
Когда ошеломлённый Мельгунов передал эти слова Петру III, тот отреагировал довольно спокойно:

"Я всегда думал, что Панин умный человек, но с этих пор я так думать не буду".

Поэтому Император держал Н.И. Панина на некотором расстоянии, но вскоре всё же пожаловал его действительным тайным советником.

Граф Никита Иванович Панин (1718-1783) — русский дипломат; воспитатель Павла Петровича.
Алексей Петрович Мельгунов (1722-1788) — видный государственный деятель при Петре III и Екатерине II.


Утешение Панина

Когда Екатерина II начинала жаловаться, что дела идут не так, как хотелось бы, Панин обыкновенно говорил:

"На что ж Вы жалуетесь, Ваше Величество? Если бы на свете всё было совершенство или способно к совершенству, тогда бы вас совсем не нужно было".

Похвальба Григория Орлова

Через некоторое время после переворота на одном куртаге во дворце граф Григорий Орлов принялся в присутствии Екатерины II рассуждать о своей популярности в гвардии. Воображение его, подогретое вином, распалялось всё более, и вдруг он, к изумлению собравшихся, заявил:

"Мне бы хватило и месяца, чтобы устроить новый переворот".

Императрица побледнела, потрясенные слушатели молчали.
Не растерялся только граф Разумовский:

"Такое возможно, но мы бы повесили тебя, мой друг, за неделю до этого".

Граф Кирилл Григорьевич Разумовский (1728-1803) — последний гетман Запорожского войска (1750-1764); генерал-фельдмаршал с 1764 г.


Вопрос Нарышкина

Однажды обер-шталмейстер Лев Александрович Нарышкин (1733-1799), человек развязный и несдержанный на язык, задал Екатерине II такой вопрос:

"Государыня, в течение моего детства и юности о русских говорили, как о самом последнем из народов; их называли медведями и даже свиньями; за последнее же время, и совершенно справедливо, их ставят выше всех известных народов. И вот я желал бы, чтобы Ваше Величество соблаговолили сказать мне, когда же, по вашему мнению, мы стояли наравне с ними?"

Екатерина смешалась и поспешила переменить тему разговора.


Оценка Панина

Никита Иванович Панин всегда считал своим долгом защищать интересы своего государства и честь Императрицы как главы государства. На своих соотечественников он смотрел вполне трезво и со знанием дела рассуждал о сравнительных достоинствах и недостатках русского народа. Панин мог отметить добродушие, честность морских мужиков-лоцманов и с удовольствием пересказать заявление некой шведской дамы, утверждавшей, что русским нет равных в "полях цетерских".
И в то же время в разговорах с воспитанником, великим князем Павлом Петровичем, он позволял себе достаточно резкие высказывания.
Однажды, когда за столом зашла речь о шведском городе Торнео, великий князь спросил Н.И. Панина:

"Каков этот город?"

Панин ответил коротко:

"Дурён".

Павел Петрович настаивал:

"Хуже нашего Клину или лучше?"

Пришлось Панину дать более пространный ответ:

"Уже нашего-то Клину, конечно, лучше.
Нам, батюшка, нельзя ещё о чём бы то ни было рассуждать в сравнении с собою. Можно рассуждать так, что это там дурно, это хорошо, отнюдь к тому не применяя, что у нас есть. В таком сравнении мы верно всегда потеряем".

Кто может править?

Когда до Н.И. Панина дошла информация о том, что Бестужев-Рюмин предложил Екатерине II официально оформить свой брак с Григорием Орловым, он довольно резко сказал:

"Императрица может делать всё, что захочет, но графиня Орлова не может быть Императрицей".

Это мнение Панина немедленно довели до сведения Екатерины II, а предполагаемый брак так и не состоялся.


Пропрусское влияние или наоборот?

Фридрих II Прусский однажды сочинил байку о преобладании прусского влияния в Петербурге. Эта выдумка так понравилась королю, что он даже включил её в свои исторические сочинения, а его почитатели и сторонники дружно подхватили её и разнесли по всей Европе.
В свою очередь Н.И. Панин искренне полагал, что это Петербург вынуждает Фридриха II поступать так, как выгодно России. Одному из русских дипломатов Панин писал:

"Мы имеем удовольствие видеть, что Его Прусское Величество, буде не без внутренней зависти, по крайней мере со всею наружной искренностью и податливостью, содействовал везде успеху дел наших".

Вокруг Польши

Австрийский посланник Мерси д'Аржанто имел регулярные контакты с руководителем российской иностранной коллегии и в начале 1764 года доносил канцлеру Кауницу:

"Я на днях имел случай говорить с господином Паниным и в приличных, хотя и в общих выражениях, возобновил ему уверения в дружественном образе мыслей моего высочайшего двора относительно здешнего, прибавив, что мои всемилостивейшие повелители вменяют себе в истинное удовольствие действовать в настоящих польских делах вместе с русской Государыней.
Вышеупомянутый министр отвечал мне столь же, по-видимому, дружественными словами, но с ясностью присовокупил, что наш высочайший двор не должен вменить здешнему в вину, если последний, в отношении польских дел, распространит свои мероприятия несколько далее, чем прочие державы, ибо для значения, влияния на общемировые дела и существенного интереса России весьма важно видеть на польском престоле короля, преданного этому государству".

Панин имел в виду Станислава Понятовского.

Станислав II Август Понятовский (1732-1798) — король Польский и великий князь Литовский в 1764-1795 гг.
Граф Флоримон Клод фон Мерси-Аржанто (1727-1794) — австрийский дипломат, в середине 60-х годов был посланником в Петербурге (до 1766 г.).
Венцель Антон граф Кауниц (1711-1794) — австрийский дипломат; канцлер Империи в 1753-1792 гг.


Оценка дел Григория Орлова

Тогда же д'Аржанто послал Кауницу довольно нелестный отзыв о графе Григории Орлове, но нижеприводимый текст был на всякий случай зашифрован:

"Кредит единственного благомыслящего графа Бестужева упал и едва ли восстановится. Быть может, усилия его и увенчались бы успехом, если бы граф Орлов, на которого он так рассчитывал, оказал бы ему лучшую и более ловкую помощь. Но последний, хотя и благонамерен, но до того неспособен, что не может быть ни в чём употреблен с пользой".

Граф Алексей Петрович Бестужев-Рюмин (1693-1766) — канцлер Российской империи 1744-1758; возвращён из ссылки Екатериной II сразу после переворота, но в начале 1764 года впал в немилость и окончательно отошёл от дел.


Письмо Императрицы

Когда в ноябре 1764 года усилия Екатерины II и Н.И. Панина увенчались успехом и королём Польши был избран Станислав Понятовский, императрица с восторгом написала:

"Никита Иванович! Поздравляю Вас с королём, которого мы делали. Сей случай наивяще умножает к Вам мою доверенность, понеже я вижу, сколь безошибочны были все Вами взятые меры; о чём я не хотела обойтить показать Вам мое удовольствие".

Поздравление Понятовскому

Чуть позже Императрица взяла подготовленное Паниным поздравительное письмо новому королю и подписала его. Письмо начиналось словами:

"Государь брат мой! Единогласие, возводящее Вас на трон, доказывает как свободу выбора вашего народа, так и добродетели, привлекшие его".

Вспоминая Панина

После смерти Панина Екатерина II иногда вспоминала, что Никита Иванович любил повторять фразу:

"Короли, короли - это необходимое зло, без него обойтись нельзя".