20 ответов в теме

[Yorik]

    Молодой дипломат
   Когда Екатерина II в 1791 году открыла Александру Павловичу свое намерение устранить Павла от наследования престола и объявить наследником его самого, он, не желая царствовать, написал своей царственной бабке очень дипломатичный ответ. В нем он вроде бы на все по существу соглашался, но в то же время это письмо никак нельзя было использовать в качестве документа, подтверждающего притязания Александра Павловича на власть. Одновременно он написал письмо и Павлу, называя отца "его величеством", и тем подтверждая его права на престол. Сделал он это, так как был совершенно уверен в том, что его отец никогда не покажет это письмо его бабке.


Генерал Александр Яковлевич Протасов,
который был воспитателем Александра Павловича, так писал о своем ученике, когда тому было четырнадцать лет:

"Замечается в Александре Павловиче много остроумия и способностей, но совершенная лень и нерадение не узнавать о вещах, и не только чтоб желать ведать о внутреннем положении дел, как бы требовали некоторого насилия в познании, но даже удаление читать публичные ведомости и знать о происходящем в Европе. То есть действует в нем одно желание веселиться и быть в покое и праздности. Дурное положение для человека его состояния. Я все силы употребляю преобороть сии склонности. От некоторого времени замечаются в Александре Павловиче сильные физические желания, как в разговорах, так и по сонным грезам, которые умножаются по мере частых бесед с хорошими женщинами".

Невеста
   Екатерина не оставляла своих планов о передаче престола Александру Павловичу, но для этого его следовало сначала женить. Императрица навела справки у своих послов, и остановила свой выбор на баденских принцессах. В октябре 1792 года две из них, Фредерика и Луиза, прибыли в Петербург. Но Фредерика была еще совсем ребенком, и невестой Александра стала Луиза, которая была младше его на один год. Александр поначалу очень стеснялся и два дня даже не разговаривал с предназначенной ему девицей, но, в конце концов, миловидная принцесса покорила его сердце. Александр делился своими чувствами и впечатлениями со своим воспитателем Протасовым, тот занес их в свой дневник, и так они и дошли до наших дней.


Вмешательство императрицы
   Генерал Протасов разделял романтические взгляды Александра на любовь, но его бабке всякая сентиментальность в этих вопросах была чужда. Он решила основательно подготовить будущего наследника, как она надеялась, к брачному ложу, и для этого поручила одной из своих дам научить его тайнам

"тех восторгов, кои рождаются от сладострастия".

Эти опыты не прошли для Александра бесследно и часто отравляли впоследствии его отношения с женой Елизаветой, так при крещении стала называться Луиза.


Претендент на сердце
   Свадьба Александра и Елизаветы произошла 17 сентября 1793 года. Екатерина была счастлива и называла молодых не иначе, как Амуром и Психеей. Свидетельства же очевидцев были более сдержанные. Все отмечают, что Александр вел себя после свадьбы как мальчишка, иногда даже проявляя род грубости к своей жене. Ф.В. Ростопчин в письмах к графу С.Р. Воронцову жалуется, что великий князь предается лени, ничему не учится и ничего не читает. Далее он сообщает, что Елизавета

"хотя и любит своего супруга, но он для нее слишком молод... Скука ее убивает".

Но тут нашелся неожиданный претендент на благосклонность Елизаветы. Им оказался любовник Екатерины II граф Платон Зубов. Он влюбился в супругу Александра и стал настойчиво за ней ухаживать. Взаимности он не встретил, но его ухаживания не укрылись не только от Александра, но и от всего двора. Граф то предавался меланхолии и заставлял своих крепостных играть на флейтах, то возобновлял свои ухаживания. Последней об этом увлечении графа узнала Екатерина, но она сумела быстро вылечить Зубова от меланхолии.


Отношение к мужу
   В 1792 году Елизавета написала по-французски:

"Счастье моей жизни в его руках, если он перестанет меня любить, я буду несчастной навсегда. Я перенесу все, все, но только не это..."

А уже в январе 1795 года она писала своей матери в Баден:

"Вы спрашиваете, нравится ли мне по-настоящему великий князь. Да, он мне нравится. Когда-то он мне нравился до безумия, но сейчас, когда я начинаю короче узнавать его (не то, чтобы он терял что-нибудь от знакомства, совсем напротив), но когда узнают друг друга лучше, замечают ничтожные мелочи, воистину мелочи, о которых можно говорить сообразно вкусам, и есть у него кое-что из этих мелочей, которые мне не по вкусу и которые ослабили мое чрезмерное чувство любви. Эти мелочи не в его характере, я уверена, что с этой стороны он безупречен, но в его манерах, в чем-то внешнем..."

Начало царствования
   В ночь убийства своего отца Александр Павлович сидел в кресле в одной из нижних комнат замка и с тревогой ожидал исхода событий. Он знал о заговоре, который ставил своей целью отстранение его отца, императора Павла I, от власти, но ему было обещано, что будут требовать только отречения отца от престола, но жизнь его должна быть сохранена. Мы не знаем, насколько искренне Александр Павлович в это верил. Тревога не покидала его во все время ожидания, ведь в случае неудачного исхода заговора, он мог опасаться не только за свою свободу, но и за самое свою жизнь. В пол первого ночи в его комнату вошел граф Петр Алексеевич Панин и сообщил Александру Павловичу о смерти его отца. Александр Павлович чуть не упал в обморок от обрушившегося на него ужаса: ведь теперь будут говорить, что он убийца. Но граф жестко потряс его за плечи и прокричал прямо в ухо:

"Довольно быть мальчишкой!.. Извольте царствовать!"

Однако чувство вины преследовало Александра I до самого конца.


Об отречении от престола
   Эта идея навязчиво посещала Александра I. Так Михайловский-Данилевский в 1817 году во время одной из поездок императора на юг был свидетелем того, как в присутствии нескольких лиц император рассуждал:

"Когда кто-нибудь имеет честь находиться во главе такого народа, как наш, он должен в минуту опасности первый идти ей навстречу. Он должен оставаться на своем посту только до тех пор, пока его физические силы ему это позволяют. По прошествии этого срока он должен удалиться... Что касается меня, я пока чувствую себя хорошо, но через десять или пятнадцать лет, когда мне будет пятьдесят..."

Тут присутствующие прервали императора.


Мысли об отречении
от престола не оставляли Александра I и дальше. Так в 1819 году во время обеда у своего брата Николая в Красном Селе, он сказал ему и его жене Александре Федоровне, что Константин отказался от прав наследника и что Николаю надо готовиться принять власть. Он сказал, что

"...это случится гораздо раньше, чем можно предполагать, так как это случится еще при его, Александра, жизни... Я решил сложить с себя свои обязанности и удалиться от мира".

   Осенью того же года в Варшаве Александр сообщил брату Константину, что он твердо решил

"абдикировать".

В 1824 году он говорил Васильчикову:

"Я был бы рад сбросить с себя бремя короны, ужасно тягостной для меня..."

Весной 1825 года он сделал подобное же признание посетившему Петербург принцу Оранскому.
   15 августа 1826 года, накануне коронации Николая Павловича, Александра Федоровна записала в своем дневнике:

"Наверное, при виде народа я буду думать о том, как покойный император, говоря нам однажды о своем отречении, сказал:

"Как я буду радоваться, когда увижу вас проезжающими мимо меня, и я, затерянный в толпе, буду кричать вам ура ".

[Yorik]

В начале 1795 года был удален Лагарп, и Александр совсем перестал учиться и работать. Современники утверждают, что он забросил книги и предавался лени и наслаждениям. Будущего императора продолжали занимать только гатчинские упражнения на военном плацу. Ещё он внимательно наблюдал за всем, что делается вокруг.

21 февраля 1796 года Александр писал Лагарпу:

"Дорогой друг! Как часто я вспоминаю о вас и о всём, что вы мне говорили, когда мы были вместе. Но это не могло изменить принятого мною намерения отказаться впоследствии от носимого мною звания. Оно с каждым годом становится для меня всё более невыносимым по всему, что делается вокруг меня. Непостижимо, что происходит: все грабят, почти не встречаешь честного человека..."

Александра также пугает чрезмерное увлечение его брата Константина военной дисциплиной:

"Военное ремесло вскружило ему голову, и он иногда жестоко обращается с солдатами своей роты..."

Своё письмо Александр заканчивает так:

"Я уже, хотя и военный, жажду лишь мира и спокойствия и охотно уступлю своё звание за ферму подле вашей или, по крайней мере, в окрестностях. Жена разделяет мои чувства, и я в восхищении, что она держится моих правил".

Весною того же года Александр пишет своему другу Виктору Павловичу Кочубею в Константинополь, занимавшему там пост российского посла, и повторяет эти же мысли:

"Моё положение меня вовсе не удовлетворяет. Оно слишком блистательно для моего характера, которому нравится исключительно тишина и спокойствие. Придворная жизнь не для меня создана. Я всякий раз страдаю, когда должен явиться на придворную сцену, и кровь портится во мне при виде низостей, совершаемых на каждом шагу для получения внешних отличий, не стоящих в моих глазах медного гроша. Я чувствую себя несчастным в обществе таких людей, которых не желал бы иметь у себя и лакеями, а между тем они занимают здесь высшие места, как, например, князь Зубов, Пассек, князь Барятинский, оба Салтыковы, Мятлев и множество других, которых не стоит даже и называть и которые, будучи надменны с низшими, пресмыкаются перед тем, кого боятся. Одним словом, мой любезный друг, я сознаю, что рожден не для того сана, который ношу теперь, и ещё менее для предназначенного мне в будущем, от которого я дал себе клятву отказаться тем или иным способом..."

Впрочем, не все современники питали к Кочубею такие же теплые чувства. Ф.Ф. Вигель писал о нём:

"Перед соотечественниками ему было чем блеснуть: он лучше других знал состав парламента, права его членов, прочитал всех английских публицистов и, как львёнок крыловской басни, собирался учить зверей вить гнёзда. Красивая наружность, иногда молчаливая задумчивость, испытующий взгляд, надменная учтивость были блестящей завесой, за коей искусно он прятал свои недостатки, и имя государственного человека принадлежало ему, когда еще ничем он его не заслужил..."

Такие же мысли Александр часто высказывал и позднее, уже будучи императором. Но это будет позднее, а пока Александр сближается с Адамом Чарторижским (Чарторыжским), который из-за участия в восстании Костюшко находился в Петербурге в качестве заложника. Он был старше Александра на семь лет, умён, образован и лично знал Гёте, Виланда и Гердера.

Кто ещё был близок к Александру в то время? Молоденький камер-юнкер А.Н. Голицын, маленький шутник, умевший искусно передразнивать любого человека. Его мать, рано овдовевшая и вступившая во второй брак, была приятельницей небезызвестной камер-фрау Екатерины II Марьи Савишны Перекусихиной, которая представила мальчика императрице и помогла ему сделать придворную карьеру. Многие приключения Голицына были весьма сомнительного свойства в нравственном отношении, но могло ли быть иначе при такой-то покровительнице?

В 1796 году в столицу прибыли граф П.А. Строганов с молодой женой Софьей Владимировной. Строганова стала впоследствии верной наперсницей императрицы Елизаветы, а сам граф в первые годы правления Александра был его правой рукой.
Сблизился Александр и с родственником графа Строганова - Н.Н. Новосильцевым, который был значительно старше Александра и произвел на него впечатление своим умом, образованностью и умением ясно и точно излагать свои мысли.

Когда на престол взошёл Павел, он постепенно разогнал из Петербурга всех друзей Александра, так что к 1801 году уцелел только граф Строганов. Зато у цесаревича появился новый друг и верный слуга - любимец Павла, Алексей Андреевич Аракчеев. Впрочем, Александр видел и тёмные стороны Аракчеева и однажды в разговоре с генералом П.А. Тучковым назвал своего будущего фаворита "мерзавцем", но Аракчеев был ему необходим.

Когда Александр стал императором, он немедленно вызвал в столицу всех своих друзей. В мае 1801 года Строганов предложил молодому императору образовать негласный комитет и в нём обсуждать планы государственных преобразований. Александр охотно согласился, и друзья стали в шутку называть свой тайный комитет Комитетом Общественного Спасения (как во Французской Республике). В этот комитет входили граф П.А. Строганов, граф В.П. Кочубей, Н.Н. Новосильцев и князь Адам Чарторижский.
Просуществовал этот комитет до конца 1803 года.

Пока же посыпались вольности и амнистии: вернулись ссыльные, в том числе и Радищев, вернули все права пострадавшим при Павле (около 12000 человек), амнистировали эмигрантов, разрешили ввозить из-за границы книги и открыли частные типографии, восстановлены жалованная грамота дворянству и городовое положение и т.п.
Были уничтожены ненавистные мундиры прусского образца, но, впрочем, новая форма оказалась не слишком удобной.
Павел не применял смертной казни, но на площадях красовались виселицы с прибитыми к ним именами провинившихся - их тоже немедленно убрали.

Казалось, что настает новое время, но с более серьезными реформами произошла осечка. Всё, ранее казавшееся Александру простым, например крестьянский вопрос, вдруг стало трудным и сложным. Ведь царь не знал даже таких простых вещей, что в России можно было продавать крепостных, как скот, разлучая мужей, жён и детей.

Лагарпа, вызванного из Швейцарии, на заседания Негласного Комитета не приглашали. Тайные собрания комитета происходили два или три раза в неделю. После кофе и общей беседы император обычно удалялся, и все приглашённые разъезжались. Но не все...

Четыре человека, как заговорщики, пробирались по коридорам в одну из внутренних комнат, где их ждал Александр. Здесь и должны были вершиться судьбы империи.

Но знаний и опыта у членов Комитета явно не хватало, и частенько приходилось пользоваться услугами опытных вельмож, которых Александр

"не желал бы иметь у себя и лакеями".

[Yorik]

Руководство внешней политикой Александр поручил Адаму Чарторижскому. Присмотримся к нему. Вот что он пишет сам в своих мемуарах:

"Хотя и близко был связан с моими товарищами по неофициальному комитету, я всё же не мог вполне им довериться: их чувства, их постоянно проявлявшийся чисто русский образ мыслей, слишком разнились от того, что происходило в глубине моей души..."

Сардинский посланник в Петербурге, Жозеф де Местр, писало нем же в своих записках:

"Чарторижский будет всемогущ. Он высокомерен, коварен и производит впечатление довольно отталкивающее. Сомневаюсь, чтобы поляк, имевший притязания на корону, мог быть хорошим русским".

То, что было ясно де Местру, да и многим русским, не мог понять российский император.

Неофициальный Комитет не решил, да и не мог решить, ни одной серьезной проблемы. По поводу решения такого важного вопроса, как крестьянский, даже у членов комитета не было единого мнения. Когда же обсуждение этого вопроса выходило за стены комитета, оно наталкивалось на сопротивление других вельмож, каждый из которых предлагал свою программу, опровергая оппонентов, так что у Александра голова шла кругом, и он не мог принять никакого решения. Не было людей, которым бы он мог верить!

По случаю коронации император объявил множество наград, но многие сановники были недовольны, так как не получили крестьян, на что они сильно рассчитывали. Одному из таких недовольных Александр сказал:

"Большая часть крестьян в России рабы: считаю лишним распространяться об унижении человечества и о несчастии подобного состояния. Я дал обет не увеличивать число их и потому взял за правило не раздавать крестьян в собственность".

Боюсь, что собеседник попросту не понял императора, ведь даже такие образованные люди, как Карамзин и Державин, не были склонны к освобождению крестьян.

Вступая на престол, Александр искренне хотел ограничить абсолютизм, но на практике ему пришлось править самодержавно, даже для проведения самых либеральных преобразований. Так что все попытки ограничить или умалить его власть всегда встречали с его стороны резкий отпор.
Однажды сенаторы попытались отменить закон об обязательной службе дворян унтер-офицерского звания. Испуганный генерал-прокурор сената Г.Р. Державин прибежал к императору:

"Государь! Весь Сенат против вас..."

Александр сухо ответил, что он это дело разберёт.
Через некоторое время последовало разъяснение, что Сенат превысил свои полномочия, тем всё и кончилось.

22 мая 1801 года Александр издал указ об освобождении священников и диаконов от телесных наказаний. Представляете, какой мог быть авторитет у выпоротого священника!

Радищев после возвращения был назначен в комиссию по составлению законов. В беседах с председателем комиссии графом Петром Васильевичем Завадовским он развивал свои мысли о необходимости крестьянской эмансипации и прочих реформ. Многоопытный Завадовский его охладил:

"Эх, Александр Николаевич, охота тебе пустословить по-прежнему. Или мало тебе Сибири?"

Следствием этого было душевное смятение Радищева, которое привело к тому, что 11 сентября 1802 года он выпил стакан яду.

Когда Сперанский был ещё семинаристом (или студентом) его по рекомендации митрополита Гавриила пригласили в учителя к князю А.Б. Куракину. Когда за ним прислали четырёхместную карету с гербами, запряжённую цугом, он совсем растерялся и не знал, как себя держать. Сперанский не решался сесть в карету и всё пытался стать на запятки, так что лакеи с трудом его усадили.

Александр продолжал считать Францию республикой, хотя там уже всем распоряжался Первый консул. Когда в Петербург прибыл поверенный Наполеона, его адъютант Дюрок, император был с ним очень любезен и, желая сделать ему приятное, стал называть его ситуайеном (гражданином). К удивлению Александра, Дюрок сухо заявил, что в Париже теперь не принято называть друг друга гражданами.

12 вандемьера (1801 года), за пять часов до своего республиканского подвига Наполеон говорил:

"Если бы секции поставили меня во главе, даю слово, через два часа мы были бы в Тюильри и прогнали бы всю сволочь Конвента".

Вскоре Александр понял стремление Бонапарта к неограниченной власти:

"Бонапарте сам лишил себя лучшей славы, какой может достигнуть смертный и которую ему оставалось стяжать, - славы доказать, что он без всяких личных видов работал единственно для блага своего отечества и, пребывая верным конституции, коей он сам присягал, сложить через десять лет власть, которая была в его руках. Вместо того он предпочёл подражать дворянам, нарушив вместе с тем конституцию своей страны. Отныне это знаменитейший из тиранов, которых мы находим в истории".

Так он писал в письме к Лагарпу. Что это: наивность или потрясающее невежество?

В марте 1804 года в Венсенском замке был расстрелян герцог Энгиенский. Александр послал в Париж протестующую ноту, которая была вручена российским поверенным Талейрану.
Вскоре Россия получила ответную ноту, в которой говорилось, что Россия напрасно вмешивается во внутренние дела Франции. Ведь Франция не вмешивалась в русские дела, когда по проискам Англии был убит император Павел, и убийцы остались безнаказанными.
Этого страшного оскорбления Александр никогда не смог простить Наполеону.

В октябре 1805 года в Потсдаме состоялось личное свидание Александра и прусского короля Фридриха-Вильгельма. После затянувшегося ужина русский император предложил спуститься в склеп, где покоились останки Фридриха II. Король и королева охотно согласились. Втроём, без свиты, они спустились в склеп, и Александр прикоснулся губами к крышке гроба своего гатчинского кумира. В присутствии королевы Луизы император и король поклялись в вечной дружбе.

Воодушевленный император прибыл к русской армии, но восторженного приёма, на который он рассчитывал, не было. Война с Францией не пользовалась тогда у русских особой популярностью, а поведение австрийских властей давало поводы к слухам об измене австрийцев.
Раздосадованный император отстранил от верховного командования Кутузова, формально сохранив за ним пост главнокомандующего, и взял руководство военными действиями в свои руки, совместно с австрийцем Вейротером. Вот это стратег! Не то что Кутузов, который медлит и стремится отступить.

16 ноября 1805 года Александр впервые участвовал в сражении. Это была успешная для союзников авангардная стычка у Вишау. Когда стрельба стихла, император мрачно ездил по полю, рассматривал мёртвых в лорнет и тяжело вздыхал.
В этот день он ничего не ел.

Незадолго до Аустерлицкого сражения Наполеон прислал к Александру генерала Савари, который стал уверять императора, что Бонапарт желает мира. Александр послал к Наполеону князя П.П. Долгорукова. Наполеон выехал к нему на передовые посты и, перебив парламентера, сказал:

"Долго ли нам воевать? Чего хотят от меня? Из-за чего воюет со мной император Александр? Чего ему надо? Пусть он расширяет пределы России за счет турок".

Юный князь стал объяснять Наполеону, что русский император не жаждет завоеваний. Дело, напротив, идёт о справедливости и о свободе наций.
Это рассмешило Наполеона, и через три дня после Аустерлица он написал курфюрсту Вюртембергскому, что Александр присылал к нему для переговоров какого-то дерзкого ветрогона, который разговаривал с ним, как будто он, Наполеон, боярин, которого можно сослать в Сибирь.

Вспоминая об Аустерлицком сражении, Александр говорил:

"Я был молод и неопытен. Кутузов говорил мне, что нам надо было действовать иначе, но ему следовало быть в своих мнениях настойчивее".

Ага! А что считал ты еще за сутки до сражения?

[Yorik]

Любовники и любовницы. Александр и Наполеон


Александр и Наполеон
Во время свидания с Наполеоном в Тильзите в июне 1807 года был заключён союз между Францией и Россией. Александр предложил Наполеону, чтобы к их союзу присоединилась и Пруссия (вспомнил о клятве!), но тот уклонился от этого:

"Я часто спал вдвоём, но никогда втроём".

Пруссия, как самостоятельный партнер, была ему не нужна.Семён Романович Воронцов рекомендовал тем, кто по воле императора подписал Тильзитский договор, совершить въезд в столицу на ослах.

Во время Эрфуртского свидания осенью 1808 года Наполеон стал требовать, чтобы Александр воздействовал на Австрию, заставив её разоружиться. Александр на это не соглашался, и однажды с Наполеоном случился приступ бешенства. Он швырнул на пол свою треуголку и, задыхаясь от злобы, стал топтать её ногами. Александр с улыбкой посмотрел на эту сцену, а потом сказал:

"Вы слишком страстны, а я настойчив: гневом со мною ничего не поделаешь. Будем беседовать и рассуждать или я удалюсь".

Моментально приступ у Наполеона закончился, и он стал удерживать своего собеседника, который уже встал.


Любовники и любовницы
Когда в мае 1799 года великая княгиня Елизавета родила девочку, умершую через год, и её показали Павлу, тот сказал статс-даме Ливен:

"Сударыня, возможно ли, чтобы у мужа блондина и жены блондинки родился черненький младенец?"

Он намекал на князя Чарторыжского, влюбленного в Елизавету.
Статс-дама Ливен находчиво ответила:

"Государь! Бог всемогущ".

В 1804 году Александр пленился Марьей Антоновной Нарышкиной, урождённой княжной Четвертинской, красавицей и кокеткой. Вскоре на одном из балов она довольно нескромно сообщила императрице о своей беременности. Елизавета в письме к матери горько жаловалась:

"Какую надо иметь голову, чтобы объявить мне об этом! Ведь она прекрасно знает, что я понимаю, каким образом она забеременела. Я не знаю, что от этого произойдёт и чем всё это кончится!"

А ведь императрица Мария Фёдоровна сказала однажды про свою невестку:

"Она сама виновата. Она могла бы устранить эту связь и даже сейчас ещё могла бы вернуть своего мужа, если бы захотела примениться к нему, а она сердилась на него, когда он приближался, чтобы поцеловать или приласкать её, она была груба с ним... Конечно, она очень умна, но недостаток её в том, что она очень непостоянна и холодна, как лёд".

Однако Елизавета не со всеми была "холодна, как лёд". Вскоре она приблизила к себе ротмистра кавалергардского полка Алексея Яковлевича Охотникова. И в ноябре 1807 года родила от него дочь, умершую весной 1808 года.

Примерно за месяц до рождения этого ребёнка любовник императрицы был смертельно ранен кинжалом при выходе из театра. Охотников умер через три недели, и Елизавета навещала его перед смертью. Ходили слухи, что убийца был подослан великим князем Константином, чьи чувства Елизавета отвергла.

Связь с Нарышкиной продолжалась у Александра четырнадцать лет, но и эта возлюбленная изменяла ему. Император порвал с ней после того, как застал её в постели в объятиях своего генерал-адъютанта Ожеровского. Своему сопернику Александр мстить не стал, тот оставался генерал-адъютантом, являлся, как всегда, во дворец и получал положенные награды. Говорили даже, что Ожеровский сделал это по прямому указанию императора, который не находил повода, чтобы порвать со своей, уже надоевшей, любовницей.


Снова об Александре и Наполеоне
В 1807 году за обедом Наполеон сказал князю Н.Г. Волконскому:

"Передайте вашему государю, что я его друг, но чтобы он остерегался тех, которые стараются нас поссорить. Если мы соединимся, мир будет наш. Вселенная подобна этому яблоку, которое я держу в руках. Мы можем разрезать его на две части, и каждый из нас получит половину. Для этого нам только нужно быть согласными, и дело сделано".

Когда Волконский доложил об этом эпизоде с яблоком, Александр улыбнулся:

"Сначала он удовольствуется одной половиной яблока, а там придёт охота взять и другую".

В ноябре 1811 года Наполеон сказал своему духовнику аббату де Прадту:

"Через пять лет я буду властелином всего мира. Остаётся только Россия, но я раздавлю её".

Ну, конечно! Нет ни Испании, в которой он безнадёжно увяз, ни Англии...

Генералу Дерсенну и его гренадёрам Наполеон однажды сказал:

"Говорят, что вы ропщете, что вы хотите вернуться в Париж к вашим любовницам. Не самообольщайтесь. Я продержу вас под ружьём до восьмидесяти лет. Вы родились на бивуаке, тут вы и умрёте".

Наполеон сказал однажды Меттерниху об Александре:

"Наряду с его крупными умственными качествами и умением пленять окружающих, есть в нём нечто такое, что я затрудняюсь определить. Это что-то неуловимое и я могу объяснить его, лишь сказав, что во всём и всегда ему чего-то не хватает".

[Yorik]

Про императора Александра Павловича я довольно много рассказывал в нескольких выпусках "Исторических анекдотов", так что многие из вас, уважаемые читатели, уже могли составить себе достаточно полное представление об этом человеке. Но исторические анекдоты являются несколько специфическим жанром, и я получил довольно много писем с просьбой написать более цельный очерк об этом правителе. Писать о правлении этого императора я пока не буду, так как об этом вопросе существует огромная литература. Я только хочу показать вам некоторые черты характера императора Александра Павловича, на которых многие историки не всегда останавливаются достаточно подробно.

Начну с сентиментальности этого императора, что вообще было в духе той эпохи, ведь сентиментализм отнюдь не закончился с XVIII веком. Александр Павлович был сентиментален с самых ранних своих лет и сохранил проявления повышенной чувствительности буквально до последних дней своей жизни.

Его бабка, императрица Екатерина II, возлагала на любимого внука большие надежды и иногда называла его "сама добродетель". Существует довольно много косвенных свидетельств того, что императрица собиралась оставить престол именно Александру, обойдя нелюбимого Павла, но мы сейчас говорим совсем не об этом.

Когда Иван Иванович Дмитриев (1760-1837) однажды докладывал императору о жестоком обращении некоей помещицы со своей дворовой девкой, Александр Павлович расплакался. Выслушав весь доклад Дмитриева, император с горечью сказал:

"Боже мой! Можем ли мы знать все, что у нас делается!"

Сохранилось множество подобных свидетельств, и поэтому многие склонны считать императора Александра Павловича не только сентиментальным, но и мягким человеком, а это будет большой ошибкой. Ведь хорошо известно, что многие жестокие люди, преступники, были очень сентиментальными, достаточно вспомнить хотя бы Гиммлера. Вот и наш император тоже был весьма жестоким человеком.

И генерал Сергей Александрович Тучков-второй (1767-1839) считал Александра I жестоким человеком, чему многие просто не поверят.

Вот другой пример: московский генерал-губернатор Александр Петрович Тормасов (1752-1819) докладывает императору, что он наказал розгами дворового мужика Кириллова за некие неприличные слова о помещиках. Вроде бы мелочь, не царское это дело мужиков сечь, но император заинтересовался и стал выяснять подробности. Оказалось, что на Тверском бульваре этот мужик вел разговоры о крестьянской вольности, о жадности и жестокости помещиков, а Тормасов всего лишь велел его выпороть где-то на заднем дворе. Александр Павлович вознегодовал на преступную мягкость Тормасова и заявил, что этого мужика за

"столь буйственный и дерзновенный поступок следовало наказать наистрожайшим образом и публично".

Император долго не мог успокоиться после этого доклада.

Кстати, любимец императора Алексей Андреевич Аракчеев (1769-1834), про жестокость которого до сих пор ходят легенды, тоже был очень сентиментальным человеком и мог прослезиться при чтении какого-нибудь чувствительного произведения. Потом он мог проштудировать нечто изысканно-эротическое и вернуться к книжке под названием "О пользе слез".

И вот Александр Павлович получает известие о жестоком усмирении Аракчеевым бунта в чугуевских военных поселениях, в котором сообщается, что при этом шпицрутенами были забиты до смерти десятки человек. Александр тут же пишет своему любимцу письмо, в котором полностью одобряет все жестокости Аракчеева и сожалеет о тех волнениях, которые должна была вынести чувствительная душа его друга.

Сколько ни докладывали императору о вреде военных поселений, он все игнорировал, а однажды заявил, что

"они [военные поселения] будут во что бы то ни стало, хотя бы пришлось уложить трупами дорогу от Петербурга до Чудова".

А в официальных указах императора будет говориться о том, что человеческие заблуждения нельзя исправить насилием, а лишь просвещением и кротостию.

Да, конечно, сохранилось множество сюжетов о чувствительности Александра Павловича:
он рыдал в объятиях Михаила Леонтьевича Магницкого (1778-1855), когда тот докладывал о бедственном состоянии казанского университета;
он лил потоки слез во время назидательных бесед с баронессой Крюденер (1764-1824);
когда Александр Семенович Шишков (1754-1841) читал свои выдержки из Священного Писания и объяснял ими современные события, император снова много плакал;
он плакал, беседуя с приехавшими в Петербург квакерами, и плакал, слушая проповеди скопца Кондратия Селиванова.
Это, впрочем, не помешало Александру Павловичу приговорить солдат-скопцов к наказанию батогами, и сделано это было вопреки решению военного суда. Император был очень недоволен непозволительной мягкостью этой инстанции.

Отмечу еще несколько характерных черточек в личности Александра Павловича.
По словам генерала Алексея Петровича Ермолова (1777-1861), у императора Александра была какая-то болезненная страсть к симметрии, и генерал считал эту болезнь наследственной и хронической.

Император мог не подписать какой-нибудь важный документ только потому, что первым движением пера получалась не совсем понравившееся ему начало буквы "А". И только. Других причин для неподписания документа ему и не требовалось.

Логическим следствием такой страсти императора и была его любовь к военным поселениям, где все четко регламентировано, и вообще любовь ко всем военным занятиям, которую Александр Павлович сохранял до конца своей жизни. Этим занятиям император уделял большую часть своего времени, особенно обожал он шагистику, что, по словам князя Адама Чарторийского (1770-1861), обратилось у него в настоящую "парадоманию".

Уже в 1803 году Александр Павлович выпускает предписание, детально регламентирующее маршировку войск. При обычной маршировке войскам следовало делать 75 шагов в минуту, а длина каждого шага должна составлять ровно один аршин; скорым маршем следовало делать 120 шагов в минуту. Регламентировалась высота поднятия сапог, степень вытянутости носков и т.д., и строжайше указывалось, что

"от этой меры и каденсу ни в коем случае не отступать".

И император лично строго следил за выполнением своих предписаний. Однажды он беседовал с генералом Тучковым-вторым о ружьях и глубокомысленно изрекал, что ружье изобретено не для того только, чтоб им делать на караул, как вдруг заметил, что его гвардия при маршировке

"недовольно опускает вниз носки сапог".

Александр Павлович немедленно прервал беседу с генералом и с криком:

"Носки вниз!" -

бросился к гвардейцам.

Следует заметить, что маршировка войск производила на императора прямо завораживающее действие. Рассказывают, что он мог целые часы проводить в манеже, наблюдая за маршировкой войск, при этом

"он качался беспрестанно с ноги на ногу, как маятник у часов, и повторял беспрестанно слова: “раз-раз” – во все время, как солдаты маршировали".

Вообще, страсть ко всему военному была доведена у Александра до такой степени, что его двор, по словам того же генерала Тучкова-второго,

"сделался почти совсем похож на солдатскую казарму. Ординарцы, посыльные, ефрейторы, одетые для образца разных войск солдаты, с которыми он проводил по нескольку часов, делая заметки мелом рукою на мундирах и исподних платьях, наполняли его кабинет вместе с образцовыми щетками для усов и сапог, дощечками для чищения пуговиц и других подобных мелочей".

В заключение этого очерка хочу сказать, что Александр Павлович, обладая привлекательной внешностью, умел так подойти к людям, что поначалу легко вызывал симпатию к себе, особенно среди женщин. Графиня София Шуазель-Гуфье особенно отмечала у императора "величественный вид" и "умелую почтительность", "грациозную любезность" и "позы античных статуй", его манеры и "бесчисленное множество оттенков" в голосе. Недаром Сперанский называл Александра "сущий прельститель".

Такой император поначалу очаровывал и притягивал к себе и многих мужчин. Даже Наполеон сообщил Меттерниху про Александра, что это

"привлекательная особа, очаровывающая тех, кто соприкасается с ним".

К концу же царствования Александра Павловича отношение к нему меняется. Немецкий писатель Фарнгаген фон Энзе в своих записках приводит отзыв об императоре, сделанный французским посланником графом Пьером Лафероне (1777-1842) в 1823 году:

"Я всякий день более и более затрудняюсь понять и узнать характер императора Александра. Едва ли кто может говорить с большим, чем он, тоном искренности и правдивости... Между тем частые опыты, история его жизни, все то, чему я ежедневный свидетель, не позволяют ничему этому вполне доверяться... Самые существенные свойства его – тщеславие и хитрость или притворство..."

В заключение приведу пару отзывов современников о злопамятности Александра Павловича.

Дмитрий Прокофьевич Трощинский (1754-1829), министр и член Государственного совета, так писал об императоре Александре:

"Государь так памятен, что ежели о ком раз один услышит худое, то уже никогда не забудет".

Это мнение об Александре дополняет Николай Иванович Греч (1787-1867):

"Он был добр, но притом злопамятен, не казнил людей, а преследовал их медленно со всеми наружными знаками благоволения и милости: о нем говорили, что он употребляет кнут на вате".

[Yorik]

В дни нашествия Наполеона

Весна 1812 года прошла в балах и совещаниях с военными специалистами, большинство из которых было иностранцами. Каждый из них имел свой план действий, так что у императора голова шла кругом. Никаких серьезных мер по подготовке к войне так и не было сделано. К началу военных действий армия Наполеона превышала 600 тысяч человек, а российская армия насчитывала немногим более 200 тысяч человек. К тому же российская армия была рассредоточена, не имела единого командования и четкого плана действий при нападении французов, которые уже сосредоточили свои силы на границах России.

А высший свет продолжал развлекаться. Последним празднеством перед Отечественной войной в этой череде развлечений был бал в загородном замке генерала Бенигсена Закрете. Быстро был выстроен огромный павильон для танцев, который неожиданно рухнул, в чем многие увидели зловещее предзнаменование. Чтобы развеять мрачное впечатление от случившегося, Александр велел бал не отменять, расчистить площадку от обломков и танцевать под открытым небом.

Во время этого бала царю донесли, что Наполеон без объявления войны перешёл через Неман. Александр постарался ничем не выразить охватившие его чувства и продолжал любезно беседовать с присутствующими сановниками и их жёнами. Однако остаток ночи он провёл за неотложными делами.

Неуклонное движение Наполеона к Москве создавало в обоих столицах неустойчивое положение. Но нашёлся один человек, который в это смутное время начал в Петербурге строительство нового дворца. Это был старый приятель царя князь Голицын. Александру стали нашёптывать, что Голицын изменник и ждёт Наполеона, не опасаясь за своё имущество. Император, разумеется, не поверил этим сплетням, но навестил своего старого приятеля. Маленький князь сильно изменился за последние годы. Из обаятельного ловеласа он превратился в мистика, занимавшегося изучением Библии и искавшего в ней тайный смысл.

Александр поинтересовался, что это князю вздумалось в такое неспокойное время заниматься такой большой постройкой. Голицын ответил, что он не боится Наполеона, полагаясь на промысел Божий. Он протянул руку к Библии, но та упала и раскрылась на той странице, где был 90-й псалом. Голицын заявил, что это не случайно, а Библия открылась на этой странице по воле небесных сил. Александр с большим интересом прочёл этот псалом.

Дело в том, что Александр совершенно не знал Библии. Он никогда не читал её, а разобрать смысл древнерусских текстов в бормотании псаломщиков было совершенно невозможно. На ближайшей же церковной службе Александр снова услышал этот текст, и теперь понял его. Он решил, что это не случайно, и захотел прочесть Библию. Однако во всем дворце Библии не нашлось. Чего только не было в огромной дворцовой библиотеке после царствования его бабушки: тома Вольтера, Руссо, Дидро... Но Библии не было. С огромным трудом император нашел экземпляр Библии на французском языке у своей жены Елизаветы, и с жадностью засел за чтение. Не поленитесь и вы, уважаемые читатели, заглянуть в Библию и ознакомиться с этим псалмом.

Когда французы заняли Москву, все приближённые императора наперебой старались убедить Александра в необходимости заключить мир с Наполеоном. Особенно усердствовал любимец царя Аракчеев, но царь только рассеянно слушал своего любимца и молчал.

15 сентября, в день коронации, толпа встретила императора мрачным молчанием. Графиня Эдлинг писала:

"Никогда в жизни не забуду тех минут, когда мы поднимались по ступеням в собор, следуя среди толпы. Не раздалось ни одного приветствия. Можно было слышать наши шаги, и я нисколько не сомневалась, что достаточно было малейшей искры, чтобы всё кругом воспламенилось. Я взглянула на государя, поняла, что происходит в его душе, и мне показалось, что колени мои подгибаются".

Через три недели, после сражения под Тарутином, Наполеон покинул Москву.

Назначенный против воли императора главнокомандующим М.И. Кутузов совсем не спешил окончательно разгромить и уничтожить Наполеона. Императору доносили, что Кутузов всё время проводит с какой-то молоденькой любовницей, на военных советах спит, а когда спрашивают его мнение, с улыбкой отвечает:

"Всё это развалится и без меня".

Уважаемые читатели! Я очень долго не хотел этого делать, но потом понял, что для того, чтобы лучше понять дальнейший ход действий и мыслей Александра Павловича, вы должны иметь возможность безотлагательно ознакомиться с упомянутым выше 90-м псалмом. Знакомство с этим текстом смогло убедить Александра в своей богоизбранности, а дальнейшее чтение Библии только усилило мистический образ мыслей императора.

Приложение. Псалом 90.
[Хвалебная песнь Давида.]
Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится,
говорит Господу: "прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!"
Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы,
перьями Своими есенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение - истина Его.
Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем,
язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень.
Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизится:
только смотреть будешь очами своими и видеть возмездие нечестивым.
Ибо ты сказал: "Господь - упование мое"; Всевышнего избрал ты прибежищем твоим;
не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему;
ибо Ангелам Своим заповедает о тебе - охранять тебя на всех путях твоих:
на руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею;
на аспида и василиска наступишь; попирать будешь льва и дракона.
"За то, что он возлюбил Меня, избавлю его; защищу его, потому что он познал имя Мое.
Воззовет ко Мне, и услышу его; с ним Я в скорби; избавлю его и прославлю его,
долготою дней насыщу его, и явлю ему спасение Мое".

[Yorik]

Кутузов, действительно, не стремился уничтожить Наполеона. Он старался только выжить его из России, а до остального мира ему и дела не было. Он считал, что России не следует проливать свою кровь в интересах других государств. Генералу Вильсону Кутузов заявил:

"Я вовсе не убеждён, будет ли великим благом для вселенной совершенное уничтожение императора Наполеона и его армии. Наследство его достанется не России или какой-либо другой из держав материка, а той державе, которая уже теперь господствует на морях, и тогда преобладание её будет невыносимо".

Александр же хотел, чтобы русская армия разгромила Наполеона и захватила его в плен. Однако после битвы при Березине Наполеону удалось ускользнуть и бежать в Париж. Александр был очень недоволен всем этим и поведением своего главнокомандующего. Начитавшись Библии, он решил, что призван для того, чтобы освободить мир от злого гения Бонапарта. Александр решил сам прибыть в действующую армию.

Здесь он торжественно обнимает Кутузова и вручает ему Георгия первой степени. Но это внешне, а на самом деле они не понимают друг друга. Император говорил тому же генералу Вильсону о Кутузове:

"Мне известно, что фельдмаршал ничего не исполнил из того, что следовало сделать, не предпринял против неприятеля ничего такого, к чему бы он не был буквально вынужден обстоятельствами. Он побеждал всегда только против воли; он сыграл с нами тысячу и тысячу штук в турецком вкусе. Однако дворянство поддерживает его, и вообще, настаивают на том, чтобы олицетворить в нем народную славу этой кампании. Отныне я не расстанусь с моей армией и не подвергну ее более опасности подобного предводительства".

Быстро петушок закукарекал!

Графу Салтыкову в эти же дни он писал:

"Слава Богу, у нас всё хорошо, но несколько трудно выжить отсюда фельдмаршала, что весьма необходимо".

Да, это необходимо для похода в Европу, чему Кутузов противился всеми силами. Он постоянно повторял императору, что

"пора положить оружие",

и что до Европы нам дела нет. Александр придерживался на этот счёт совсем иного мнения, но снять со своего поста любимца всей армии и всего народа он не решался.

К сожалению, по крайней мере, моему, всё было на стороне императора. Пруссия присоединилась к России, мобилизовала свою армию и предоставила её в распоряжение Кутузова. Силезия восторженно приветствовала старого полководца. В Штейнау Кутузову поднесли лавровый венок, но 16 апреля 1813 года он умер в Бунцлау. Руки у Александра были развязаны!

Александр был негласно признан всеми европейскими правителями главным руководителем похода против Наполеона, и он использовал представившиеся ему возможности для осуществления своих целей. Другое дело, что служили ли они для блага России? Но император больше думал о своей исторической миссии. Вот его цели:

"Возвратить каждому народу полное и всецелое пользование его правами и его учреждениями, поставить как из всех, так и нас под охрану общего союза, защитить себя и защитить их от честолюбия завоевателей, - таковы суть основания, на которых мы надеемся с Божией помощью утвердить эту новую систему. Провидение поставило нас на дорогу, которая прямо ведёт к цели. Часть её мы уже прошли. Та, которая предстоит нам, усеяна большими трудностями. Надобно их устранить".

Устранить надо было, прежде всего, Наполеона. Все союзники, даже Англия, считали, что во Франции следует сохранить правительство Наполеона, но Александр не мог представить себе мирно правящего Наполеона и настоял на вторжении союзных войск во Францию для окончательного низвержения Корсиканца.

В противоположность Александру австрийский император Франц больше интересовался музыкой, чем политикой и войнами. После победы при Кульме ему сообщили, что его дворец в Теплице должен занять штаб принца Леопольда. В этот момент император играл с друзьями какое-то трио, а в руках у него была скрипка. С полным равнодушием к известию о победе Франц сказал:

"И прекрасно, мы можем продолжать нашу игру внизу".

[Yorik]

Александр и французы

В то же время Александр был удивительно великодушен к побежденным французам. Видный английский политик Кэстлри доносил премьеру графу Ливерпулю:

"В настоящее время нам всего опаснее рыцарское настроение императора Александра. В отношении к Парижу его личные взгляды не сходятся ни с политическими, ни с военными соображениями. Русский император, кажется, только ищет случая вступить во главе своей блестящей армии в Париж, по всей вероятности для того, чтобы противопоставить своё великодушие опустошению собственной его столицы".

Александр не был, однако, сторонником реставрации Бурбонов. Прибывшему к нему агенту роялистов Витролю император заявил:

"Разумно организованная республика более соответствовала бы французскому духу. Идеи свободы не могли развиваться безнаказанно в течение столь долгого времени в стране, подобной вашему отечеству".

Витроль в своих записках восклицает:

"Вот до чего мы дожили, о Боже. Император Александр, царь царей, соединившихся для блага вселенной, говорил мне о республике".

И в Париже Александр продолжал удивлять французов своим либерализмом. В салоне мадам де Сталь он говорил:

"С Божьей помощью, крепостное право будет уничтожено ещё в моё царствование".

С большой неохотой и под давлением союзников Александр согласился на реставрацию Бурбонов, но выторговал для Франции какое-то подобие конституции. О Бурбонах он говорил:

"Бурбоны, - не исправившиеся и неисправимые, полны предрассудков старого режима".

Выказывая большое радушие к побежденным французам и заботясь об их нуждах и интересах, Александр странным образом забыл о русской армии, которую он привел в Париж. Солдаты находились на казарменном положении, их плохо кормили и обременяли нарядами, и во всех столкновениях с французами всегда виноватыми оказывались русские. Непонятно было, кто же победил? Даже среди офицеров, пользовавшихся свободой, зрело недовольство тем предпочтением, которое император выказывал иностранцам.

Ко времени окончания походов император сделался вспыльчив и нетерпелив. Малейшее противоречие выводило его из себя. Князь Волконский писал, что жить с императором всё равно, как на каторге. Ежеминутно все дрожали от его гнева, но в Париже Александр сумел овладеть собою.

Однажды Александр сказал:

"Я не верю никому. Я верю лишь в то, что все люди - мерзавцы".

Это не могло укрыться от людей, общавшихся с императором.

Наполеон на острове св. Елены писал о нём:

"Александр умён, приятен, образован. Но ему нельзя доверять. Он неискренен. Это - истинный византиец, тонкий притворщик, хитрец".

Вот Шатобриан:

"...искренний, как человек, Александр был изворотлив, как грек, в области политики".

Шведский посол в Париже Лагербьельн говорил, что в политике Александр

"тонок, как кончик булавки, остёр, как бритва, и фальшив, как пена морская".

[Yorik]

Александр был всегда очень точен и аккуратен. Даже в домашней обстановке он никогда не появлялся небрежно одетым. Его письменный стол всегда был в идеальном порядке. Бумаги, которые он подписывал, всегда были одного формата. Он до странности любил симметрию, и даже в его комнате мебель всегда располагалась по строгому плану.

Александр был немного глуховат и с трудом мог слышать человека, который сидел напротив него. От этого император становился все более мнительным. Великая княгиня Александра Федоровна, супруга Николая Павловича, писала о нём:

"Ему казались такие вещи, о которых никто и не думал: будто над ним смеются, будто его слушают только для того, чтобы посмеяться над ним, и будто мы делали друг другу знаки, которых он не должен был заметить. Наконец, всё это доходило до того, что становилось прискорбно видеть подобные слабости в человеке с столь прекрасным сердцем и умом. Я так плакала, когда он высказал мне подобные замечания и упрёки, что чуть не задохнулась от слёз".

Вот ещё пример его мнительности и подозрительности. Однажды во дворе стояли Кутузов, Орлов и Киселёв, рассказывали друг другу анекдоты и смеялись. Мимо прошёл Александр, а через десять минут к нему в кабинет вызвали генерала Киселёва. Генерал застал Александра перед зеркалом, тщательно рассматривающим себя со всех сторон. Император решил, что смеялись над его наружностью, и стал допрашивать изумлённого и растерявшегося генерала:

"Что во мне смешного? Почему ты и Кутузов с Орловым смеялись надо мною?"

С большим трудом генералу удалось убедить императора, что они смеялись над анекдотами, а не над ним.

Таких случаев было множество. Ещё императора очень беспокоила сплетня о том, что у него будто бы искусственные ляжки, сделанные из ваты для красоты.

Только Аракчееву удалось убедить Александра, что он, Аракчеев, является вернейшим рабом императора, что все, решительно все, готовы предать своего государя, и только он один любит его, как самого себя. Александр поверил в это тем легче, что у Аракчееве не было никаких собственных политических идей, и он был верным исполнителем, рабом, воли своего императора. Кроме того, Аракчеев был почти единственным из высших сановников, о котором было точно известно, что он не крал. Это внушало императору ещё большее доверие к своему фавориту, так что к концу правления Александра почти все доклады поступали к нему через Аракчеева.

Неприязнь к Аракчееву сложилась не только из-за его положения, но и из-за его особенной жестокости. На разводах в Гатчине он вырывал в припадках ярости у солдат усы, а однажды откусил у одного солдата ухо. Что там Тайсон, ребёнок! Даже облагодетельствованные Аракчеевым люди отзывались о нём с неприязнью. Так протоиерей села Грузино Н.С. Ильинский писал:

"Граф делал мне добро, но правду о нем надобно писать не чернилами, а кровью".

Александр ничего не замечал и очень любил ездить в Грузино, где отдыхал от государственных дел. Там всё было устроено и по его вкусу: чинно и симметрично. Император и его верный холоп имели сходные вкусы и пристрастия.

Идею военных поселений император заимствовал из книги французского генерала Сервана, которая попалась ему на глаза еще в 1812 году, но из-за войн с Наполеоном эту идею пришлось отложить до 1816 года. Книгу император повелел перевести на русский язык, чтобы с ней мог ознакомиться Аракчеев, не владевший иностранными языками. Аракчееву идея военных поселений вначале не понравилась, но он послушно стал целеустремленно и жестоко проводить в жизнь идею своего повелителя. Я же более не буду о них распространяться: и так о них слишком много написано.

Однажды во время Венского конгресса зашла речь о сходстве императора с его сестрой Екатериной Павловной. Александр удалился на полчаса и вернулся к обществу в женском наряде.

[Yorik]

Высадившийся во время Венского конгресса с Эльбы Наполеон быстро шёл на Париж. Людовик XVIII в таком страхе и панике бежал из Тюильри, что оставил на столе текст тайного договора, заключённого им с Австрией и Англией и направленный против России. Хороши союзнички у нас были! Наполеон поспешил прислать этот договор Александру, надеясь развалить коалицию. Но Александр лишь пригласил Меттерниха, показал ему этот договор и бросил бумагу в камин. Преступное великодушие!

Второй въезд Александра в Париж не был таким же веселым и радостным, как первый, и разочарованный непостоянством парижан император не стал так уж усердно ограждать город от буйства разъяренных немцев.

Вернувшись в Россию, Александр дал автономию Финляндии и конституцию Польше, не хуже чем в Европе. Дальше этого дело не пошло. Александр считал, что в России ещё нет людей, которые смогли бы провести либеральные преобразования, да и сам народ ещё не созрел для свобод. Правда, в 1818 году Новосильцев представил императору план конституционного преобразования России, но у плана оказалось слишком много противников, и Александр его отклонил. Свое поведение царь оправдывал следующим образом:

"Я люблю конституционные учреждения и думаю, что всякий порядочный человек должен любить их. Но можно ли вводить их безразлично у всех народов? Не все народы готовы в равной степени к их приятию".

Русский народ, по мнению Александра, ещё не был к этому готов.

Можно еще было бы написать о мадам Крюденер и её влиянии на Александра, о Священном Союзе и последующих конгрессах, но это все не так уж и интересно.

Правда на Аахенском конгрессе в 1818 году некий Фортюнид подал императору прошение о принятии его на службу в качестве придворного шута, ибо только таким путём русскому царю представится случай услышать некоторые истины весьма горькие, но полезные.

На этом же конгрессе было решено вывести союзные войска из Франции. На последнем торжественном смотре союзных войск во Франции в конце того же года Александр строго сказал графу М.С. Воронцову:

"Следовало бы ускорить шаг!"

Воронцов на это ответил:

"Государь! Мы этим шагом пришли в Париж!"

На этом же конгрессе Александр выступил горячим сторонником запрещения торговли неграми! Вот так: русскими мужиками торговать можно, а неграми - нет!

В последние годы жизни императора внешняя политика России стала заложницей Священного Союза и его трактовки хитрым Меттернихом, который потребовал строгих мер по борьбе с крамолой революционного движения, в первую очередь строгой цензуры. Александр вяло протестовал, но тут пошло одно за одним: Занд убивает Коцебу, Лувель убивает герцога Беррийского, в Испании вспыхивает восстание. Кошмар какой-то!

Дальше - больше! На втором Варшавском сейме в 1820 году неблагодарные поляки стали требовать ответственности министров, реформы суда и отмены цензуры.

Александр едет на конгресс в Троппау, а здесь надо обсуждать вопрос о революции в Неаполе. Меттерних всех пугал ростом террора и революционных настроений, но Англия и Франция были не склонны вмешиваться в неаполитанские дела. Александр тоже не спешил давать своё согласие, хотя Меттерних пугал его возможностью существования каких-нибудь карбонариев и в России.

[Yorik]

В январе 1821 года в Лайбахе собрались правители стран Священного союза для обсуждения положения в восставшем Неаполе. Были приглашены также представители от Франции и Англии. Уже в марте 1821 года был задушен Неаполь, но тут вспыхнула революция в Пьемонте. Едва австрийцы заняли Турин, как опять мрачные вести приходят из Испании. А тут ещё началось восстание в Греции, спровоцированное генерал-майором русской службы, князем Александром Ипсиланти.

Александр и хотел бы помочь несчастным грекам, - ведь это завещала ему его бабка, Екатерина II, - но ведь это значит поддержать бунт. А Меттерних доказывал, что любой бунт есть бунт. И он сумел убедить Александра, вопреки национальным интересам России, не вмешиваться в греческие дела.

В России Александру доложили о страшных жестокостях, с которыми турки подавляли греческое восстание, о массовых избиениях греков. Семидесятичетырёхлетний патриарх Григорий на Пасху был схвачен у алтаря и повешен в полном облачении на паперти храма. Затем его труп проволокли по улицам города и сбросили в море.
Строганов из Константинополя требовал немедленного вмешательства, но Александр ни на что не мог решиться. Всё-таки эти греки были мятежниками! Да и Меттерних доказывал, что война с Турцией будет брешью, через которую в Россию ворвётся революция.

Шатобриану Александр говорил:

«Я должен первый пребыть тем началам, на коих я основал союз. Представилось испытание – восстание в Греции. Ничего не могло быть более выгодного для меня и моего народа, более согласного с общественным мнением России, как религиозная война против турок, но я видел в волнениях Пелопоннеса признаки революции и – удержался… Нет, никогда не оставлю я монархов, с которыми нахожусь в союзе. Государи имеют право заключать явные союзы для защиты от тайных обществ».

В 1822 году перед выездом на конгресс в Верону А.Х. Бенкендорф донёс императору о существовании Союза Благоденствия и представил список членов общества. Император лично знал многих из этих офицеров, некоторых, как масонов, да и многие штатские были ему хорошо известны: М. Орлов, Н. Тургенев, Пестель, Трубецкой, Муравьёв и т.д.
Александр не стал вникать в это дело.

А ранее и генерал-адъютант Васильчиков [Илларион Васильевич (1777-1847)] докладывал царю о существовании тайных обществ и сообщал перечень их членов. Тогда изумлённый Васильчиков услышал от Александра:

«Дорогой Васильчиков! Вы были у меня на службе с самого начала моего царствования. Вы знаете, что я разделял и поощрял эти иллюзии и заблуждения… Не мне подобает их карать...»

В Вероне император получил письмо от Лагарпа, который писал своему бывшему воспитаннику о том, что дело греков представляется ему правым и предостерегал императора от невыгодных для России последствиях веронской политики. В конце концов дело освобождения греков возьмёт на себя Англия, и у кого тогда окажется ключ от Дарданелл?
Больше Лагарп писем от Александра не получал.

1 августа 1822 года особым рескриптом Александр запретил все тайные общества и масонские ложи, а всех их членов обязал подпиской впредь ни в каких тайных обществах не состоять.

Граф Дмитрий Александрович Гурьев (1751-1825) был министром финансов при Александре I. Его многолетняя деятельность на этом посту подвергалась резкой критике со всех сторон, так что когда перед Пасхой 1823 года пришло сообщение об отставке Гурьева, то по стране гуляла поговорка:

«Христос воскрес – Гурьев исчез!»

Однажды Александр Павлович беседовал со Сперанским (по другой версии с Новосильцевым) о проекте российской конституции. Зашла речь о выборе депутатов, и император спросил:

«Так в депутаты будут выбирать кого захотят?»

Собеседник ответил:

«Точно так, государь».

Император возмутился:

«Да этак они, пожалуй, пришлют мне и Панина?»

Было решено в проект конституции включить пункт, по которому избиратели могли представлять лишь трех кандидатов, из которых правительство выбирало депутата.
Мне кажется, что РФ скоро придет к этому неосуществленному в то время проекту.

[Yorik]

Когда Александру донесли, что бунт в Семеновском полку произошёл из-за чрезмерной жестокости нового командира полка Шварца, император не поверил донесению. Ведь Шварц был ставленником Аракчеева и считался хорошим офицером.

17 июня 1825 года унтер-офицер Шервуд доложил Александру о существовании заговора, направленного лично против императора и против правящей династии. Император был встревожен и огорчён. И только. Никаких серьезных мер против заговорщиков он не предпринял, так как Александр считал себя виновным в убийстве своего отца. Ведь он же знал о том заговоре, и ничего не сделал для предотвращения его.

Осенью тяжело заболела императрица Елизавета Алексеевна, и врачи рекомендовали ей выехать для лечения на юг Европы, но после разговора с императором они почему-то решили ехать в Таганрог. Почему именно в Таганрог? Климат осенью там далеко не лучший, так что это остаётся загадкой и до сих пор.

Осенний смотр в Белой церкви пришлось отменить из-за мятежных настроений в армии и опасения покушений на жизнь императора. И эти опасения имели под собой веские основания.

Перед отъездом в Таганрог Голицын предложил императору на всякий случай обнародовать его распоряжение о наследовании престола в случае его смерти Николаем Павловичем. Но император выслушал Голицына, поднял руку к небу и сказал:

"Положимся в этом на Бога: он устроит всё лучше нас, смертных".

Вместо того чтобы действовать самому, Александр положился на Бога, - и Россия получила Сенатскую площадь. Когда же и последний Романов стал действовать под влиянием чувств, а не рассудка – Россия рухнула.

Приведу официальную хронологию последних недель жизни Александра. Отъезд императора был странен и загадочен.
1 сентября он один, без свиты, выехал из Каменноостровского дворца и посетил Александро-Невскую лавру. Выезд императора из Петербурга прошёл тихо и незаметно, и 13 сентября он уже прибыл в Таганрог. Чрез девять дней туда же прибыла и императрица.

Они поселились в небольшом и скромном одноэтажном домике. В эти дни император получил известие о том, что в Грузине дворовые Аракчеева зарезали его любовницу Настасью Минкину. Александр попытался вызвать Аракчеева к себе в Таганрог, но тот был занят исключительно расправой над своими крепостными и не поехал к императору.

Аракчеев даже забыл про Шервуда, который подготовил список заговорщиков и ждал распоряжений об их аресте.

18 октября к Александру в Таганрог явился граф Иван Осипович Витт (1781-1840) и сделал сообщения, которые подтверждали донос Шервуда, но Александр ограничился тем, что велел продолжать расследование. Хотя чего там было продолжать: и так всё было ясно!

В эти же дни новороссийский генерал-губернатор Михаил Семенович Воронцов (1782-1856) уговорил императора осмотреть Крым. Александр посетил Симферополь, Гурзуф, Алупку… Он мечтал вслух:

"Хорошо бы купить здесь клочок земли и зажить помещиком. Я отслужил двадцать пять лет, и солдату в этот срок дают отставку…"

[Yorik]

Последние дни. Анекдоты


Последние дни
27 октября 1825 года император верхом в одном мундире поехал верхом в сопровождении одного только татарина из Балаклавы в Георгиевский монастырь. К вечеру похолодало, и с этой поездки началась болезнь императора. Император старался не замечать своей болезни, ездил верхом и очень неохотно лечился.

14 ноября император собрался побриться, но порезался, так как у него дрожали руки, а потом у него закружилась голова, и он потерял сознание. Вечером Александр по предложению своей жены причастился.

19 ноября в 10 часов утра император Александр Павлович скончался. Впоследствии возникли слухи о том, что император не умер, а ушел скитаться, и вместо него похоронили кого-то другого. Так появилась основа для легенды про старца Фёдора Кузьмича, но это уже совсем другая история.

Императрица Елизавета Алексеевна после смерти супруга оставалась на юге. Ранней весной 1826 года она выехала в сторону Калуги, где должна была встретиться с вдовствующей императрицей Марией Фёдоровной, но 4 мая скончалась в Белеве. Они не оставила никакого завещания, так как всегда говорила, что ничего не привезла с собой в Россию и поэтому ничем распоряжаться здесь не может.


Упрек Толстому
Князь П.А. Вяземский уже в старости прочитал "Войну и мир", т.е. он уже в старости прочитал о временах своей юности и молодости. После этого он сделал серьезный упрек Л.Н. Толстому. Вяземский написал, что Александра I ("покойного императора" по его выражению) можно упрекать за многое, но в нем не было и следа вульгарности. Император был безукоризненно воспитан, и не мог, как писал еще молодой [с точки зрения Вяземского] граф Толстой, бросать деньги в народ.


Несостоявшаяся свадьба
Младшую дочь Марии Антоновны Нарышкиной звали Софья Дмитриевна, но так как все знали, что она дочь Марии Антоновны от Александра Павловича, то все в свете называли ее Софья Александровна. Император ее очень любил и хотел выдать за графа Дмитрия Николаевича Шереметева, но тому удалось уклониться от этой высочайшей чести.
А граф Андрей Петрович Шувалов, мечтавший сделать карьеру при дворе, искал руки Софьи Александровны. При сложившихся обстоятельствах император был вынужден согласиться на этот брак, и было даже официально объявлено об их помолвке.
После этого Александр Павлович стал обращаться с Шуваловым как с будущим зятем, а Карл Васильевич Нессельроде (1780-1862) сделал императору представление, по которому Шувалов был пожалован камергером.
Император даже пошутил по этому поводу вполне по-родственному, мол, сколько Шувалов подарил графине Нессельроде.
Но Софья Александровна с детства страдала чахоткой и незадолго до венчания умерла.
В день похорон Шувалов сказал одному из своих друзей:

"Мой милый, какого значения я лишился!"

Знай свое место, король!
Людовик XVIII перед въездом в Париж решил отказаться от обещанной французам конституции и хотел въехать в Париж самодержцем. Он уже прибыл в Сен-Уэн, когда это дело стало известно Александру Павловичу.
Накануне вступления Людовика в Париж император прислал в Сен-Уэн своего адъютанта генерала Чернышева, который заявил министру двора герцогу де Блака, что если король не примет на себя положительного обязательства опубликовать соответствующую хартию, то ему не позволят вступить в Париж. Так, простенько и со вкусом!
Пришлось французам наспех редактировать хартию, получившую название Сен-Уэнской, быстро печать и расклеивать ее, чтобы король мог въехать в свою столицу в назначенный день.

[Yorik]

Анекдоты


Предупреждение императора
В 1823 году князь Витгенштейн [Петр Христианович (1769-1843)] просил императора назначить князя Сергея Григорьевича Волконского (1788-1865) командиром дивизии, говоря, что тот отлично знает службу. Александр Павлович, зная о причастности генерала к деятельности тайного общества, ответил:

"Если бы он занимался только одной службой, он бы давно командовал дивизией".

Более того, однажды на маневрах император подозвал к себе Волконского, который там командовал бригадой, составленной из Азовского и Днепровского полков, поздравил его с отличным состоянием вверенных ему частей и сказал:

"Советую вам, князь, заниматься только Вашей бригадой, а не государственными делами; это будет полезнее и для службы и для Вас".

Малоросские арбузы
Когда Александр Павлович был в Таганроге, он как-то пошел по местному базару и увидел малоросса, торговавшего арбузами. Царь поинтересовался:

"Что стоит воз арбузов?"

Хохол ответил:

"Коповник". [Т.е. полтинник.]

Царь удивился дешевизне местных арбузов - ведь в Петербурге цена за арбуз иногда доходила до 25 рублей ассигнациями.
Александр сказал, что покупает арбузы, и велел отвезти их к себе. Хохол спросил:

"А куда их вам, пане?"

Александр Павлович ответил:

"А вот я укажу", -

и пошел перед возом. Потом он уселся на воз и в таком виде подъехал к своему жилищу.
Часовые отдали честь императору, придворные засуетились, и только тут хохол узнал, что вез самого царя. А тот слез с воза и сказал оторопевшему мужичку:

"Ну, спасибо, мой друг, и за арбузы, и за то, что подвез меня до дому".

Император ушел, а мужичку тут же вынесли двухсотрублевую ассигнацию.


Император у жены помещика
Когда Александр Павлович ехал в Херсон, он остановился в доме одного помещика. Самого помещика дома не было, императора принимала его жена, которая решила, что перед ней обычный офицер. Во время беседы помещица пожаловалась императору на своего мужа, который уехал в Херсон встречать императора, а ее не взял с собой, ссылаясь на толкучку и тесноту в городе. Император поспешил успокоить помещицу:

"Не огорчайтесь, сударыня, случай может устроить так, что вы увидите государя, а ваш супруг нет".

После этих слов император объяснил помещице, кого она принимает в своем доме. Та была в полном восторге.

Через несколько дней, когда император уже покинул Херсон, вернулся домой и помещик. Он был сильно не в духе и рассказал жене странную историю о том, как по приказу самого императора херсонский полицмейстер его арестовал и содержал в своем доме все то время, пока император был в Херсоне. Кормили помещика очень хорошо, и помещение было приличным, но императора он так и не увидел. Никто не объяснил помещику, почему император велел его арестовать - ведь сам помещик считал, что его имя неизвестно императору.
Тут-то жена и рассказала своему мужу о визите императора в их дом и о его вышеприведенной фразе.


Император и волостной голова
Путешествуя по Малороссии, Александр Павлович проезжал в полдень какое-то село и решил немного посидеть в волостном правлении. Там никого не было кроме дремлющего сторожа, но волостной голова узнал о том, что кто-то зашел в правление и тоже поспешил туда. В то время носились слухи о возможном проезде императора, и волостной голова решил узнать у заезжего офицера, не слышал ли тот чего о поездке императора.
В избе голова увидел какого-то офицера в запыленном сюртуке, решил, что это не слишком важная птица и стал чваниться, надуваясь от собственной важности и задирая нос:

"А какое дело пану требуется у нас?"

Фигура была очень потешная, и император улыбнулся в ответ:

"А ты кто такой, вероятно, десятский?"

Нос головы задрался чуть выше:

"Бери выше!"

Император продолжал, улыбаясь расспрашивать:

"Кто ж ты, сотский?"

Нос еще приподнялся:

"Бери выше!"

Император продолжал расспрашивать:

"Писарь?"

Нос поднялся чуть не к потолку:

"Бери выше!"

Император уже чуть не давился от смеху:

"Голова?"

Волостной голова милостиво кинул своим носом к правому плечу:

"А може буде и так".

Теперь с вершины своего великолепия голова решил поинтересоваться:

"А ты, пане, хто такой, поручик?"

Улыбаясь, царь ответил:

"Бери выше!"

Нос чуть опустился:

"Капитан?"

Император в ответ:

"Бери выше!"

Нос уже опустился, руки по швам:

"Полковник?"

Ответ спокоен, но страшен:

"Бери выше!"

Голова уже трусливо запинается:

"Янарал?"

Следует убийственный ответ:

"Бери выше!"

И только тут до волостного головы доходит, с кем он так беседовал. Он бросается в ноги императору и вопит отчаянным голосом:

"Батечко! Так оцеж-то ты наш белый, наш восточный царь! О, прости ж, твое царское величество меня, дурня старого!"

Император и пьяный офицер
В Таганроге, незадолго до своей смерти Александр I встретился на улице с выпившим офицером, который никак не мог выбраться из уличной грязи на тротуар. Император помог ему и сказал:

"Где ты живешь? Пойдем, я доведу тебя, а то, если тебя встретит Дибич в этом положении, тебе достанется, он престрогий".

Узнав императора, офицер сразу же протрезвел.
[Дибич Иван Иванович (1785-1831).]

[Yorik]

Анекдоты


И я дурак...
Однажды на манёвpax Александр Павлович послал с поручением князя Павла Петровича Лопухина (1788-1873), который был столько же глуп, как красив. Вернувшись, тот всё переврал, а государь ему сказал:

"И я дурак, что вас послал".

Лабзин и Оленин
Когда президент Академии художеств Алексей Николаевич Оленин (1763-1843) предложил в почётные члены Аракчеева, конференц-секретарь Академии Александр Фёдорович Лабзин (1766-1825) спросил, в чём состоят заслуги графа в отношении к искусствам. Президент не нашёлся и отвечал, что Аракчеев -

"самый близкий человек к государю".

Лабзин на это заметил:

"Если эта причина достаточна, то я предлагаю кучера Илью Байкова - он не только близок к государю, но и сидит перед ним".

Отставка с отличием
Николай Николаевич Раевский (1771-1829) говорил об одном бедном майоре, жившем у него в управителях, что это был заслуженный офицер, отставленный за отличия с мундиром без штанов.


Рассказ Жуковского
Когда Николай Михайлович Карамзин жил в Китайских домиках в Царском Селе, он каждое утро ходил вокруг озера и часто встречал императора, прогуливавшегося вместе с Александром Николаевичем Голицыным (1773-1844). Александр Павлович часто останавливался и беседовал с Карамзиным, а деликатного Голицына это коробило.
По вечерам Александр I часто пил у Карамзиных чай. Екатерина Андреевна всегда была в белом полотняном капоте, а Сонюшка ходила в стоптанных башмаках. У Карамзиных часто бывал Пушкин, но он всегда смущался, когда приходил император.
В передней часто сидел по-турецки слуга Карамзиных Лука и кроил себе панталоны. Государь проходил мимо к Карамзиным, не замечая его. Жуковский по этому поводу шутил:

"Император видел что-то белое и думал, что это летописи".

С тех пор в кругу Карамзиных завелась привычка панталоны называть летописями.


Адмирал Чичагов в Госсовете
Адмирал Павел Васильевич Чичагов (1767-1849) в 1807 году был назначен морским министром и стал членом Государственного совета. После нескольких заседаний он перестал ездить в Совет. Об этом донесли самому императору. Александр Павлович очень любил Чичагова, но всё же попросил его быть вперёд точнее в исполнении своих обязанностей.
После этого Чичагов несколько раз присутствовал на заседаниях Совета, а потом опять перестал. Узнав об этом, император с некоторым неудовольствием повторил ему своё замечание.
Чичагов на это ответил: "Извините, Ваше Величество, но в последнем заседании, на котором я был, шла речь об устройстве Камчатки, и я полагал, что всё уже устроено в России, и собираться Совету не для чего".


Чичагов в Париже
Адмирал Чичагов после неудачных действий своих при Березине в 1812 году, впал в немилость и, получив значительную пенсию, поселился за границей. Там он постоянно критически отзывался о России и её правителях.
Как-то в Париже с ним встретился Пётр Иванович Полетика (1778-1849). Выслушав все рассуждения и осуждения адмирала о порядках в России, Полетика язвительно заметил:

"Признайтесь, однако ж, что есть в России одна вещь, которая так же хороша, как и в других государствах".

Чичагов удивился:

"А что, например?"

Тогда Полетика напомнил ему:

"Да хоть бы деньги, которые вы в виде пенсии получаете из России".

Статистика?
В начале XIX столетия при сборе статистических сведений некая местная власть обратилась в один уезд с требованием доставить таковые сведения. Исправник отвечал:

"В течение двух последних лет, то есть с самого времени назначения моего на занимаемое мною место, ни о каких статистических происшествиях, благодаря Бога, в уезде не слышно. А если таковые слухи до начальства дошли, то единственно по недоброжелательству моих завистников и врагов, которые хотят мне повредить в глазах начальства, и я нижайше прошу защитить меня от подобной статистической напраслины".

Интересная книга
Рассказывают, что однажды император прислал Дмитрию Львовичу Нарышкину (1764-1838) книгу, в которую вплетены были сто тысяч рублей ассигнациями. Нарышкин поручил передать императору свою глубочайшую признательность и просил отметить, что

"сочинение очень интересное и желательно получить продолжение".

Говорят, государь и вторично прислал такую же книгу с вплетёнными в нее ста тысячами, но приказал добавить, что

"издание закончено".

Окружение императора
Александр I часто жаловался, что у него нет людей, что он окружен бездарностями, глупцами и мерзавцами.
По этому поводу однажды Виктор Павлович Кочубей (1768-1834) метко сказал Михаилу Михайловичу Сперанскому (1772-1839):

“Иные заключают, что государь именно не хочет иметь людей с дарованиями. Способности подчиненных как будто даже ему неприятны”.

После небольшой паузы Кочубей добавил:

“Тут есть что-то непостижимое и чего истолковать не можно”.

[Yorik]

Анекдоты о проказниках


Проделка Башуцкого
Александр Павлович Башуцкий (1803-1876) в дни своей молодости в звании камер-пажа часто дежурил в зимнем дворце. Однажды он с товарищами начал дурачиться в Георгиевском зале и забылся до того, что уселся на императорский трон и, кривляясь, начал отдавать приказания. Вдруг кто-то взял его за ухо и начал сводить со ступеней престола. Обмерший Башуцкий увидел грозно глядевшего на него Александра Павловича, который при виде испуга юноши вдруг улыбнулся и сказал:

"Поверь мне! Совсем не так весело сидеть тут, как ты думаешь".

Берегись Чаплица!
Генерал Ефим Игнатьевич Чаплиц (1768-1825) был известен своею храбростью, но говорил он очень протяжно, плодовито и с большими паузами в своей речи.
Граф Василий Иванович Апраксин (1788-1822), более известный под именем Васеньки Апраксина, однажды пришёл к великому князю Константину Павловичу, при котором он находился на службе в Варшаве, и попросился в отпуск на 28 дней.
Между тем на днях ожидался приезд в Варшаву императора Александра, и великий князь, удивленный этою просьбою, спрашивает его, какая необходимая потребность заставляет его отлучаться от Варшавы в такое время.
Васенька ответил:

"Генерал Чаплиц назвался ко мне завтра обедать, чтобы рассказать мне, как попался он в плен в Варшаве во время первой Польской революции. Посудите сами, Ваше Высочество, раньше 28 дней никак не отделаюсь".

О случаях
Однажды Васенька Апраксин долго преследовал Петра Михайловича Волконского (1776-1852) своими жалобами. Тот, чтобы отделаться, сказал ему:

"Да подожди, вот будет случай награждения, когда родит великая княгиня".

Волконский имел в виду Александру Федоровну - жену Николая Павловича.
Васенька немедленно подхватил:

"А как выкинет?"

Голицын и Кологривов
Долгое время главную роль при дворе играл князь Александр Николаевич Голицын (1773-1844), министр просвещения, председатель императорского тюремного общества и главноначальствующий над почтовым департаментом. Он был человеком набожным и мистиком и ловко подлаживался под общее придворное уныние.
Но подле него как бы для равновесия постоянно находился его сводный брат по отцу Дмитрий Михайлович Кологривовов (1780-1830). Кологривов, хотя и дослужился до звания обер-церемониймейстера, постоянно дурачился, как школьник. Например, едут оба брата в карете. Голицын возводит очи горе и вдохновенно поет кантату:

"О, Творец! О, Творец!"

Кологривов послушает и вдруг затягивает плясовую, припевая:

"А мы едем во дворец, во дворец".

Кологривов у Потёмкиной
Однажды Татьяне Борисовне Потёмкиной (1797-1869), известной своею богомольностью и благотворительностью, доложили, что к ней пришли две монахини просить подаяния на монастырь. Монахини были немедленно впущены. Войдя в приемную, они кинулись на пол, стали творить земные поклоны и вопить, умоляя о подаянии. Растроганная Татьяна Борисовна пошла в спальню за деньгами, но, вернувшись, остолбенела от ужаса. Монашенки неистово плясали вприсядку. Это были Кологривов и другой такой же проказник.


Весёлая кавалькада
Однажды Александр Павлович готовился осматривать в Гатчине кавалерийский полк. Вдруг перед развернутым фронтом пронеслась маршем необычная кавалькада. Впереди скакала во весь опор необыкновенно толстая дама в зеленой амазонке и шляпе с перьями. Рядом с ней на рысях рассыпался в любезностях отчаянный щёголь. За ними следовала небольшая свита. Неуместный маскарад был тотчас же остановлен. Оказалось, что дамою нарядился тучный князь Федор Сергеевич Голицын (1781-1826), а любезным кавалером оказался Кологривов. От имени императора всем шалунам был объявлен выговор, но их карьера из-за этой проделки не пострадала.


Лукин и Кологривов
Как-то раз во французском театре Кологривов заметил из ложи какого-то зрителя, который, как ему показалось, ничего в представлении не понимал. Кологривов спустился в партер и начал с ним разговор:

"Вы понимаете по-французски?"

Незнакомец взглянул на него и отрывисто ответил:

"Нет".

Кологривов обрадовался удаче:

"Так не угодно ли, чтоб я объяснил вам, что происходит на сцене?"

Незнакомец согласился:

"Сделайте одолжение".

Кологривов начал объяснять содержание спектакля, и понёс страшную галиматью, красуясь перед знакомыми дамами. Соседки прислушивались и фыркали, в ложах смеялись.
Вдруг незнакомец, не знавший французского языка, спросил по-французски:

"А теперь объясните мне, зачем вы говорите такой вздор?"

Кологривов сразу же сконфузился:

"Я не думал, я не знал!.."

Незнакомец неумолимо продолжал:

"Вы не знали, что я одной рукой могу вас поднять за шиворот и бросить в ложу к этим дамам, с которыми вы перемигивались?"

Кологривов пытался улизнуть:

"Извините!"

Но незнакомец был настойчив:

"Знаете вы, кто я?"

Кологривов пролепетал:

"Нет, не знаю!"

Тут последовал удар грома:

"Я - Лукин".

Кологривов обмер.
Незнакомцем оказался капитан 1-го ранга Дмитрий Александрович Лукин (1770-1807), который при своей довольно ординарной внешности был легендарным силачом. Слава о его богатырских подвигах дожила до наших дней. Вот на кого наткнулся Кологривов.
Лукин встал и скомандовал:

"Встаньте и идите за мной".

Кологривов встал и пошёл. Они направились к буфету, где Лукин заказал два стакана пунша. Пунш подали, и Лукин подал стакан один Кологривову:

"Пейте!"

Кологривов пролепетал:

"Не могу, не пью".

Лукин был неумолим:

"Это не мое дело. Пейте!"

Кологривов, захлебываясь, опорожнил свой стакан. Лукин залпом опорожнил свой и снова скомандовал два стакана пунша. Напрасно Кологривов отнекивался и просил пощады - оба стакана снова были выпиты, а потом ещё и ещё. На каждого пришлось по восьми стаканов. Только Лукин после этого как ни в чём не бывало возвратился на своё кресло, а Кологривова мертвецки пьяного отвезли домой.


Случай на заставе
Одно время петербургские проказники сговорились проезжать часто чрез городские заставы и записываться там самыми причудливыми и смешными именами и фамилиями. Этот маскарад обратил на себя внимание начальства, и было приказано задержать первого, кто подаст повод к подозрению в подобной шутке. Через два дня после такого распоряжения проезжает через заставу государственный контролёр Балтазар Балтазарович Кампенгаузен (1772-1823) и во всеуслышание провозглашает своё имя и звание.
Тут караульный ему и говорит:

"Некстати вздумали вы шутить - знаем вашу братию! Извольте-ка здесь посидеть, и мы отправим вас к господину коменданту".

Так и было сделано.

[Yorik]

Верноподданические анекдоты


Просьба князя Зубова
Князь Платон Александрович Зубов (1767-1822) был одним из убийц императора Павла, и первое время после восшествия на престол Александра I пользовался определённым влиянием.
Однажды Зубов попросил императора выполнить одну его просьбу, но не уточнил, в чём она заключается. Император согласился, и тогда Зубов представил ему на подпись заранее подготовленный указ о прощении и определении на службу генерал-майора Иоасафа Иевлевича Арбенёва (1742-1808). Арбенёв был исключён Павлом I со службы, за то, что в Итальянскую Кампанию 1799 года во время одного из сражений бросил свой полк.
Александр I слегка поморщился, но наложил резолюцию:

"Принять вновь на службу".

Через пару минут император подошёл к Зубову и попросил того тоже выполнить одну свою просьбу. Зубов подобострастно ответил, что готов беспрекословно выполнить любое приказание Государя.
Тогда Александр I сказал ему:

"Пожалуйста, раздерите подписанный мною указ".

Зубов от неожиданности растерялся, покраснел, но... разорвал бумагу.


Император на плечах
Когда в 1812 году Александр I был в Москве, он был так доволен всеми распоряжениями и мерами, предпринятыми главнокомандующим Москвы графом Фёдором Васильевичем Ростопчиным (1763-1826), что пожаловал ему эполеты со своим вензелем, сказав:

"Я сам теперь у тебя на плечах".

Промашка Нарышкина
Обер-камергер Александр Львович Нарышкин (1760-1826) при всём своём огромном состоянии всегда умудрялся быть в долгах, так как жил очень роскошно, был добрым и щедрым человеком.
В 1810 году Александр I пожаловал Нарышкину звезду ордена св. Александра Невского с бриллиантами. Звезда оценивалась тогда примерно в 30 тысяч рублей, и Нарышкин поспешил заложить её в ломбард, чтобы расплатиться с долгами. Вдруг при дворе был назначен какой-то праздник, на котором обер-камергер Нарышкин просто обязан был присутствовать при всех регалиях.
Что делать? Деньги уже истрачены, и достать их, чтобы выкупить звезду, совершенно негде. Тогда Нарышкин обратился к камердинеру императора и каким-то чудом сумел уговорить того, чтобы он дал ему на время праздника одну из бриллиантовых звёзд императора. Камердинер выдал Нарышкину новую звезду с бриллиантами, которая стоила уже 60 тысяч рублей, но с клятвенным обещанием немедленного возврата сразу же после окончания праздника.
Радостный Нарышкин явился во дворец при новой звезде, на которой сразу же остановил свое внимание Александр I. Его внимание привлекли четыре очень крупных бриллианта по углам звезды, которые поразительно напомнили ему собственную новенькую звезду. Император отозвал Нарышкина в сторону и сказал:

"Вот странность, кузен: вы носите звезду точь в точь такую, какую я недавно получил от моего ювелира".

Нарышкин смутился и начал что-то бессвязно мямлить, и это только усилило подозрения императора, который продолжал:

"Не знаю, кузен, ошибаюсь ли я, но скажу вам прямо: полагаю, что это именно моя звезда; сходство с нею просто поразительно".

Нарышкин сконфузился, признался в своей проделке и был согласен на любую кару, но просил только помиловать мягкосердечного камердинера.
Александр I сразу же смягчился и милостиво ответил обер-камергеру:

"Успокойтесь. Поступок ваш не настолько важен, чтобы я не умел его простить. Однако ж, мне самому не приходится уже употреблять этот орден, а остаётся подарить его вам — с условием, чтобы я вперёд не подвергался подобным заимствованиям моих вещей".

Награда И.И. Дмитриеву
В январе 1810 года Иван Иванович Дмитриев (1760-1837) был назначен министром юстиции, но из государственных наград у него была лишь Аннинская лента. Однажды на докладе у императора Дмитриев решился:

"Простите, Ваше Величество, мою смелость и не удивитесь странности моей просьбы".

Император поинтересовался:

"Что такое?"

Дмитриев продолжал:

"Я хочу просить у Вас себе Александровской ленты".

Александр I был в хорошем настроении и только улыбнулся:

"Что тебе вздумалось?"

Дмитриев объяснил:

"Для министра юстиции нужно иметь знак Вашего благоволения - лучше будут приниматься его предложения".

Император согласился:

"Хорошо, скоро будут торги на откупа, - ты её получишь".

Так всё и произошло.
Когда Дмитриев пришёл благодарить императора, тот, смеясь, спросил его:

"Что? Ниже ли кланяются?"

Дмитриев благодарно ответил:

"Гораздо ниже, Ваше Величество".

Дмитриев забылся
И.И. Дмитрием был очень осторожным и сдержанным человеком, но однажды при докладе императору он забылся. Закончив доклад, Дмитриев подал Александру I подготовленный к подписанию указ о награждении орденом какого-то губернатора. Император почему-то задумался и сказал:

"Этот указ внеси лучше в комитет министров".

Дмитриев обиделся на такое исключительный приказ, встал, собрал бумаги в портфель и ответил Государю:

"Если, Ваше Величество, министр юстиции не имеет счастья заслуживать Вашей доверенности, то ему не остается ничего более, как исполнять Вашу Высочайшую волю. Эта записка будет внесена в комитет".

Александр I удивился:

"Что это значит? Я не знал, что ты так вспыльчив! Подай мне проект указа, я подпишу".

Дмитриев подал злополучный указ, император подписал и очень сухо отпустил министра юстиции.
Едва Дмитриев вышел за дверь, как тут же раскаялся в своём поступке, вернулся и открыл дверь кабинета. Александр I заметил Дмитриева и спросил:

"Что тебе надобно, Иван Иванович? Войди".

Вошедший Дмитриев со слезами на глазах покаялся перед Государем, на что тот ответил:

"Я вовсе на тебя не сердит, я только удивился. Я знаю тебя с гвардии, и не знал, что ты такой сердитый. Хорошо, я забуду, да ты не забудешь! Смотри же, чтоб с обеих сторон было забыто, а то, пожалуй, ты будешь помнить!"

С улыбкой император добавил:

"Видишь, какой ты злой!"

“История” Карамзина
В 1811 году Александр I решил посетить жившую в Твери свою сестру, Великую Княгиню Екатерину Павловну(1788-1819), и захотел встретиться там с Карамзиным, с которым до тех пор лично не встречался. Карамзин в Твери прочитал императору “Записку о древней и новой России” и первые наброски к “Истории Государства Российского”.
Выслушав чтение Карамзина, Александр I сказал:

"Русский народ достоин иметь свою историю".

Позднее Александр I лично предварительно просмотрел рукопись первых восьми томов “Истории”, сделал на полях некоторые замечания и велел печатать сей труд без всякой цензуры. Когда Карамзин поинтересовался, прикажет ли Государь исправить отмеченные им места, Александр I ответил, что делал эти пометки только для себя, но печатать следует всё, как есть в рукописи.

[Yorik]

Предчувствие

После первых обострений отношений с Наполеоном Александр I сказал своей сестре Великой княгине Марии Павловне (1786-1859):

"Нам обоим нет места в Европе: одному из нас, рано или поздно, должно отступить".

Напутствуя Уилсона

В 1812 году английский генерал Роберт Томас Уилсон (1777-1849) прибыл представлять интересы Великобритании при русском дворе. Отпуская Уилсона в штаб Кутузова, Александр I сказал ему:

"Прошу вас объявить всем от моего имени, что я не стану вести никаких переговоров с Наполеоном, пока хоть один вооруженный француз будет оставаться в России... Лучше отращу себе бороду по пояс и буду питаться картофелем в Сибири".

Впрочем, сюжет про картофель в Сибири встречается и в других анекдотах об Александре I.


Генерал Вандам в плену

В сражении при Кульме в 1813 году французский генерал Жозеф Доминик Рене Вандам (1770-1830) попал в плен к русским. Вандам был храбрым и умным генералом, но обладал строптивым характером и часто получал замечания из-за бесчинств его войск и грабежей местного населения. Про этого Вандама сам Наполеон говорил:

"Если бы у меня было два Вандама, то одного из них я непременно повесил бы".

Существуют две версии поведения генерала Вандама, когда его доставили к императору Александру I.
Согласно первой версии, Вандам опасался мести русских за свои преступления и почтительно обратился к Александру I:

"Несчастье быть побеждённым, но ещё большее, - попасть в плен. При всём том, считаю себя благополучным, так как нахожусь во власти и под покровительством столь великодушного победителя".

Александр I ответил французу:

"Не сомневайтесь в моём покровительстве. Вы будете отвезены в такое место, где ни в чём не почувствуете недостатка, кроме того, что у вас будет отнята возможность делать зло".

Мне больше импонирует вторая версия, согласно которой генерал Вандам на упрёки Александра I дерзко ответил:

"По крайней мере, меня не могут обвинить в убийстве своего отца".

Он намекал на убийство императора Павла I.
В любом случае Вандам был сослан в Вязьму.


Парижские шутки

Когда русские войска входили в Париж, Александр I был в прекрасном расположении духа и шутил с генералами своей свиты.
Ехавшему рядом с ним генералу Алексею Петровичу Ермолову (1777-1861) император незаметно указал на австрийского фельдмаршала Карла Филиппа Шварценберга (1771-1820) и сказал, на всякий случай, по-русски:

"По милости этого толстяка не раз ворочалась у меня под головою подушка".

Через пару минут император спросил Ермолова:

"Ну что, Алексей Петрович, теперь скажут в Петербурге? Ведь, право, было время, когда у нас, величая Наполеона, меня считали простаком".

Ермолов почтительно ответил:

"Не знаю, Государь! Могу сказать только, что слова, которые я удостоился слышать от Вашего Величества, никогда ещё не были сказаны монархом своему подданному".

Возле Вандомской колонны

Когда Александр I проезжал мимо Вандомской колонны, он невольно взглянул на статую Наполеона и сказал:

"Если б я стоял так высоко, то боялся бы, чтоб у меня не закружилась голова".

Сюрприз для Ланжерона

В сражении при Монмартре 18(30) марта 1814 года особенно отличился генерал граф Александр Фёдорович Ланжерон (Луи Александр Андре, 1763-1831).
Через несколько дней во время обеда Александр I обратился к графу:

"Я недавно осматривал высоты Монмартра и нашел там запечатанный конверт на ваше имя".

Озадаченный Ланжерон ответил, что ничего там не терял.
Император настаивал:

"Однако, я, кажется, не ошибся".

Затем Александр I вынул из кармана пакет и протянул Ланжерону:

"Посмотрите".

Взяв пакет, Ланжерон с удивлением убедился, что тот действительно адресован на его имя. Распечатав пакет, Ланжерон нашёл там знаки ордена св. Андрея Первозванного.


Ответственность Шувалова

В 1814 году Александр I отправил генерала графа Павла Андреевича Шувалова (1776-1823) для сопровождения Наполеона на остров Эльбу, и при прощании сказал ему:

"Я доверяю вам важную обязанность: вы будете строго отвечать за каждый волос, упавший с головы Наполеона".

Шувалов оправдал оказанное ему доверие и даже во время пути на Эльбу спас Наполеону жизнь.


Диплом PhD

Когда Александр I был в Англии, он посетил Оксфорд, где почётный ректор Университета лорд Уильям Гренвилл (1759-1834) поднёс императору диплом PhD. Александр I удивился:

"Как мне принять сей диплом? Я не держал диспута".

Лорд Гренвилл ответил:

"Ваше Величество, Вы выдержали такой диспут против утеснителя народов, какого не выдерживал ни один доктор философии на всём свете".

[Yorik]

На обеде у графа Сент-Илера

В 1808 году комендантом Берлина был генерал де Сент-Илер, на обеде у которого однажды присутствовали двое русских: князь П.М. Волконский и Я.И. Де Санглен.
За обедом зашла речь об Аустерлицком сражений, в котором отличились некоторые из присутствующих, в том числе хозяин дома и генерал де Сент-Илер. Князь Волконский стал утверждать, что русские не проиграли этого сражения и твёрдо стоял на своём, хотя ничем не мог опровергнуть доказательства французов.
Тогда генерал Руффен в бешенстве заорал:

"В бюллетене об Аустерлицком сражении сказано, что император России был окружен тридцатью дураками. Не были ли и вы в числе их, князь?"

Волконский почему-то промолчал, но встал Де Санглен и сказал:

"Если у нас приглашают французов к обеду, то отнюдь не с тем, чтобы говорить им неприятности".

Это немного разрядило обстановку, и тот же Руффен весело прокричал:

"Браво, господин майор! Сразу видно, что в ваших жилах течёт ещё кровь француза".

А как же иначе — ведь Де Санглен!
Но Де Санглен возразил Руффену:

"Вы ошибаетесь, генерал, я русский и с вами имеет честь говорить русский".

Это уже было похоже на оскорбление, и Руффен, не снижая тона, вопросил:

"Уж не захотите ли вы драться с нами со всеми?"

Де Санглен спокойно ответил:

"Я согласен, господа, только по очереди".

Тут вмешался комендант граф де Сент-Илер, который всё это время развлекал беседой князя Волконского, а теперь прокричал:

"Шампанскаго! Выпьем за здоровье русского майора, и мир будет заключён. Наши императоры — друзья, и подданные их должны быть тем же!"

С этого обеда отношения между князем П.М. Волконским и Де Сангленом заметно испортились.

Луи Шарль Венсан Жозеф ле Блонд, граф де Сент-Илер (Saint-Hilaire, 1766-1809) — граф Империи, дивизионный генерал.
Князь Пётр Михайлович Волконский (1776-1852) — в то время генерал-адъютант, изучал военное дело Франции.
Яков Иванович Де Санглен (1776-1864) — в 1807 году прикомандирован к штабу князя П.М. Волконского.
Франсуа Амабль Руффен (1771-1811) - граф Империи, дивизионный генерал.


Поучение Аракчеева

В 1809 году Де Санглен явился к военному министру графу Аракчееву с сопроводительным письмом от князя П.М. Волконского. Аракчеев обещал доложить о его прибытии Императору Александру Павловичу, а через три дня вызвал Де Санглена к себе.
Аракчеев объявил Де Санглену Высочайший выговор, сделанный по письму князя Волконского, который сообщал, что отправляет Де Санглена обратно в Россию по "ненадёжным его правилам".
Де Санглен спросил графа:

"Позволено ли будет мне оправдаться?"

Однако граф Аракчеев любезно разъяснил ему всю ситуацию:

"Эх, любезный друг! Советую вам следовать русской пословице: с сильным не дерись, с богатым не тягайся. Впрочем вы оправданы, ибо в сем же письме он высказал себя подлецом, ибо нищенски выпрашивает у государя себе денег, — как будто у него их нет! А вам сделан выговор для формы, потому что жалуется генерал-адъютант".

Граф Алексей Андреевич Аракчеев (1769-1834) — в то время военный министр; с 01.01.1810 оставил военное министерство и перешёл в Государственный совет.


Представление Балашову

Когда Де Санглен явился к военному губернатору Санкт-Петербурга А.Д. Балашову, с которым он был знаком ещё по службе в Ревеле, тот сразу же предложил ему службу при своей особе. Де Санглен возразил, что сначала Балашову следует узнать мнение о нём Государя, ибо князь П.М. Волконский оклеветал его.
Балашов на это ответил:

"Я докладывал государю. Его Величество изволил улыбнуться и сказать:

“Я знаю, Волконский приревновал его к жене своей, и он на него налгал”".

Александр Дмитриевич Балашов (1770-1837) - петербургский военный губернатор в 1809-1812 гг.; первый министр полиции в 1810-1812 гг.


Свидание с Императором

Однажды в Царском Селе Балашов объявил Де Санглену:

"Государь желает вас видеть; пойдёмте в сад, там мы его встретим".

В саду Александр I поравнялся с ними, остановился и заговорил с Балашовым на разные актуальные темы: о погоде, о переменах, которые надлежит сделать во дворце и в саду. К Де Санглену Император не обращался и во всё время разговора смотрел на него в лорнет.
Когда Александр Павлович отошёл, Балашов иронично улыбнулся:

"Поздравляю вас! Вы теперь с Государем познакомились".

Де Санглен укоризненно ответил:

"Да, как статуя, на которую смотрят. Ваше превосходительство забыли сказать про меня, что я, как статуя Мемнона, издаю звуки при появлении солнца".

Балашов криво улыбнулся, а когда они вернулись в свои комнаты, объявил Де Санглену:

"Государь спрашивал меня, не пожелаете ли вы быть полицеймейстером в Петербурге. Я отвечал, что это место может для вас не годится: вы добротою своею и религиозностью всё можете испортить".

Де Санглен поблагодарил своего начальника за столь “лестный” для него отзыв и стал подумывать об отставке, но его услуги вскоре понадобились.


Опасные связи

Бежавший из Франции шевалье де Вернег никак не мог получить вид на жительство в Петербурге и обратился за помощью к Де Санглену, который доложил об этом деле Балашову. Российский министр полиции оживился:

"Скорее прикажите ему выдать билет. Это тайный дипломатический агент Людовика XVIII; постарайтесь с ним познакомиться поскорее; чрез него мы можем многое узнать".

Вскоре шевалье де Вернег стал часто бывать у Де Санглена. Он рассказывал о своих связях с графом П.А. Толстым, с графом Армфельдом, и как-то заметил, что последний хочет познакомиться с Де Сангленом:

"Он восхищается вашим рыцарским характером, точно также как и я. Сходим когда-нибудь к нему".

Де Санглен сообщил об этом Балашову, который рекомендовал такую акцию, несмотря на возражения Де Санглена, что он не искушён в дворцовых интригах, в отличие от своих собеседников.
Теперь посещать Де Санглена стали и де Вернег, и граф Армфельд. Первое время все осторожничали, а потом граф Армфельд начал пересказывать свои разговоры с Императором, а потом попросил Де Санглена быть острожным с Балашовым: мол, ему нельзя ничего доверять, так как он в сильном подозрении у Императора.
Де Санглен пересказал эту беседу Балашову, который возразил:

"Врёт он! Он сам в подозрении у Императора, и мне поручено иметь за ним строгий надзор".

Тут Де Санглен перепугался и решил больше помалкивать.

Граф Густав Мориц Армфельд (Густав-Маврикий Максимович Армфельд, 1757-1814) — советник Александра I по финским вопросам.
Граф Пётр Александрович Толстой (1769-1844) — дипломат, генерал от инфантерии.


Мнение Сперанского

В высших кругах тогда много говорили о Фуше, французском министре полиции. Когда Балашов в очередной раз обратился к Сперанскому с просьбой о расширении полномочий круга действий министерства полиции по примеру французского, тот ему ответил:

"Разве со временем можно будет сделать это. Вы знаете мнительный характер Императора. Всё, что он ни делает, делается им наполовину".

Потом Сперанский добавил:

"Он слишком слаб, чтобы управлять и слишком силён, чтобы быть управляемым".

Стоит ли удивляться, что после подобных разговоров Балашов стал одним из злейших врагов Сперанского.

Жозеф Фуше (1759-1820) - министр полиции при Наполеоне в 1799-1810 гг.; герцог Отрантский.
Граф Михаил Михайлович Сперанский (1772-1839) — государственный деятель.


Сомнения Барклая

Незадолго до вторжения Наполеона в Россию, Де Санглен беседовал с Барклаем-де-Толли, и последний рассказал своему собеседнику:

"Государь предлагал Беннигсену командовать армией, но он отказался. Государь требует непременно, чтобы я командовал войском. Как вы думаете?"

Де Санглен высказал свою точку зрения:

"Мне кажется, Беннигсен поступил благоразумно. Командовать русскими войсками на отечественном языке и с иностранным именем — невыгодно. Бенигсен это испытал. Я думал бы, и вашему высокопревосходительству не худо последовать его примеру".

Барклай вяло возражал:

"Но Государь того требует. Как отказаться?"

Де Санглен не уступал:

"Беннигсен то сделал, следовательно и вашему высокопревосходительству можно тоже сделать. Впрочем, это воля ваша".

Михаил Богданович Барклай-де-Толли (1761-1818) — полный кавалер ордена св. Георгия.
Леонтий Леонтьевич Беннигсен (1745-1816) - полный кавалер ордена св. Георгия.


Барклай-де-Толли глазами Де Санглена

Для прояснения личности российского главнокомандующего, приведу характеристику, которую ему дал в своих мемуарах Де Санглен:

"Барклай-де-Толли был, в совершенном смысле слова, старинного покроя честный немец, не возвышенного образования, но с чистым рассудком и не имеющий фундаментальной основы для поддержания своего звания; был в руках и хитрого, и дурака, которые, из выгод своих, не пренебрегали овладеть слабостью его. Во время служения моего при нём, и когда он узнал меня покороче, жаловался он мне на них, но не имел духу, или не смел ни сменить их, ни дать им почувствовать силу начальника; даже подписывал часто то, чего бы не хотел, и против чего внутренне сопротивлялся.
Могучий слон боится мыши. Барклай боялся жены своей и всех немцев-адъютантов, а отчасти и русских, ею выведенных и под её покровительством находящихся, помещал при себе. Из благодарности к покойному графу Каменскому, вывел и возвысил Закревскаго, сделал его правителем своей канцелярии, и, не умея сам писать по-русски и не знавши порядочно языка, должен был [ему] ввериться, и даже боялся его, как человека, одарённого женскою хитростью, с которой Барклай-де-Толли, как честный и слабый человек, сладить не мог".

Многие другие современники Барклая давали схожие оценки его отношений с супругой.

Елена Августа Элеонора фон Смиттен (1770-1828) — жена Барклая с 1791 года.
Граф Николай Михайлович Каменский (1776-1811) — генерал от инфантерии.
Арсений Андреевич Закревский (1783-1865) — адъютант Барклая-де-Толли; сделал впоследствии блестящую карьеру.


Ермолов о Барклае

Сравните эту характеристику с отзывом генерала Ермолова:

"Не принадлежа превосходством дарований к числу людей необыкновенных, он излишне скромно ценил хорошие свои способности и потому не имел к самому себе доверия, могущего открыть пути, от обыкновенного порядка независящие ...
Неловкий у двора, не расположил к себе людей, близких государю; холодностию в обращении не снискал приязни равных, ни приверженности подчиненных...
Барклай-де-Толли до возвышения в чины имел состояние весьма ограниченное, скорее даже скудное, должен был смирять желания, стеснять потребности. Такое состояние, конечно, не препятствует стремлению души благородной, не погашает ума высокие дарования; но бедность однако же даёт способы явить их в приличнейшем виде...
Семейная жизнь его не наполняла всего времени уединения: жена немолода, не обладает прелестями, которые могут долго удерживать в некотором очаровании, все другие чувства покоряя. Дети в младенчестве, хозяйства военный человек не имеет! Свободное время он употребил на полезные занятия, обогатил себя познаниями. По свойствам воздержан во всех отношениях, по состоянию неприхотлив, по привычке без ропота сносит недостатки. Ума образованного, положительного, терпелив в трудах, заботлив о вверенном ему деле; нетвёрд в намерениях, робок в ответственности; равнодушен в опасности, недоступен страху. Свойств души добрых, не чуждый снисходительности; внимателен к трудам других, но более людей, к нему приближенных...
Осторожен в обращении с подчинёнными, не допускает свободного и непринуждённого их обхождения, принимая его за несоблюдение чинопочитания. Боязлив пред Государем, лишен дара объясняться. Боится потерять милости его, недавно пользуясь ими, свыше ожидания воспользовавшись".

Алексей Петрович Ермолов (1777-1861) — русский военачальник, генерал, кавалер ордена св. Георгия II степени.

[Yorik]

Молодой Александр

В октябре 1795 года герцогиня Каролина Кобургская писала своему мужу:

"У обоих братьев [Александра и Константина] такие здоровые лица, такое крепкое, мускулистое телосложение, что они резко отличаются от всех придворных кавалеров; в ясном взгляде их видна чистая кровь и душа неиспорченная...
Александр замечательно красив, высокого роста, но грациозность не мешает мужественному его виду, и выражение лица у него гораздо прелестнее, чем у брата, хотя у них общий air de famille [фамильное сходство]. У Константина более блеску в глазах и глаза красивее, но у Александра черты лица совершенно правильные; у него придворные располагающие манеры: и он разговорчивее брата в обществе...
Жаль только, что при этой необыкновенной любезности есть какая-то лень и вялость в его манере".

Анна Фёдоровна (1781-1860) – урождённая принцесса Юлиана Генриетта Ульрика Саксен-Кобург-Заальфельдская, первая жена Великого князя Константина Павловича.
Августа Каролина София Рейсс-Эберсдорфская (1757-1831) – в замужестве герцогиня Саксен-Кобург-Заальфельдская, мать принцессы Юлианы.
Франц Фридрих Антон (1750-1806) - герцог Саксен-Кобург-Заальфельдский, отец принцессы Юлианы.


Жалоба императора императору

Во время встречи с Наполеоном Александр I жаловался на дефицит кадров в Империи:

"А у меня не хватает того, что у вас называется людьми, даже для составления министерства. И, кроме того, мне приходится переделывать тысячу вещей; места занимают люди негодные".

Правьте нами!

Александр I вошёл с армией в Париж 18 марта 1814 года. Вначале проследовали несколько эскадронов русской гвардии, а затем на серой лошади, подаренной в своё время Наполеоном, ехал Александр I. Рядом с ним ехали прусский король Фридрих-Вильгельм III и Константин Павлович, а за ними следовали Барклай де Толли и австрийский фельдмаршал князь Шварценберг.
Всё это происходило при огромном стечении народа, и из публики неслись восторженные возгласы:

"Вот настоящие Государи! А наш корсиканец из грязи! Долой его!"

Французы окружили русских офицеров и в исступлении кричали:

"Пусть нами правит ваш император!"

Русские осторожно отвечали, что Император вряд ли согласится на это, и французы легко переключались:

"Ну, так князь Константин".

Фридрих-Вильгельм III (1770-1849) – король Пруссии с 1797.
Михаил Богданович Барклай де Толли (1757-1818) – генерал-фельдмаршал, полный кавалер ордена св. Георгия.
Князь Карл I Филипп цу Шварценберг (1771-1820) – австрийский фельдмаршал.


Завоевание симпатий побеждённых

Разбушевавшиеся французы даже хотели повалить Вандомскую колонну, на которой стояла большая статуя Наполеона, но Александр I, узнав об этом замысле, с улыбкой сказал:

"Я не хотел бы её разрушать".

На следующий день Александр I произнёс другую фразу, вызвавшую горячую симпатию у французов:

"Я принес вам мир и торговлю".

Отношение к крепостному праву

Часто говорят о том, что Александр I склонялся к мысли об освобождении крестьян. Однако, когда граф Воронцов, князь Меншиков и граф Потоцкий представили императору свой проект освобождения крестьян, император заявил, что это "происки карбонарства" и положил бумаги под сукно (или выбросил в корзину).

Граф Михаил Семёнович Воронцов (1782-1856) – в то время генерал-адъютант; князь с 1845.
Князь Александр Сергеевич Меншиков (1787-1869) – в то время генерал-майор.
Граф Станислав Костка Потоцкий (1755-1821).


Отношение к русским

Известно, что Александр Павлович, в отличие от своей бабки, довольно пренебрежительно относился к русским и ко всему русскому.
Во время свидания с Александром I герцог Веллингтон выразил восхищение мужеством русских войск и похвалил устройство русской армии, однако российским император во всеуслышание ответил, что это заслуга иностранцев, служащих у него.
Графу Ожаровскому, тогда ещё генерал-лейтенанту, Император вообще заявил, что каждый русский или плут, или дурак.
Эти сведения можно, например, найти в "Записках" Ивана Дмитриевича Якушкина (1793-1857).

Артур Уэлсли (1769-1852) – фельдмаршал с 1813, герцог Веллингтон с 1814.
Граф Адам Петрович Ожаровский (1775-1855) – генерал от кавалерии с 1826.


Цензурные вопросы

В 1817 году Император подписал особый приказ, который предписывал цензурным комитетам

"ничего не пропускать, относящегося к правительству, не испросив прежде на то согласие от того министерства, о предмете которого в книжках рассуждается".

Наставление Пушкину

Во время беседы с провинившимся А.С. Пушкиным Александр I сказал молодому поэту:

"Ты мне даёшь советы, как управлять Россией; но ты ещё очень молод и совсем не знаешь России, а потому я пошлю тебя изучать её".

И отправил (выслал) Пушкина в Кишинёв.


Зарисовка графа де Мориоля

Граф де Мориоль, воспитатель сына великого князя Константина Павловича, в своих "Записках" даёт критическую характеристику Александру I и его царствованию:

"Склонный к лени, Александр окружил себя людьми, которые в полученной ими власти видели только возможность произвола и обогащения,... образовалась целая цепь взяточничества...
Учреждения, имевшие целью наблюдать за общественным благосостоянием, мало-помалу приходили в упадок, и величие России, заложенное Петром Великим и так блистательно поддерживающееся Екатериной, остановилось в своём развитии. Для императора существовал только один Петербург с его увеселениями. Там он только и делал, что занимался мелкими любовными интригами и пускался в такие похождения, которым только можно было изумляться... и не брезговал французскими актрисами. С другой стороны, у него была любовница, прекрасная Нарышкина... Он большею частью жил у неё и лишь изредка выступал в роли Государя. Вкус к этому он сохранил до самой смерти, несмотря на грандиозные события...
После Венского конгресса Александр впал в бездействие, которое было совершенно неуместно в его положении... он не хотел заняться внутренним устройством своей империи, где царил полный беспорядок".

Павел Константинович Александров (1808-1857) – предполагаемый сын Константина Павловича от Жозефины Фридрихс (1778-1824).


О заговоре декабристов

В другом месте Мориоль касается заговора декабристов:

"Я не буду входить в подробности, которые обнаружились при следствии, скажу только, что император Александр знал о готовящемся заговоре... После того, как события разыгрались в Петербурге, великий князь Константин признался мне, что знал о заговоре, о котором ему уже давно сообщал его брат".

Вопрос Ермолова

Генерал (от инфантерии и от артиллерии) Алексей Петрович Ермолов (1777-1861) резко отрицательно относился к засилью иностранцев в высшем генералитете Империи. Особенно он терпеть не мог немцев.
Однажды, войдя во внутренние покои императора Александра Павловича, он увидел несколько генералов из немцев и обратился к ним с вопросом:

"Позвольте узнать, господа, не говорит ли кто из вас по-русски?"