2 ответов в теме

[Yorik]

Для краткого описания рождественских, новогодних и прочих зимних забав в России в эпоху Петра I я воспользовался сочинениями трёх иностранцев:
секретаря австрийского посольства Иоганна Георга Корба (1672-1741), который вёл записи о России с начала 1698 года в течение почти двух лет;
датского посланника Юста Юля (1664-1715), охватившего период с 1709 по 1711 годы;
английского посланника Чарльза Уитворта (1675-1725), известного по своим донесениям с 1708 по 1712 годы и описавшего Россию в 1710 году.
По этой причине выпуски, посвящённые данной теме, будут в основном составлять цитаты из произведений указанных выше авторов.

Начнём с не совсем зимних заметок австрийского секретаря. В своём сочинении Корб в записи от 11 сентября (1 сентября по старому стилю) 1698 года пишет, что в этот день

"Русские начинают Новый год, так как они ведут свое счисление от сотворения мира. Этот день москвитяне, по старинному обычаю, праздновали самым торжественным образом. Так, на самой большой Кремлёвской площади устраивали два престола, весьма богато украшенных: один для царя, другой для патриарха, который являлся туда в епископском облачении, а государь в царском, для внушения большего уважения к верховному достоинству; народ смотрит на него, как на божество, редко показывавшееся ему. После торжественного патриаршего благословения сейчас же вельможи и прочие именитые лица спешили к царю с поздравлениями, и он наклонением головы и движением руки отвечал поздравляющим и желал им со своей стороны всякого благополучия. Эти обряды по причине отсутствия царя уже несколько лет не совершались. Возобновить их как устаревшие, отжившие своё время обычаи не позволил дух времени, стремящийся к преобразованиям. Набожность предков, дозволявшая связывать царское величество столькими священными обрядами, казалась ныне уже слишком религиозной. Впрочем, первый день нового года проведён был весело в пиршестве, устроенном с царской пышностью воеводой Шейным, куда собралось невероятное почти множество бояр, гражданских и военных чиновников, а также явилось большое число матросов; к ним чаще всего подходил царь, оделял яблоками и, сверх того, каждого из них называл “братом”. Каждый заздравный кубок сопровождался выстрелом из 25 орудий. Однако и такая торжественность дня не помешала явиться несносному брадобрею. На этот раз обязанность эту отправлял известный при царском дворе шут, и к кому только ни приближался он с ножницами, не позволялось спасать свою бороду, под страхом получить несколько пощёчин. Таким образом, между шутками и стаканами весьма многие, слушая дурака и потешника, должны были отказаться от древнего обычая".

Уважаемые читатели! Ведь получается, что Старый Новый год следует встречать 1 сентября по старому стилю, то есть – 13 сентября по новому. Предлагаю возродить древний обычай, а то в сентябре ощущается острая нехватка праздников; в январе же их и так явный перебор.

3 января 1699 года Корб отмечает, что

"У русских дню Рождества Господня предшествует шестинедельный пост. Сегодня, накануне этого праздника по старому счислению, все рынки и перекрёстки переполнены всякого рода мясом, в одном месте неимоверное количество гусей, в другом столько освежёванных боровов, что, кажется, было бы их достаточно на целый год. Здесь множество убитых волов, там как будто стаи птиц разного рода слетелись в этот город со всех концов Московского царства. Было бы излишне перечислять все их роды: всё, чего только пожелаешь, всё найдешь".

13 января 1699 года:

"Здесь устраивается в день Рождества нашего Спасителя пышная комедия. По выбору царя значительнейшие москвитяне возводятся в разные духовные достоинства. Один играет роль патриарха, другие митрополитов, архимандритов, попов, дьяконов и проч. Каждый, кто по царскому указанию получит одно из сих званий, должен надеть соответственное оному одеяние. Его царское величество представляет дьякона. Театральный патриарх в сопровождении мнимых своих митрополитов и прочих лиц, числом всего 200 человек, прокатился в восьмидесяти санях через весь город в Немецкую слободу, с посохом, в митре и с другими знаками присвоенного ему достоинства. В домах всех купцов и богатейших москвитян и немецких офицеров воспевались хвалы родившемуся Богу при звуках музыки, нанятой хозяевами дома за большие деньги. После сих песнопений в честь Рождества Христова генерал Лефорт принимал всё общество у себя в доме, где имело оно для своего удовольствия приятнейшую музыку, угощение и танцы".

14 января 1699 года:

"Филадилов, богатейший московский купец, дал царю, воспевавшему у него со своими боярами хвалы родившемуся Богу, только 12 рублей. Царь этим так обиделся, что тотчас же послал к нему 100 человек мужичков, приказав немедленно выдать каждому из них по рублю. Князь Черкасский, которого величают богатейшим мужиком, видя чужую напасть, сделался поосторожнее и, чтобы не прогневать царя, дал толпе, которая пела у него, тысячу рублей. Немцы также находят нужным оказывать столько же радушия своим посетителям. В каждом доме расставлены столы с холодными яствами, из опасения, чтобы гости не застали их врасплох".

Корбу, судя по всему, в эти праздники пришлось тяжело, так как дальнейшие заметки о празднествах он сделал сразу за два дня, 15 и 16 января 1699 года:

"Праздник трёх царей, или вернее Богоявления [Крещения Господня], ознаменовывается освящением реки Неглинной. Господин императорский посланник, желая видеть этот главный годичный обряд, отправился в Посольский приказ, окна которого выходят на протекающую мимо реку Крестный ход подвигался в следующем порядке к замерзшей по причине зимнего времени реке. В голове шёл полк генерала Гордона; начальник стражи полковник Менезиус вёл этот отряд, а полковник Гордон был на своем месте при полку; яркий красный цвет новых мундиров давал этому полку нарядный вид. За полком Гордона следовал Преображенский, хорошо одетый в новые зелёные мундиры. Царь, своим высоким ростом внушавший должное его высочайшему имени почтение, исправлял в нём должность капитана. Затем следовал третий полк, Семёновский; барабанщики в нём малы ростом, но чем менее был их рост против обыкновенного человеческого, тем более через это полк украшался; цвет воинских кафтанов голубой. В каждом полку два хора музыкантов, а в каждом хоре по 18 человек. За Преображенским полком следовали восемь орудий, за прочими по шести. В полках почти все офицеры немецкие уроженцы или по происхождению немцы.

На реке, покрытой крепким слоем льда, была устроена ограда; в верхнем конце поперек реки был расставлен полк Гордона, в низшем конце ее Семеновский полк; вдоль же реки, возле ограды, расположился Преображенский полк. При каждом полку были поставлены принадлежащие ему орудия. Полк генерала Лефорта содержал эту неделю караулы, и потому только четыре роты этого полка присутствовали при настоящем обряде: две из них сопровождали духовенство, две другие, с белыми палками, открывали шествие и удерживали напор толпящегося народа. Двенадцать земских (слуги с царской поварни), идя перед попами, подметали улицы метлами. Пятьсот лиц духовенства, дьяконы, иподьяконы, священники, игумены, епископы и архиепископы в одеждах, сообразных с достоинством и степенью, занимаемой этими лицами, богато украшенных серебром, золотом, жемчугом и каменьями, придавали этому обряду ещё более величественный вид. Двенадцать церковнослужителей несли перед большим золотым крестом фонарь, в котором горели три восковые свечи, потому что у москвитян считается делом неприличным и несвойственным выносить в народ крест без горящих свечей. Неимоверное множество народа толпилось везде, на улицах, на крышах и на стенах города. Когда духовенство наполнило обширную загородку, начались, при множестве зажжённых свечей, священные обряды с воззваниями к Богу. После того митрополит обошел кругом место с курившейся кадильницей. В середине ограды был проломан пешнею лед, через что образовалось отверстие в виде колодца, в котором вода поднялась кверху; эту воду, трижды окадив, освятил митрополит троекратным погружением в нее горящей свечи и осенил её затем обычным благословением.

Подле ограды поставлен был столп, превышавший городские стены: на нём человек, удостоенный этой почести от царя, держал знамя Царства. Назначение в эту должность есть знак особенной царской милости; в этом случае самое важное то, что назначаемое лицо получает из царской казны полное одеяние и сверх того, по усмотрению царя, известное количество золотых монет. Это знамя белое; на нем сияет двуглавый орел, вышитый золотом; развивать его не позволено, пока духовенство не перейдёт за ограду; тогда человек, держащий знамя, обязан следить за обрядами каждения и благословения, так как о каждом из них он должен извещать наклонением оного. Полковые знаменщики внимательно наблюдают за ним, чтобы отвечать ему тоже преклонением знамён. После благословения воды знаменщики всех полков, подойдя со своими знамёнами, становятся вокруг загородки, для того чтобы последние могли быть достаточно окроплены святой водой. Патриарх, а в отсутствие его митрополит сходит со своего седалища или возвышения и кропит царя и всех воинов святой водой. Пальба из орудий всех полков, по царскому приказанию, заканчивает обряд: за пальбой в знак торжества раздались троекратные залпы из ружей. До начала этих церемоний привезён был на шести царских белых конях сосуд, покрытый красным сукном, формой своей сосуд походил на гроб. Сосуд этот наполнили освященной водой и отвезли в царский дворец; также сосуд со святой водой отнесли церковнослужители патриарху и еще многим другим боярам и вельможам московским".

17 января 1699 года:

"Русские, отпраздновав вчера торжественно таинство Крещения Господня, сегодня отправляли празднество св. Иоанна Предтечи".

Больше о зимних развлечениях царя и прочих россиян Корб не сообщает.
С 1700 года Пётр I приказал начинать Новый год с 1 января, но по Юлианскому календарю.



В январе 1708 года английский посланник сообщал в Лондон, что царь Пётр

"занят обычными на святках в России развлечениями: пениями рождественских молитв и празднествами то в одном доме, то в другом в сообществе со знатью и вообще с приближёнными лицами. Он обошёл все дома Москвы, которые обыкновенно удостаивает своим посещением, а в день Нового года сам угощал знатнейших особ, причём празднество закончилось блистательным фейерверком".

2 января 1708 царь обедал у Меншикова в Немецкой слободе. В это время курьер сообщил царю о начале наступления шведских войск. Пётр I постарался ограничить распространение этого слуха, который испортил настроение гостей. Царь, по словам английского посланника

"оставался на празднике до вечера, а затем посетил все дома, которые полагал посетить на святках, но с некоторою поспешностью, выиграв день или два, чтобы затем немедленно отправиться к армии".

[Yorik]

Новогодние праздники 1710 года царь снова встречал в Москве. Английский посланник Уитворт в своём донесении в Лондон сообщает об этом довольно кратко:

"1-го января текущего месяца Его Величество угощал всех знатнейших особ и иностранных министров [послов] торжественным обедом. Вечером приготовлен был прекрасный фейерверк и сожжён с полным успехом. Тут было несколько изображений и надписей; особенно выдавались Фаэтон, поражённый молнией, и намёк на медаль, недавно выбитую в Швеции, на обратной стороне которой изображены две колонны; из них одна сломана у самого пьедестала, на другую кидается лев, готовясь опрокинуть её.
При фейерверке сначала засветились колонны, увенчанные императорскими колоннами и украшенные множеством разноцветных огоньков – синих, зелёных, палевых. Когда они погорели некоторое время, выдвинулся лев; при его приближении к первой колонне она вдруг сломалась у пьедестала, но когда лев подошёл ко второй, орёл с распростёртыми крыльями (изображавший царский герб) выпустил ракету, которая сорвала голову и шею льва; колонна же продолжала стоять непоколебимо".

За обедом был провозглашён тост за здоровье всех монархов, состоявших в дружбе с русским царём. Пётр I сказал Уитворту, что этот тост относится в первую очередь к английской королеве Анне (1665-1714, королева с 1702 г.),

"так как он уверен, что может считать её в ряду своих друзей".

Датский посланник Юль Юст описал эти же праздники гораздо пространнее.

1 января 1710 года в Москве состоялись торжества в честь побед, одержанных над шведами, и в честь будущих побед. Я не буду приводить подробного описания этого праздника, отмечу лишь, что

"Вечером по всему городу у домов знатных лиц были зажжены иллюминации, [изображавшие] разного рода аллегории. Потом они зажигались в течение всей зимы, пока вечера были долгие, — [и] горели чуть не ночи напролет".

5-го января 1710:

"По Юлианскому календарю, или по старому стилю, [до сих пор] ещё употребительному в России, здесь [в этот день] праздновали Рождество. В этот [же] день окончился русский шестинедельный пост, о котором сообщалось выше".

8-го января 1710:

"Был у канцлера Головкина, но не застал его дома: он находился в свите царя и [вместе с ним] “славил”. Славить — русское слово. Означает оно хвалить. Чтоб объяснить его значение обстоятельно, я должен сообщить следующее.
Обыкновенно от Рождества и до св. дня трёх королей [волхвов], называемого здесь днем Крещения Христа, царь со знатнейшими своими сановниками, офицерами, боярами, дьяками, шутами, конюхами и слугами разъезжает по Москве и “славит” у важнейших лиц, т. е. поет различные песни, сначала духовные, а потом шутовские и застольные. Огромным роем налетает [компания] из нескольких сот человек в дома купцов, князей и других важных лиц, где по-скотски обжирается и через меру пьёт, причем многие допиваются до болезней и даже до смерти.

В нынешнем году [царь и его свита] славили между прочим и у князя Меншикова, где по всем помещениям [расставлены] были открытые бочки с пивом и водкою, так что всякий мог пить сколько ему угодно. Никто себя и не заставил просить: все напились как свиньи. [Предвидя] это, князь, по весьма распространенному на русских пирах обычаю, велел устлать полы во всех горницах и залах толстым [слоем] сена, дабы по уходе пьяных гостей можно было с большим удобством убрать их нечистоты, блевотину и мочу.

В каждом [доме], где [собрание] “славит”, царь и важнейшие лица его свиты получают подарки. Во всё время, пока длится “слава”, в той части города, которая находится поблизости от [домов], где предполагается славить, для славящих, как для целых рот пехоты, отводятся квартиры, дабы каждое утро все они находились под рукою для новых [подвигов]. Когда они выславят один край города, квартиры их переносятся в другой, в котором они намерены продолжать славить.

Пока продолжается “слава”, сколько ни хлопочи, никак не добьёшься свидания ни с царем, ни с кем-либо из [его] сановников. Они не любят, чтоб к ним в это время приходили иностранцы и были [свидетелями] подобного их [времяпрепровождения].

Как мне говорили, “слава” ведет свое начало от обычая древнегреческой церкви собираться вместе на Рождество и, отдаваясь веселью, петь “Слава в вышних Богу” в воспоминание того, как рождению Христа радовались пастухи в поле. Обычай этот перешел в русскую и другие греческие церкви, [но] впоследствии выродился, подобно большей части божественных обычаев и обрядов, в суетное и кощунственное пение вперемешку духовных и застольных песен, в кутёж, пьянство и [всякие] оргии".

12-го января 1710:

"По русскому стилю был Новый год. С утра царь прислал мне сказать, чтобы я, по принятому [обычаю], пришёл к нему или в собор, или же к тому месту, где стоял фейерверк, который предполагалось сжечь вечером. Я отправился к нему в [собор], главную [здешнюю] церковь. Она весьма красива и пышна. В ней висят восемь больших круглых серебряных паникадил выбивной, чеканной работы, с восковыми свечами. Посредине церкви спускается большая серебряная люстра, локтей 14 вышиною; высокие ветви ее расположены семью венцами; нижние имеют в длину локтя три, а нижний круг, к которому они прикреплены, равен в обхвате большой винной бочке.

Службу совершал митрополит Рязанский, он же и вице-патриарх [ибо по смерти последнего патриарха царь не захотел утверждать нового ввиду великой власти и [многочисленных] сторонников, которых имеют в России патриархи]. [Митрополит] служил по-русски, приёмы его напоминали приёмы наших священников. Любопытно, что царь стоял посреди церкви вместе с прочею паствой; и хотя обыкновенно он носит собственные волосы, однако в тот раз имел на [голове] старый парик, так как в церкви, когда ему холодно голове, он надевает парик одного из своих слуг, стоящих поблизости; по миновании же в нём надобности отдаёт его кому-нибудь по соседству.

На [царе] был орден Св. Андрея, надеваемый им лишь в редких случаях. Он громко пел наизусть так же уверенно, как священники, монахи и псаломщики, [имевшие] перед собою книги; ибо все часы и обедню [царь] знает, как “Отче наш”".

Так закончилось духовное празднование Нового года. Настало время светских развлечений, которые Юст описал, ну, очень подробно:

"По окончании службы царь поехал со всем своим придворным штатом к тому месту, где вечером должен был быть сожжён фейерверк. Там для него и для его двора была приготовлена большая зала, во всю длину которой по сторонам стояло два накрытых для [пира] стола. [В зале] возвышались также два больших поставца с серебряными позолоченными кубками и чашами; на каждом [было] по 26 серебряных позолоченных блюд, украшенных искусною резьбой на старинный лад; не говорю [уже] о серебре на столах и о больших серебряных подсвечниках выбивной работы.

Сняв с себя орден, царь сел за стол. Тотчас после него сели прочие, где попало, без чинов, [в том числе] и офицеры его гвардии до поручиков включительно. Как Преображенская гвардия, так и Семёновская стояли в ружье наружи. За одним этим столом сидело 182 человека. Мы просидели за столом целый день [сев за него] в 10 часов утра и [поднявшись лишь] два часа спустя после наступления темноты. Царь два раза вставал из-за стола и подолгу отсутствовал. Пили разные чаши, причём стреляли из орудий, поставленных для этой цели перед домом. Забавно было видеть, как один русский толстяк ездил взад и вперед по зале на маленькой лошади и как раз возле царя стрелял из пистолета, [чтобы] при чашах [подавать] сигнал к пушечной пальбе. По зале лошадку толстяка водил под уздцы калмык. Пол [залы] на русский лад был устлан сеном по колена.

Тут царь показывал мне меч, [весь] с клинком и рукоятью сработанный в России из русского железа и русским мастером. [Меч этот] царь носил при бедре. Он рассказывал мне, что накануне с одного удара разрубил им пополам барана поперек спины.

Митрополит, или вице-патриарх, со множеством архиереев, архимандритов, профессоров и попов сидел за особым столом по левую сторону [от царя]. Так как все они были монахами, [а монахи] никогда не едят мяса, то им подавалась исключительно рыба.

В 10 часов [вечера] зажгли в высшей степени красивый и затейливый фейерверк. Замечательнее всего была в нём [следующая аллегория]: на двух особых столбах сияло по короне; между ними [двигался] горящий лев; [сначала] лев коснулся одного столба, и он опрокинулся, затем перешел к другому столбу и покачнул его, так что [и] этот [столб] как будто готов был упасть. Тогда из горящего орла, который словно парил в воздухе, вылетела ракета, попала во льва и зажгла его, [после чего] он весь разлетелся на куски и исчез. Между тем наклоненный львом столб с короною поднялся и снова стал [отвесно]. Мысль эта была заимствована царем из [рисунка] одной серебряной медали, выбитой по распоряжению шведского короля. [Царь] показывал её мне; размером [она равняется монете] в две датские марки; на ней представлен лев [и два увенчанных короною столба]; один из них лев схватил лапою и переломил пополам, причем корона с него упала; второй [столб он] схватил другою лапой и сильно наклонил. Шведы хотели этим выразить, что король шведский отнял у короля польского корону, а царя поставил в безвыходное положение.

Граф Пипер и прочие шведские генералы были приглашены смотреть на фейерверк, и для этого им отвели [особую] залу, где они стояли и на всё смотрели.

В фейерверке замечались красивые голубые и зелёные огни, изобретённые [самим] царем, а равно многочисленные огненные шары и огненные дожди, превращавшие ночь в ясный день, так что и на далёком расстоянии можно было отчетливо видеть и узнавать всех проходящих.

На этом пиру царскую любовницу Екатерину Алексеевну и остальных женщин угощали в особой зале, так что в этот раз они, против обыкновения, не были вместе с мужчинами".

Если вы, уважаемые читатели, думаете, что на этом череда новогодних и рождественских празднеств закончилась, то вы глубоко заблуждаетесь.
Юст продолжает их подробное описание.

16-го января 1710:

"Между Рождеством и Крещением русские не соблюдают обычных недельных постных или рыбных дней, как уже указано, приходящихся в обыкновенное время на среды и пятницы. В нынешнем же году [самое] Крещение пришлось на пятницу, т. е. на постный день, а так как Крещение празднуется у них свято и потому поститься в этот день нельзя, то они постились накануне, в четверг".

[Yorik]

Датский посланник Юль Юст очень подробно описывает русский праздник Крещения.

17-го января 1710:

"По русскому стилю было, как сказано, Крещение. В этот [день] патриарх ежегодно совершает большое водосвятие. Теперь оно отслужено было митрополитом Рязанским, который в качестве вице-патриарха исправляет его должность.

Чтобы видеть [церемонию], я поехал в Посольский приказ, где [должен был] дожидаться её начала. [Посольский приказ] это канцелярия, ведающая иностранными делами. Пол в приказе, сени и ведущая наверх лестница выложены литыми чугунными плитами величиною и толщиною с готландские каменные плиты. На лестнице поверх этих чугунных плит положены ещё железные прутья, чтобы зимою, когда по плитам ходить скользко, нога встречала более верную опору. Расстояние [между прутьями] равняется их толщине.

Так как прошло много времени, прежде чем духовенство приготовилось к водосвятию, и [мне] стало скучно, то в ожидании я пошел в главную церковь, находящуюся возле самого приказа. Там я видел тела трёх покойников, стоящие по разным углам. Как мне сообщили, [лица эти] в своё время были митрополитами или архиепископами Московскими. Всякий подходил к телам и, крестясь, кланялся перед их гробами, а иные давали денег человеку, стоявшему у гроба; тот подымал его крышку, и заплатившие целовали в знак благоговения одежды покойника. Остальным, кто не платил, предоставлялось целовать только крышку гроба. В четвертом углу церкви находится небольшая темная четырёхугольная закрытая часовня с горящими свечами и лампадами. Там стоял маленький мальчик и читал вслух из [какой-то] книги для всех, кто туда входил, чтоб поцеловать распятие, под которым, как говорят, хранится кусок ризы Господней. Много людей стояло наружи около этого угла и, обратившись к нему лицом, крестилось и кланялось.

Торжество [водосвятия] началось в полдень. [Открылось оно] так. Впереди шли два псаломщика, каждый с [хоругвию], подобною штандарту; за ними около 200 других диаконов, или псаломщиков; далее 227 попов, или священников; все [они были] в облачениях. За ними следовали ещё два диакона, или псаломщика, каждый со стеклянным распятием, и между этими двумя распятиями [третий] псаломщик нёс образ Божией Матери, перед которым человек нёс на шесте фонарь с зажжённою свечой. Потом [шли] другие [духовные лица] с большими церковными книгами, окованными позолоченною медью. Затем шёл вице-патриарх, державший пред собою, на высоте лица, серебряное позолоченное распятие в пол-локтя длиною. За ним следовало 9 епископов в епископских облачениях и митрах; [последние], приблизительно в 1/4 локтя вышиною, из позолоченного серебра или меди, с выбивными изображениями, усажены жемчугом и разными камнями, а внизу опушены горностаем. Всё шествие с обеих сторон [охранялось] солдатами с мечами наголо.

В таком порядке духовенство [вышло] из главной церкви [и] спустилось на Москву-реку, протекающую сейчас за Посольским приказом. От этой реки получил своё название и город. На ней, на льду, была устроена решетчатая загородь, [образующая] четырёхугольник локтей в десять [в ту и другую сторону]; [загородь устроена была с тем], чтоб никто не упал в воду, так как прорубленная во льду прорубь занимала всё [внутреннее] её пространство. Кругом всюду были постланы персидские ковры и красное сукно; особенно [отличалось убранство] с той стороны, где находилась дверь, ведущая к воде. Кругом этой загороди была другая, большая загородь, равным образом из решётки, занимавшая квадратную площадь шагов в 90; на всём этом [пространстве] лёд был покрыт помостом из досок.
У проруби, против дверей [внутренней] загороди, ведущих к воде, стоял митрополит, или вице-патриарх. Прочее духовенство расположилось по правую и по левую руку от него, кругом внутренней решётки. Облачение вице-патриарха почти не отличалось от [облачения] других епископов; только на плечах его лежала белая лента шириною в полторы четверти [локтя]; концы её спускались один спереди, а другой сзади.

Вот выступил диакон, или псаломщик, почитал над водою из книги, затем, взяв кадило, последовательно покадил им воде, всем принесённым образам, церковным книгам, распятиям, а под конец вице-патриарху, епископам и всему священству.
Потом несколько маленьких детей в стихарях пропели какую-то [песнь], по окончании которой вице-патриарх обеими руками благословил стоявший за наружною решеткой народ. [При благословении он] соединял большой палец с безымянным, а прочие держал поднятыми кверху. Далее [митрополит] взял кадило, покадил воде, образам, книгам, духовенству, народу и, наконец, мне, ибо по моей просьбе и согласно приказанию царя я был впущен за решётку вместе со священниками.

За сим два диакона, или псаломщика, поднесли митрополиту самую большую и великолепную из церковных книг, напечатанную in folio на александрийской бумаге, и держали перед ним открытою, пока он читал из неё третью главу Евангелия от Матфея о крещении Христа. Тон и манера [его чтения] были те самые, какими наши священники служат перед алтарем обедню. [За митрополитом] диакон, или псаломщик, снова прочел что-то довольно длинное, причем духовенство по обыкновению пело ему в лад.

После этого вице-патриарх, [сопровождаемый] по сторонам двумя диаконами, подошел к [той] загороди, где была вода. Там один человек посредством небольшого решета, прикреплённого к длинному шесту, постоянно мешал воду, чтоб она не замерзала. В воде, у края, стояла большая дощаная посудина вроде тех, в которых мочится зерно, обращаемое в солод. Посудина эта, четырёхугольная, продолговатая, плотно законопаченная и засмолённая, напоминала собою маленькую ладью. Вода не могла в неё проникнуть, и стоя в этой лодочке, можно было удобно черпать освященную воду, не рискуя упасть в полынью. Лодочка была вся обложена коврами.
В неё спустился вице-патриарх, долго почитал из книги, которую держали перед ним диаконы, подул между прочим три раза крестообразно на воду, три раза крестообразно провёл по ней пальцами, наконец взял распятие и троекратно медленно погрузил его в воду, причём после всякого раза капли с него заставлял стекать на [предназначенное] к тому серебряное блюдо, стоявшее у него под рукою. [Вода], накапанная таким образом, считается наисвятейшею. Тем и заключилось водосвятие.

После того вице-патриарху подали несколько больших серебряных кувшинов, которые он первыми сам должен был наполнить новоосвящённою водой для царского двора. Прежде чем зачерпнуть кувшином, он всякий раз крестообразно проводил им по воде. Между тем все устремились к проруби, чтобы набрать оттуда воды в кружки и кувшины, подвешенные к полотенцам.

[А] епископы и прочие духовные лица трижды окунули пальцы в наисвятейшую воду, сбежавшую с распятия, и промыли себе ею глаза. Духовенство запасалось тут святою водой в таком количестве, чтобы её, по их расчету, достало на весь год. Как только вице-патриарх отошел от [проруби], к ней подбежал мальчик-подросток в одной рубашке, бросился в воду и тотчас же выплыл. Некоторые прорубили себе проруби ниже течения и там купались в утекающей святой воде.
[С Москвы-реки] вице-патриарх и прочее духовенство прежним порядком пошли обратно в церковь, из которой вышли".

В том же году Юст стал свидетелем царского катания на санях, которое состоялось 5 февраля 1710 года в Москве:

"Царь катался по Немецкой слободе. Он велел привязать друг к другу 50 с лишком незапряжённых саней и лишь в передние, в которых сидел сам, [приказал] запрячь десять лошадей; в остальных [санях разместились] важнейшие русские сановники. Забавно было видеть, как, огибая угловые дома, [сани] раскатывались и то тот, то другой [седок] опрокидывался. Едва успеют подобрать упавших, как у следующего углового дома опять вывалятся [человек] десять, двенадцать, а то и больше".

В 1711 году Юль Юст снова мог наблюдать рождественские и новогодние праздники русских в Петербурге, но на этот раз он описал их довольно коротко.

5-го января 1711 года:

"[День] этот по русскому стилю приходится на Рождество — кончился шестинедельный пост. [Рождество] торжествовалось поднятием желтого штандарта, пальбою из орудий с вала и [обычною] русскою “славой” из дома в дом, о которой [я] говорил (в дневнике) за прошлый год".

8-го января 1711 года:

"Нева покрылась толстым слоем ладожского льда. Такая поздняя остановка реки представляет случай весьма редкий и исключительный, которого здесь не запомнят: обыкновенно [Нева останавливается] 25 или 26 ноября".

9-го января 1711 года:

"Мороз был так силен и за одну [эту] ночь [так сковал реку], что сегодня как я, так и другие [лица] уже ездили через неё в санях на лошадях. В этот день мне нужно было съездить на тот берег по одному важному делу".

12-го января 1711 года:

"В этот день русские, придерживаясь старого, так называемого Юлианского, стиля, празднуют Новый год. Все министры были званы на обед к князю Меншикову. В числе других [гостей] присутствовали также шведы: граф Пипер, генерал Рейншильд, генерал Левенгаупт и секретарь Цедеръельм. Граф Пипер, несмотря на все несчастия, постигшие как его [самого], так и его государя, хвастал и говорил так необдуманно, что нетрудно было заключить, что он особенным умом не отличается. [Что касается] Рейншильда и Левенгаупта, [то] из их разговора, напротив, можно было заметить, что не поступаясь должным уважением к своему государю и королю, они всё же лучше умели сообразоваться с обстоятельствами.
В полдень, по окончании служения, с [крепостного] вала и на Адмиралтейской верфи выпалили изо всех орудий, [а] вечером как раз против окон герцога Курляндского был сожжён фейерверк".

Английский же резидент при российском дворе Джордж МакКензи в сообщении от 11 января 1715 года [31 декабря 1714 года] лишь коротко отмечает:

"Царь в сопровождении самых приближённых особ своего двора ежедневно выезжает в санях, посещая сановников, бояр".

Правда, в январе 1719 года английский посланник Джеймс Джеффрис более подробно описывает празднование Крещения:

"Торжество это в известной степени рисует характер русского народа... На определённом месте реки прорубают лёд; сюда приходит знатнейшее духовенство и благословляет воду. Как только благословление совершилось, - все желающие омыть грехи свои или желающие исцелиться от недуга подходят к освещённому месту. Знатные особы довольствуются тем, что омывают лицо, простолюдины же раздеваются и окунаются в прорубь с головой с таким убеждением в пользе, приносимой этим душе или телу их - смотря по потребности, - что мне оставалось только изумляться вере и здоровому телосложению принимавших участие в купании вопреки трескучему морозу. Благочестивые родители приносят сюда новорождённых детей для крещения. Уходя, богомольцы обязательно наполняют принесённые с собой сосуды святою водой и несут её домой, и хранят как ограждение от всяких бед в предстоящем году. Это один из древнейших русских обычаев, которому подчиняется и Его Царское Величество, дабы показать, что в делах веры он неразлучен с последним из своих подданных".

В 1721 году о зимних забавах русских докладывал французский консул де Лави:

"Вот уже несколько недель, как Их Царские Величества и весь двор предаются масленичным развлечениям: устраивают пиршества, катания в санях и кавалькады самые смешные. Крещенье праздновалось по старинному обычаю, состоящему в том, что святят воду в реке, для чего во льду прорубается дыра, в которую несколько человек русских окунулись и потом выкатались в снегу..."