150 ответов в теме

[Yorik]

Анекдоты о художниках и их друзьях

Поль Сезанн (1839-1906)

Картина Эдуарда Мане “Олимпия” в Салоне 1865 года вызвала грандиозный скандал, но молодой художник Поль Сезанн видел на этой выставке только это полотно и с восхищением писал:

"“Олимпия” – это новый поворот в развитии живописи, это начало нового Возрождения. Здесь есть живописная правда. Это розовое и белое ведёт нас путём, который доселе наше восприятие игнорировало..."

По-видимому, Сезанн первым по достоинству оценил картину, да и всё творчество, великого художника.

После того как Сезанн впервые показал некоторые из своих полотен некоторым знакомым, их немедленно дружно осмеяли и ославили. После этого художник на все просьбы показать свои работы неизменно отвечал:

"А дерьма не хотите?"

Такой ответ обычно обращал просителей в паническое бегство, что очень веселило Сезанна.

Своё уединение Сезанн в 1880 году объяснял так:

"Я решил молча работать вплоть до того дня, когда почувствую себя способным теоретически обосновать результаты своих опытов".

Критик Гюстав Жеффруа (иногда Жоффруа, 1855-1926) ещё не был лично знаком с Сезанном, когда в 1894 году опубликовал первый положительный отзыв о работах художника. Жеффруа очень хотел познакомиться с Сезанном и обратился за помощью к Клоду Моне (1840-1926), который пригласил к себе в деревушку Живерни несколько человек, в том числе и Сезанна с Жеффруа. Моне при этом счёл своим долгом предупредить критика:

"Надеюсь, что Сезанн ещё будет в Живерни, но это человек со странностями, боится незнакомых людей, и я опасаюсь, как бы, несмотря на горячее желание познакомиться с вами, он не покинул нас. Очень печально, что такой человек всю свою жизнь почти не встречал поддержки. Он настоящий художник, но постоянно сомневается в самом себе. Он нуждается в поощрении: вот почему статья ваша произвела на него такое сильное впечатление!"

В 1895 году Сезанн написал портрет Жеффруа.

Сезанн часто писал очень медленно, особенно на пленэре. Он мог долго вглядываться и размышлять минут 15, прежде чем положить очередной мазок.
Своему другу Иоахиму Гаске (1873-1921) Сезанн писал:

"Мои глаза до такой степени прикованы к точке, на которую я смотрю, что мне кажется, будто из них вот-вот брызнет кровь... Скажите, не сошел ли я с ума?.. Иногда, поверьте, я сам себе задаю этот вопрос".

Сезанн также утверждал, что мог бы месяцами писать на берегу реки, “не меняя места”, ибо

“один и тот же мотив предоставляет взору столько разных аспектов; всё зависит от того, стоять ли немного вправо или влево”.

В мае 1899 года состоялась распродажа картин известного коллекционера графа Армана Дориа (1824-1896). На этом аукционе картина Сезанна “Таяние снегов в лесу Фонтенбло” была продана за неслыханную сумму в 6750 франков. Ошеломлённая публика стала обвинять организаторов аукциона в мошенничестве и требовала назвать имя покупателя. Тогда в середине зала поднялся полный человек с бородой:

"Покупатель – я, Клод Моне".

Сезанн довольно критично относился к творчеству многих известных художников. О Доминике Энгре (1780-1867) он мог отозваться следующим образом:

"Этот Доминик чертовски сильный мастер, но от него тошнит".

Пейзажист Гийеме (1842-1918) считался учеником Камилла Коро (1796-1875), и однажды рассказывал Сезанну о своём великом наставнике.
Но Сезанн ценил Коро не больше, чем Энгра, и спросил в ответ:

"А ты не находишь, что у твоего Коро маловато “temperamente”?"

После чего Сезанн перевёл разговор на свой портрет Антуана Валабрега и добавил:

"Вот этот блик на носу, чистейший вермильон!"

Жан Батист Антуан Гийеме (1842-1918).

В то же время Гюставу Жеффруа Сезанн доверительно говорил:

"Он самый сильный среди нас, Моне, я ему даю место в Лувре".

Сам художник, но и критик, Эмиль Бернар (1868-1941) очень рано начал заниматься теорией живописи. Он сумел подружиться с Сезанном и часто доставал его различными вопросами, например:

"Что привлекает ваш глаз? Что вы понимаете под словом природа? Достаточно ли совершенны наши чувства, чтобы позволить нам войти в подлинный контакт с тем, что вы называете природой?"

Сезанна подобные размышления только раздражали, и он отвечал:

"Поверьте, всё это ерунда, заумь! Досужие измышления преподавателей. Будьте художником, а не писателем или философом".

Но Бернар не унимался и продолжал задавать Сезанну подобные вопросы. Однажды на прогулке он так достал коллегу, что Сезанн взорвался:

"Да будет вам известно, что я считаю всякие теории бесплодными, и никто меня не закрючит!"

Оставив Бернара одного на дороге, Сезанн, уходя, добавил:

"Истина в природе, я это докажу".

Как бы продолжая дискуссию с Эмилем Бернаром, Сезанн писал ему:

"Художник должен всецело посвятить себя изучению природы так, чтобы картины, им сделанные, были как бы наставлением".

В другой раз Сезанн писал об этом более подробно:

"Я всегда возвращаюсь к одному и тому же: художник должен полностью посвятить себя изучению природы и стараться создавать картины, которые были бы своего рода наставлением. Беседы об искусстве почти бесполезны".

С другой стороны, своим посетителям Сезанн часто говорил:

"Надо мыслить, одного только глаза недостаточно, нужны и размышления".

Писатель и критик Франсис Журден (1876-1958) в молодости увлекался живописью, и однажды он спросил Сезанна, какой род этюдов тот посоветовал бы начинающему художнику.
Сезанн ответил:

"Пусть пишет трубу своей печки".

Затем художник пояснил, что с его точки зрения самое главное – игра света на предмете и способ передать эту игру на полотне.

Кроме того, Сезанн часто говорил:

"Искусство, в котором нет эмоций – в основе своей не искусство".

Писатель и критик Эмиль Дюранти (1833-1880) презрительно-иронично говорил о полотнах Сезанна:

"Видимо, Сезанн потому кладет столько зелёного на своё полотно, что воображает, будто килограмм зелёного зеленее, чем один грамм".

Как бы полемизируя с Дюранти, Поль Гоген (1848-1903) позднее написал:

"Килограмм зелёного зеленее, чем полкило. Тебе, молодой художник, следует поразмыслить над этой прописной истиной".

[Yorik]

Евгений Шварц о своих современниках

"Надо? Выиграем!"

Однажды Александр Грин и Михаил Слонимский обсуждали в шашлычной какую-то важную проблему. Деньги у них закончились, проблема не была решена, и тут Грина осенило:

"Самый простой выход — это поехать и выиграть в лото".

Дело было во времена НЭП’а, на Невском, 72, работало электрическое лото, и два собутыльника направились туда, будучи твёрдо уверенными в том, что они непременно выиграют.
Случилось чудо, и они действительно выиграли. На следующий день приятели очень удивились – откуда у них столько денег, а потом припомнили, как они добыли эти деньги.


Реплика Чуковского

Когда Евгений Шварц помогал Чуковскому составлять комментарии к “Воспоминаниям” Панаевой, он однажды тоскливо спросил:

"Неужели я и в примечания никогда не попаду?"

Чуковский со странной недоброй улыбкой ответил:

"Не беспокойтесь, попадёте!"

Нежный Тынянов

Евгений Шварц считал Юрия Тынянова удивительным человеком,“удивительнее своих книг”. О знакомстве с Тыняновым Шварц писал:

"Я познакомился с ним, когда он был здоров и счастливо влюблён в молодую женщину. С ней мимоходом, не придавая этому значения, разлучил его грубый парень Шкловский. И она горевала об этом до самой смерти, а вечный мальчик Тынянов попросту был убит. Это бывает, бывает. Юрий Николаевич был особенным, редким существом. Измена, даже мимолётная, случайная, от досады, имела для него такое значение, которое взрослому Шкловскому и не снилось".

Другая запись относится к их последней встрече:

"Когда я Юрия Николаевича видел в последний раз, он всё так же, по-прежнему походил на лицейский портрет Пушкина, был строен, как мальчик, но здоровье ушло навеки, безнадёжная болезнь победила, притупила победительный, праздничный блеск его ума, его единственного, трогательного собственного значения".

Непонятный успех Эренбурга

Шварца удивлял успех Эренбурга у широкой публики:

"Успех его тех лет, неистовый, массовый, казался мне необъяснимым. Я, шутя, уверял, что он продал душу чёрту. Толпа забила Большой зал Консерватории, где он выступал. Студенты прорывали наряды милиции и мчались наверх по лестнице. Потом, позже угадал я его дар: жить искренне, жить теми интересами, что выдвинуты сегодняшним днём, и писать о них приёмами искусства сегодняшнего дня".

Лень Олейникова

Весёлый человек Николай Олейников страдал от гипертрофированной лени и в своей шутливой манере всё искал новые способы начать новую жизнь: то с помощью голодания, то, наоборот, с помощью жевания, или как-нибудь иначе, – всё для того, чтобы избавиться от этого наваждения и наконец начать работать.
Своим собеседникам Олейников доказывал, что он к людям равнодушен, так как кто пальцем не шевельнёт для себя, тем более уж ничего не сделает для близких.


“Тихий Дон”

Очень высоко ценил Шварц “Тихий Дон” Михаила Шолохова из-за правдивого изображения Гражданской войны и страстной любви. Он считал, что

"никакая история гражданской войны не объяснит её так, как “Тихий Дон”. Не было с “Анны Карениной” такого описания страстной любви, как между Аксиньей и Григорием Мелеховым... Всю трагичность гражданской войны показал Шолохов. Без его книги — так никто и не понял бы её. И “Анну Каренину” упомянул я напрасно. Страсть здесь ещё страшнее. И грубее. Ну, словом... – смотрю я на “Тихий Дон”, как на чудо".

Необычный Бианки

Большинство из вас, уважаемые читатели, в детстве наверняка читали “Лесную газету” или “Лесные были и небылицы”. Эти замечательные книжки создал удивительный писатель Виталий Бианки, о личности которого юные читатели обычно не имеют никакого представления. Хочу компенсировать это упущение и показать Бианки глазами Шварца.
Они познакомились во второй половине 20-х годов XX века:

"Бианки я увидел в первый раз у Маршака. Внутренний измеритель отметил сурово, что у этого молодого человека маленькая голова и что-то птичье в круглых чёрных глазах. Я вежливо поклонился незнакомцу. Он ответил мне отчуждённо... Возник он тогда с первым вариантом “Лесной газеты”, и выносил бесконечные переделки как мужчина, натуралист и охотник..."

Вроде бы ничего особенного. Но вот вторая запись Шварца показывает нам совсем необычного человека:

"Однажды он тяжело меня обидел. Я стоял в редакции у стола, перебирая рукописи. Вдруг с хохотом и гоготом, с беспричинным безумным оживлением, что, бывало, нападало на всех нас тогда, вбежали Бианки и Курдов [художник и иллюстратор]. И Бианки схватил меня за ноги, перевернул вверх ногами и с хохотом держал так, не давая вывернуться. Как я обиделся! Долго не мог прийти в себя. Я не был слаб физически, но тут сплоховал. Обидно! А главное – сила показалась мне грубой и недоступной мне по своим границам. Бессмысленное, похожее не то на зависть, не то на ревность неведомо к чему чувство. Не сразу оно прошло. Постепенно я привык и даже привязался к Бианки. Он оказался в том отряде хороших знакомых, у которых не бываешь, которых встречаешь редко, но всегда с открытой душой. Он был прост и чист".

Живчик Акимов

Известный театральный режиссёр Николай Акимов казался Шварцу эдаким живчиком:

"...ростом мал, глаза острые, внимательные, голубые. Всегда пружина заведена, двигатель на полном ходу".

Этот живчик в обычной жизни обладал рядом любопытных качеств:

"Жаден до смешного в денежных делах. До чудачества. Даже понимая, что надо потратиться, хотя бы на хозяйство,— отдаст деньги не с вечера, а утром, когда уже пора идти на рынок. Знает за собой этот порок.
Однажды я осуждал при нём скупую женщину, и он возразил:

"Не осуждай, не осуждай! Это страсть. Не может человек заставить себя расстаться с деньгами и всё тут".

Так же, говоря о ком-то, признал:

"Он как умный человек позволяет себе больше, чем другие".

Любил он и женщин. Иной раз кажется мне, что помимо всего прочего и тут сказывалась его жадность – к власти, к успеху".

Но вот к Акимову приходит успех, и Шварц отмечает, что

"В случае удач его мы встречаемся реже, потому что он тогда занят с утра до вечера, он меняет коней – то репетирует, то делает доклады в ВТО, то ведет бешеную борьбу с очередным врагом, то пишет портрет, обычно с очень красивой какой-нибудь девушки. И свалить его с ног могут только грипп или вечный его враг – живот".

Указатель имён

Николай Павлович Акимов (1901-1968).
Виталий Валентинович Бианки (1894-1959).
Александр Грин (Александр Степанович Гриневский, 1880-1932).
Валентин Иванович Курдов (1905-1989).
Самуил Яковлевич Маршак (1887-1964).
Николай Макарович Олейников (1898-1937).
Авдотья Яковлевна Панаева (урожд. Брянская, 1820-1893).
Михаил Леонидович Слонимский (1897-1972).
Юрий Николаевич Тынянов (1894-1943).
Корней Иванович Чуковский (1882-1969).
Евгений Львович Шварц (1896-1958).
Виктор Борисович Шкловский (1893-1984).
Михаил Александрович Шолохов (1905-1984, NP по литературе 1965).
Илья Григорьевич Эренбург (1891-1967).

[Yorik]

Анекдоты о литераторах

Английские поэты XVII века

“Сын Шекспира”

Считается, что Уильям Шекспир время от времени проезжал через Оксфорд, когда ехал из столицы в Стратфорд или обратно. В Оксфорде он обычно останавливался в таверне “Корона”, принадлежавшей некоему Джону Давенанту (1572-1641), который позднее был мэром Оксфорда.
Уильям Давенант (1606-1668), сын этого Джона Давенанта, стал довольно известным поэтом и драматургом. Известно, что с детских лет он считал себя крестником Шекспира на основании того, что его тоже зовут Уильям, а позднее придумал, что является его побочным сыном, и стал публично распространять свою версию, гордясь подобным происхождением. Другие Давенанты охотно поддерживали эту версию, а Джон Обри (Aubrey, 1626-1697), известный писатель и антиквар, в биографии Уильяма Давенанта написал, что

"сэр Вильям порою за стаканом вина и в кругу ближайших друзей, таких, как Сэм Батлер, автор “Гудибраса”, и др., говаривал, словно бы в шутку, что самый дух его сочинений тот же, мол, что и у Шекспира, и доволен был, что слывёт его сыном... хотя оттого и страдало доброе имя его матушки, и даже прямо называлась она шлюхою".

Сэмюэл Батлер (1613-1680) – английский поэт-сатирик.


Бесценные пленники

Во время Гражданской войны Уильям Давенант сражался на стороне короля и однажды захватил в плен двух олдерменов из Йорка. Военный совет назначил за них определённую сумму выкупа, но те из упрямства отказывались платить. Они довольно долго жили в палатке Давенанта, который вежливо с ними обращался, во время обеда сажал за свой стол и, вообще, ему приходилось содержать этих олдерменов за свой счёт.
Давенанту это вскоре надоело, и однажды за обедом он шепнул пленникам, что ему не по карману содержать столь дорогих гостей, и он советует им сбежать, пока есть такая возможность. Олдермены прислушались к дружескому совету и покинули гостеприимный лагерь, но, немного отойдя, они остановились, немного посоветовались между собой и решили вернуться, чтобы выразить Уильяму Давенанту свою признательность. Так они и сделали, хотя им и угрожала опасность быть схваченными солдатами, охранявшими лагерь; потом они благополучно добрались до своего Йорка.


Сифилис спасает жизнь

В 1650 году корабль, на котором плыл Уильям Давенант, был захвачен английскими правительственными судами. Давенанта арестовали и посадили в Тауэр, где он написал свою известную поэму “Gondibert”.
Считается, что от смерти Давенанта спасло вмешательство поэта Джона Милтона (1608-1674).
Более правдоподобной, однако, представляется другая версия. В своё время Давенант подцепил сифилис у одной чернокожей красавицы, которую позднее вывел в своей поэме под именем Далги. Лишившись носа, Давенант претерпел множество насмешек не только от собратьев по перу, но это обстоятельство неожиданно спасло ему жизнь.
Когда на заседании Палаты Общин предложили казнить Давенанта, слово взял Генри Мартин (Marten, 1602-1680) и заявил, что

"жертва должна быть чиста и безупречна, так издревле ведётся, а вы хотите принести в жертву старого, полусгнившего негодяя".

Жизнь поэта была спасена, и он смог закончить работу над своим “Гондибертом”.


Подкуп Палаты Общин

Другим известным в Англии поэтом XVII века был Эдмунд Уоллер (1606-1687), который прославился своими опытами по преобразованию английского языка, чтобы сделать его более благозвучным.
Он неоднократно избирался в Палату Общин и был известен как сторонник короля. В 1643 году его арестовали за участие в монархическом заговоре и поместили в Тауэр, как государственного преступника. Заговорщики, то ли собирались устроить грандиозный пожар в Сити и передать Парламент в руки монархистов, то ли впустить в Лондон королевскую армию.
Уоллер выступил перед депутатами с речью в защиту собственной жизни, в которой также назвал имена всех своих сообщников. Для того чтобы выйти на свободу этого оказалось мало, и Уоллеру пришлось за 10000 фунтов немедленно продать своё имение, которое приносило в год 1300 фунтов. Это была явно заниженная цена, но чтобы не угодить на виселицу, ему пришлось поспешить. Как написал Обри в биографии Уоллера:

"Этими деньгами он подкупил всю Палату Общин: то был первый случай, когда была она подкуплена".

Поэт-игрок

Английский поэт и драматург Джон Саклинг (1609-1642) ещё в молодости унаследовал очень большое состояние. Он побывал на дипломатическом поприще, но потом отдавал предпочтение военной службе.
Саклинг был известен как хороший игрок в шары и заядлый картёжник. Рассказывают, что когда он играл в шары, его сёстры, стоя возле лужайки, плакали от страха, что он проиграет их приданое.
Саклингу также приписывают изобретение карточной игры криббедж.


Пир для дам

Саклинг вёл очень расточительный образ жизни. Однажды он устроил шикарный пир для великосветских красавиц, истратив на него несколько сот фунтов стерлингов. На этом пиру подавались самые изысканные и дорогие яства, а в заключение каждая дама получила шёлковые чулки с подвязками и перчатки.


Шикарная амуниция

Отличился Саклинг и во время шотландского похода 1639 года, когда вырядил свой отряд из ста человек в немыслимо экстравагантные одежды. Обри с усмешкой пишет, что Саклинг

"одел их в белые колеты, алые бриджи, алые камзолы и шляпы с перьями и снабдил хорошими лошадьми и оружием. Зрелище, говорят, было великолепное…"

Вся армия потешалась над этим отрядом.


Конец Саклинга

В 1641 году Саклинг участвовал в заговоре для освобождения графа Страффорда (1593-1641). Заговор был раскрыт и, избегая ареста, Саклинг бежал в Париж. Его имущество в Англии было конфисковано Парламентом, а наличные деньги вскоре закончились, и чтобы не влачить нищенское существование, Саклинг предпочёл принять яд. Говорят, что перед смертью он долго мучился.
Сохранился портрет Джона Саклинга, принадлежащий кисти Энтони ван Дейка (1599-1641).

[Yorik]

Анекдоты из жизни музыкантов

Оценка

Когда французский композитор Дариюс Мийо (1892-1974) написал сюиту “Алисса” (“Alissa”) на сюжет одного из фрагментов романа Андре Жида (1869-1951, NP по литературе 1947) “Узкая дверь”, то услышал от писателя скромную оценку:

"Благодарю вас за то, что вы дали мне ощутить, как прекрасна моя проза".

Своего не познаша!

В 1912 году в Париже балерина Наталья Владимировна Труханова (1885-1956) организовала оригинальное и очень интересное представление. Балерина танцевала под музыку новых произведений известных композиторов того времени, и сами композиторы дирижировали их исполнением.
В тот вечер прозвучали следующие произведения: Флоран Шмитт (1870—1958) дирижировал при исполнении “Трагедии Саломеи”; Венсан д’Энди (1851-1931) представил “Истара”, Поль Дюка (1865-1935) - “Пери”, Морис Равель (1875-1937) - “Благородные и сентиментальные вальсы”, которые были представлены как “Аделаида, или язык цветов”. Затем Луи Обер (1877-1968) исполнил эти же “Вальсы” Равеля совершенно иным образом.
Вроде, ничего необычного в этом не было, но SMI в этот вечер устроил мистификацию: в программках не были указаны авторы исполняемой музыки, и слушателям предлагалось угадать их имена и вписать в программки с помощью выданных карандашей.
В результате, произошёл грандиозный скандал, так как почитатели музыки Равеля и его друзья не узнали стиль своего кумира в его “Вальсах” и жестоко высмеяли это произведение.
[SMI (Society Independante de la Musique) – “независимое музыкальное общество”, президентом которого был известный композитор Габриэль Форе ((1845-1924).]


О Нижинском

В 1917 году в гости к семейству Мийо приходил знаменитый танцовщик Вацлав Нижинский (1889-1950) со своей женой венгерской танцовщицей Ромолой Пульской (1891-1978). Дариюс Мийо с восторгом описывал своего гостя:

"Как же он был красив! Особенно в движении, когда, сидя, разговаривал с собеседником, стоявшим за его спиной: он поворачивал голову – одну только голову – таким быстрым и точным движением, что создавалось впечатление, что ни один мускул при этом не дрогнул".

Несостоявшийся проект

Когда Поль Клодель (1868-1955) увидел Нижинского на сцене, у него сразу же возник план нового балета. Чтобы лучше довести до Нижинского свои мысли, Клодель долго прогуливался с ним по Булонскому лесу. Замысел Клоделя очень понравился Нижинскому, но, к сожалению, вскоре его разум помутился, и в постановке нового балета он не участвовал.


Забавно!

Однажды Жан Кокто (1889-1963) присутствовал на представлении балета Мийо “Бык на крыше” и услышал как один из зрителей, рабочий в кепке, сказал своей спутнице:

"Нельзя сказать, чтобы это было забавно, но поскольку – необычно, всё же забавно".

“Меблированная музыка”

Среди множества экстравагантных начинаний Эрика Сати (1866-1925) наименьшее понимание у современников вызвала его “меблированная музыка”, которая создавалась не для того, чтобы её специально слушали, а как часть обстановки того или иного помещения, и, соответственно, характер такой музыки должен был напрямую зависеть от помещения, в котором она звучала бы.
Первые эксперименты в этой области Сати производил ещё в 1914 году, но Великая война помешала развернуться композитору, так что первые исполнения “меблированной музыки” Сати состоялись только в 1919 году.

Наиболее известное исполнение “меблированной музыки” состоялось 8 марта 1920 года в галерее Барбазанж в антракте исполнявшейся пьесы Макса Жакоба (1876-1944) “Хулиган – всегда, гангстер - никогда”, тоже насыщенной музыкальными номерами. Сати написал для этой программы пьесы “В бистро” и “Гостиная”, а в реализации исполнения ему помогал Дариюс Мийо, который сам никакой “меблированной музыки” никогда не писал.

Когда начался антракт в пьесе Жакоба, публика начала прогуливаться , кто-то потянулся в буфет, и тут внезапно раздались звуки музики.
Как вспоминал Мийо:

"Чтобы создать впечатление, что звучание распространяется со всех сторон, мы расположили кларнеты в трёх различных углах, пианиста посадили в четвёртый, а тромбониста – в ложу второго яруса".

По замыслу Сати такая музыка должна была служить как бы фоном обыденной жизни, на которую следовало обращать внимания не более, чем на обои. Но хотя публика и была извещена в програмках, что во время исполнения этой музыки следует прогуливаться, беседовать или выпивать, эта мысль была слишком новаторской для слушателей, и вопреки замыслу Сати все бросились к креслам, умолкли и... начали слушать.
Мийо вспоминал:

"Напрасно Сати кричал:

"Разговаривайте же, ходите, гуляйте, не обращайте внимания", -

публика умолкла. Она слушала. Всё было погублено... Сати не учёл очарования собственной музыки!"

Другие композиторы сделали вид, что не заметили этого эксперимента, так что интерес к “меблированной музыке” возродился только в конце 50-х годов XX века.


Соге - критик

Французский композитор Анри Соге (Пьер-Анри Пупар, 1901-1989) получил широкую известность в 1927 году после постановки Дягилевым его балета “Кошечка” (“La Chatte”). Теперь он смог оставить побочные нудные трудовые обязанности по добыванию хлеба насущного и решилпопробовать свои силы ещё и в качестве музыкального критика, причём, довольно резкого и острого на язык критика.
Многие его статьи были направлены против творчества Артюра Онегерра (1892-1955) и его сторонников. Онегерра это очень задевало и сердило, а ответить в том же стиле своему обидчику он не мог.
Но однажды Онеггер перехватил Соге на улице и загнал его в “Театр Елисейских полей”, что находится на авеню Монтень. Там Онеггер сорвал с перетрусившего Соге очки (а тот без них почти ничего не видел) и пригрозил, что разобьёт ему “рыло”, если тот будет продолжать в том же духе.

[Yorik]

Анекдоты из мира деятелей искусств

Реакция Бомарше

В молодости Бомарше (1732-1799) очень прилично играл на арфе. Однажды сварливый сосед сказал ему:

"Молодой человек! Вы играете на арфе, как Давид, только не так искусно".

Бомарше тут же ответил:

"О, вы говорите, как Соломон, только не так мудро".

Беседа с Макартом

Австрийский художник Ганс Макарт (1840-1884) был очень молчаливым человеком. Однажды на банкете он сидел рядом с известной актрисой Гальмайер и за два часа не обменялся с ней ни единым словом.
Наконец, актриса не выдержала и сказала:

"Ну, дорогой маэстро, может быть, теперь мы поговорим о чём-нибудь другом!"

Один из трёх великих

Одним из самых выдающихся реформаторов в искусстве танца был Гаэтан Вестрис (1729-1808) [настоящее имя Гаэтано Аполлине Бальдассарре Вестри]. Он дебютировал в Париже в 1749 году и сразу же имел огромный успех. В 1751 году он стал солистом Королевской музыкальной академии, и быстрый успех вскружил ему голову. Он мог самонадеянно говорить:

"На свете теперь существуют только трое великих людей: я, Вольтер и король прусский [Фридрих II]".

Там не было чаконы?

Несмотря на всеевропейскую славу, Вестрис оставался необразованным и даже просто неграмотным человеком, но с большим самомнением. В Парижской опере ставили произведение Глюка “Ифигения в Авлиде”. Композитору поручили написать дополнительные танцевальные номера, и Вестрис стал настаивать, чтобы спектакль заканчивался чаконой. Его пытались убедить, что в Древней Греции чаконы ещё не существовало, но Вестрис был непреклонен:

"Там не было чаконы? Тем хуже для них".

Пришлось Глюку уступить и окончить оперу чаконой.
[Кристоф Виллибальд Глюк (1714-1787).]


Преимущество сына

Позднее Гаэтан Вестрис безмерно восхищался и гордился своим очень талантливым, но внебрачным, сыном Огюстом Вестрисом (1762-1840) от балерины Мари Аллар (1742-1802). Гаэтан с восторгом говорил своим слушателям:

"Мой сын Огюст, бог танцев, превзошёл меня, но это неудивительно: я его отец. Тогда как природа отказала мне в подобном преимуществе. Если Огюст изредка удостаивает касаться земли, то для того только, чтобы не унизить своих товарищей".

Поцелуй в темноте

Французский художник Орас Верне (1789-1863) пользовался большим успехом у современников и имел довольно импозантную внешность. Однажды уже пожилой художник ехал на поезде из Версаля в Париж в одном купе с двумя незнакомыми молодыми дамами. Дамы узнали художника и начали бесцеремонно обсуждать его внешность, энергичность и пр. Художнику это надоело, и когда поезд вошёл в туннель, он два раза громко поцеловал свою руку. Когда вагон вышел из туннеля, Верне заметил, что дамы перестали обращать на него внимание, а одна выговаривала другой за то, что та позволила поцеловать себя незнакомому человеку.
Когда поезд прибыл в Париж, Верне учтиво обратился к своим спутницам:

"Милые дамы! Я ещё долго буду ломать голову над тем, кто из вас поцеловал меня".

Фокус Германа

Однажды барон Альберт Ротшильд (1844-1911) пригласил к себе в контору известного фокусника Александра Германа (1844-1896), чтобы убедиться в мастерстве последнего.
Барон начал с простого вопроса:

"Вы курите?"

Мастер вежливо согласился:

"С удовольствием, если в вас есть достаточно хорошие сигары".

Ротшильд хмыкнул:

"Думаю, что у меня найдутся достаточно хорошие", -

и велел подать ещё не распечатанный ящик самых лучших сигар.
Александр Герман возразил:

"Ну, этого вы не можете знать. Как знать, что скрывается в запечатанном сигарном ящике?"

Барон уверенно настаивал:

"Да, но мои сигары изготовляются для меня на сигарной фабрике в Гаване. Следовательно, мне нельзя не знать, что присылается для меня в ящиках".

Герман предложил:

"Посмотрите, господин барон, на всё содержимое ящика, и может быть оно окажется вам неизвестным".

Они заключили пари. Ротшильд взял нож, вскрыл безукоризненно запечатанный ящик, снял два листа кружевной бумаги, плотно прикрывавшей сигары сверху, и к своему удивлению увидел гладко разглаженную и плотно прижатую к сигарам банкноту в 50 гульденов.


Пойте, но покороче!

После окончания своих президентских полномочий, генерал Улисс Грант (1822-1885) совершил большое путешествие, посетив и Старый Свет. Как-то на водах к нему обратилась некая певица-любительница и заявила, что должна для него спеть.
Грант обречённо согласился:

"Ну, если должны, так нечего делать!"

Певица поинтересовалась:

"Что вам угодно послушать?"

Тут любезность покинула генерала:

"Что-нибудь покороче".

[Yorik]

Анекдоты о литераторах

Английские поэты XVII века

Могила Давенанта

Поэт Уильям Давенант (1606-1668) был похоронен с большими почестями в южном приделе Вестминстерского аббатства, а на мраморной плите надгробия выгравировали такую же надпись, как и на могиле Бена Джонсона (1572-1637):

“Orare Sir Will. Davenant”. (“Молитесь за сэра Вил[ьяма] Давенанта”.)

Самомнение Уоллера

Современники отмечали, что в школе поэт Эдмунд Уоллер (1606-1687) не отличался особыми успехами и прилежанием, однако сам он впоследствии с гордостью писал о себе:

"Еще юнцом, едва начавши изучать поэзию, я не мог сыскать ни единой книжки хороших английских стихов: им всем не хватало плавности; вот я и начал свои опыты".

Уоллер говорил, что он не может писать стихи на заказ или когда ему вздумается – для сочинения стихов на него должно находить вдохновение, нечто вроде припадка.


От пера до кисти

Английский поэт Джон Денем (Denham, 1615-1669) с юных лет был изрядным шалопаем. Когда Денем учился в Линкольнз-Инн, то однажды ночью в кампании с другими пьяными студентами он участвовал в закрашивании уличных указателей чернилами. От Черинг-Кросс до ворот Тампля они с помощью малярной кисти закрасили абсолютно все указатели и соответствующие вывести. Естественно, утром началась большая путаница.
Всё, возможно, могло бы сойти проказникам с рук, но на их беду в это время проходила судебная сессия: нарушителей порядка быстро вычислили, арестовали и оштрафовали на приличную сумму.


Забавное помилование

Во время гражданской войны поэт-сатирик Джордж Уизер (Wither, 1588-1667) перешёл на сторону Парламента, стал капитаном конницы и выпросил для себя Egham, поместье Джона Денема в Суррее. Вскоре этот Уизер попал в плен, а так как он был автором нескольких дерзких памфлетов против короля, то ему грозила смертная казнь.
Тогда Джон Денем обратился к королю Чарльзу I с просьбой не вешать Уизера, чтобы он, т.е. Джон Денем, не остался бы самым скверным поэтом во всей Англии.
Король расхохотался и помиловал Уизера.


Разум и шоколад

В 1665 году пятидесятилетний и хромой Джон Денем вторым браком женился на очень красивой 18-летней барышне Маргарет Брук, дочери лорда Уильяма Брука (1601-1643), 12-го барона Кобэма (Cobham).
Вскоре все узнали о том, что молодая красавица стала любовницей герцога Йоркского [будущего короля Джеймса II (1633-1701, король 1685-1688)]. Вызванный этими известиями скандал так поразил пожилого поэта, что он на время впал в безумие.
В 1667 году к Денему вернулся разум, но вскоре после этого его молодая жена умерла, отравленная чашечкой шоколада. Убийцу так официально и не нашли. Среди подозреваемых называли имена герцогини Йоркской [Анна Хайд (Hyde) 1637-1671)] и самого Джона Денема.


От Денема к Рочестеру

Джон Обри (1626-1697) утверждает, что, во-первых, Маргарет не была любовницей герцога Йоркского, и что, во-вторых, её отравила графиня Рочестерская, Анна Сент-Джон (1614-1696), бывшая любовница герцога. Этим утверждениям Обри трудно поверить, так как если Маргарет Брук не была любовницей герцога Йоркского, то зачем Анне Сент-Джон было её травить?
Кстати, эта графиня Рочестерская была матерью знаменитого поэта Джона Уилмота, 2-го графа Рочестер (1647-1680), который теперь нам больше известен благодаря роману Грэма Грина “Распутник” и одноимённому фильму Лоренса Данмора (2004).


Ричард Лавлайс

Поэт Ричард Лавлайс (1618-1658) был верным роялистом, и помогал королю военной службой, политической деятельностью и деньгами. Он был очень красивым, скромным и обходительным человеком. Растратив на помощь Стюартам всё своё состояние, Лавлайс последние годы своей жизни жил в бедности в подвале на улице Лонг Экр (Long Acre), существуя на скромные пожертвования, поступавшие от почитателей его таланта. Он не дождался возвращения Стюартов.


Абрахам Каули и его почитатели

Поэт Абрахам Каули (Cowley1618-1667) хотя и был сыном бакалейщика, но с раннего детства проявил свой талант и был замечен соотечественниками. Первую поэму он написал в возрасте 10 лет, а в 15 лет опубликовал свой первый сборник стихов.
Во время гражданской войны Каули поступил на службу к лорду Генри Джермину (1605-1684, 1-му графу Сент-Олбанс с 1660), который вскоре стал не только патроном, но и другом поэта.
В эмиграции Каули познакомился и с герцогом Бекингемом, который тоже стал другом и почитателем таланта Каули.
Надо сказать пару слов о Бекингеме.
Джон Вильерс (1628-1687), 2-й герцог Бекингем, - был сыном того самого герцога Бекингема, которого (якобы по наущению Миледи) убил Джон Фелтон. Малолетний Бекингем стал воспитываться вместе с детьми короля Чарльза I, будущими королями Чарльзом II и Джеймсом II.
Когда после Реставрации они все вернулись в Англию, герцог Бекингем захотел улучшить материальное положение Каули, приобрёл у короны через графа Сент-Облбанс одну хорошую усадьбу и подарил её Абрахаму Каули.
Каули был не только поэтом, но и учёным, а также одним из основателей “Royal Society” в 1662 году.
Похоронен Абрахам Каули в Вестминстерском аббатстве рядом с могилой Джеффри Чосера.
Часть своего состояния Каули предназначил на ежегодные пожертвования беднякам, которых кредиторы бросили в тюрьмы из-за незначительных долгов.

[Yorik]

Анекдоты о художниках, их картинах и друзьях

Испанские художники

Неуместная гордость

В 1878 году испанский король Альфонсо XII (1857-1885, король с 1874) по случаю своего бракосочетания с Марией де ла Мерседес Орлеанской и Бурбон (1860-1878) совершал поездку по стране. В одном из городов Кастилии монарх встречался с местными знаменитостями, среди которых оказался и молодой художник Фернандо Ольтнер, уже прославившийся в своём городе и мечтавшей чуть ли не о мировой известности.
В беседе с королём художник был довольно несдержан, почти груб, и в какой-то момент монарх не выдержал:

"Не забывайте же, наконец, что вы несчастный художник, а я..."

Художник перебил короля:

"...счастливый король! О, Ваше Величество! Альфонсов было 12 и будет с Божьей помощью ещё столько же, а Фернандо Ольтнер был, есть и будет один!"

Король расхохотался в ответ на эту дерзость, а королева Мерседес заметила:

"Однако, вы очень горды".

Художник же не мог или не хотел остановить фонтан своего красноречия:

"Да, теперь это моё единственное богатство! Ведь я не ношу короны Карла V и Филиппа II, обагривших полмира кровью невинных".

Король Альфонсо XII был очень выдержанным и спокойным человеком, недаром его прозвали в народе “Миротворец”. Он лишь обернулся к своему адъютанту Паскуалю Сервера-и-Топете (1839-1909) и сказал ему:

"Кровавые короны Карла V и Филиппа II... Как это громко! Впрочем, что же, пришла пора, когда короли должны подавать своим подданным примеры не только вежливости, но и смирения".

Однако кастильский народный говор он запомнил, а художник...
Художник Ольтнер так и остался лишь местной знаменитостью, и его имя никто теперь и не вспоминает.
Паскуаль Сервера-и-Топете (1839-1909) — адмирал.
Филипп II (1527-1598, король Испании с 1556).
Карл V (1500-1558, император 1519-1556, король Испании [Кастилии и Арагона] как Карл I 1516-1551).


Маска, я тебя знаю!

Во время карнавала 1884 года в Мадриде одна из масок стала нагло смеяться в лицо королю, напоминая о его похождениях с известной певицей Аделаидой Борги (1829-1901). Король узнал характерный выговор и вспылил:

"Вы дерзки, как кастильский художник!"

Шутник с удивлением отступил от короля:

"Извините, Ваше Величество, я думал, что вы меня не знаете".

Этот юноша тоже оказался кастильским художником.


Обмен копиями, или два обманщика

Король Испании Карл III (1716-1788, король с 1759) посетил монастырь Картуха-де-Мирафлорес близ Бургоса, в котором ему очень понравилось какое-то полотно кисти Тициана. Король, вернувшись в Мадрид, послал аббату письмо с просьбой прислать картину в столицу, чтобы монарх мог внимательно и без помех насладиться творением великого мастера.
Аббат прекрасно понимал, что обратно картина уже не вернётся, и написал королю, что он выполнит его просьбу только в том случае, если Карл III пришлёт ему для ознакомления одну из “Мадонн” кисти Мурильо.
Когда король получил подобный ответ, он осерчал:

"Хорошо же! Этот святой отец будет меня помнить!"

Через месяц в монастырь Картуха прибыл роскошный кортеж, который доставил “Мадонну”, и королевским посланцам была передана картина Тициана.
Когда Тициана привезли в Мадрид, Карл III написал аббату письмо, в котором интересовался, как тому понравилась копия с картины Мурильо, заказанная королём специально для Картухи, и что король дарит эту копию монастырю.
Аббат внимательно рассмотрел полученную картину, убедился в правдивости слов короля и ответил монарху:

"Подарок Вашего Величества великолепен. Копия с Мурильо помещена нами рядом с оригинальной картиной Тициана, точный список с которой в настоящее время находится у Вас".

Король приказал своим специалистам внимательно исследовать полученную картину, и те доложили, что аббат действительно прислал копию Тициана.
Получилось, что король и аббат обменялись копиями знаменитых картин, и по этому поводу Карл III в раздражении бросил:

"Чёрта и монаха не надует даже король испанский".

Бартоломе Эстебан Мурильо (1617-1682).
Тициан Вечелио (1488-1576).


“Для Эскориала? Только Ад!”

Король Карл IV (1748-1819, король Испании 1788-1808) однажды спросил у Гойи, что тот хотел бы изобразить на стенах Эскориала.
Гойя, не раздумывая, ответил:

"Ад! На всех стенах Ад!"

Заинтригованный ответом, Карл IV с улыбкой поинтересовался:

"И кто же в нём играл бы роль Люцифера?"

Гойя опять не задержался с ответом:

"Его Величество король Филипп II".

Франсиско Гойя (1746-1828).


Немного о Рибере

Хусеп де Рибера (1591-1652) большую часть своей сознательной жизни провёл в Неаполе, куда он приехал, скрываясь от кредиторов.
Известно, что о Рибере большинство современников отзывались резко негативно. И в живописи, и в финансовых вопросах он вёл себя как настоящий бандит, просто устраняя с помощью своих дружков неугодных ему людей. А так как он был великим художником, то пользовался покровительством вице-королей Неаполя, ценивших живопись и прикрывавших все его преступления.
Молва приписывала Рибере все преступления - от воровства до убийства, и я приведу лишь парочку примеров.

Богатого горожанина по фамилии Риччи он с помощью мошеннической схемы не только разорил до нитки, но ещё обвинил беднягу в мошенничестве и сманил его жену. Женщину он, правда, через некоторое время бросил.

Рибера объединил местных неаполитанских художников в преступное сообщество, которое не допускало чужаков в свой круг и диктовало цены на произведения живописи.
Один молодой художник привёз в Неаполь свою картину, предназначенную для монастыря недавно основанного ордена траппистов. По отзывам тех, кто видел это полотно, молодой художник создал шедевр, а Рибера посоветовал вице-королю поместить картину в своём дворце. На следующее же утро прекрасная картина была безнадёжно испорчена и изрезана на куски. Молодой художник собирался приступить к восстановлению картины, но доброжелатели очень убедительно посоветовали ему немедленно убираться домой, если он не собирается быть неожиданно зарезанным из-за угла каким-нибудь бродягой. Художник понял намёк и быстро покинул негостеприимный Неаполь.


Картина спасает жизнь

Король Испании Карл III однажды приговорил к смерти своего придворного, которого оговорили недоброжелатели. Напрасно жена осуждённого пыталась добиться аудиенции у короля — все её попытки были нейтрализованы врагами её мужа.
У осуждённого имелась одна из картин Веласкеса, и было широко известно о страсти короля к хорошим картинам. Всё это натолкнуло женщину на мысль переодеться в мужское платье, выдать себя за торговца полотнами и в таком виде проникнуть к королю.
Переодетую женщину не опознали при входе во дворец, а торговца картинами ни в чём не могли заподозрить — только вот таким образом эта женщина и смогла предстать перед Карлом III, который сразу же спросил мнимого торговца:

"Что ты хочешь, юноша, за эту картину?"

“Торговец” ответил:

"Я не продаю её".

Король обрадовался:

"Тем лучше! Значит, ты хочешь сделать мне подарок? Это достойный поступок для верноподданного".

“Торговец” возразил:

"Нет, Государь, я хочу за неё жизнь одного человека".

Карл III даже переменился в лице и возмутился:

"Ты с ума сошёл! В Испании можно казнить за всё, но только не в уплату за картину".

“Торговец” попытался разъяснить ситуацию:

"Я не прошу отнять жизнь у кого-нибудь. Наоборот, подарите мне жизнь одного из осуждённых Вами!"

Увидев, что дальше притворяться не имеет смысла, “торговец” упал на колени, и бедная женщина призналась во всём Карлу III.
Итог: муж женщины был помилован; картина Веласкеса оказалась в собрании Карла III.
Эта женщина так понравилась королю, что он хотел зачислить её в штат придворных, и ей лишь с большим трудом удалось избежать высочайшей милости.
Диего Родригес де Сильва-и-Веласкес (1599-1660).

[Yorik]

Анекдоты о художниках, их картинах и друзьях

Испанские художники

Экстазы Мурильо

Художник Мурильо был очень религиозным человеком. В Севилье его очень часто видели в церкви Санта Крус, когда он стоял на коленях перед картиной Филиппа де Шампаня “Снятие с креста”, погружённый в молитвенное созерцание.
Однажды Мурильо простоял таким образом до очень позднего времени, и ризничий собрался закрывать церковь. Он подошёл к Мурильо и дотронулся до его плеча, но Мурильо никак не отреагировал на прикосновение. Тогда ризничий взял его за руку и сказал:

"Сеньор, я иду запирать двери. Вам пора".

Мурильо очнулся и попросил, словно о небольшой услуге:

"Хорошо. Я только хочу дождаться здесь, пока Святое Семейство совсем не снимет тело Спасителя с креста".

Филипп де Шампань (1602-1674).
Бартоломе Эстебан Мурильо (1617-1682).


Религиозный транс

Религиозные трансы Мурильо были хорошо известны жителям Севильи, которые относились с уважением к подобной религиозности. Однажды он с самого раннего утра неподвижно простоял на верхушке "золотой башни", глядя в небо. Сторожа башни за это время успели несколько раз подняться на башню и спуститься с неё, а Мурильо всё неподвижно стоял.
Наконец, один из сторожей забеспокоился и подошёл к Мурильо:

"Сеньор, берегитесь! С нашим солнцем шутить нельзя".

Мурильо точно проснулся и, оглянувшись, проговорил:

"О, как хороша она! Зачем вы помешали мне? Она уже сходила со своей высоты..."

Сторож вопросительно посмотрел на своего напарника, но тот сказал:

"Оставь его! Этот сеньор — художник Мурильо. С ним разговаривала сама Богородица".

Не купил, так украл

Испанский король Карл III (1716-1788, король с 1759) очень хотел заполучить один из пейзажей кисти Якоба ван Рёйсдаля (1628-1682), которым владел богатый купец из Бреды. Король предложил купцу миллион гульденов за этот пейзаж, но купец отказался от предложенной цены и сказал, что картина не продаётся.
Тогда Карл III приказал трём доверенным дворянам отправиться в Бреду и любым путём раздобыть желанное полотно.
Один из дворян нанялся в слуги к этому купцу, а другой нанялся в этот же дом учителем пения и танцев к дочерям купца.
Через два месяца из дома купца исчезли пейзаж ван Рёйсдаля и одна из дочерей.
Купец во все стороны разослал объявления о том, что воры могут оставить девицу себе, а он лишь просит вернуть картину за вознаграждение.
Ответа ограбленный купец так и не получил.


Что дороже?

В царствование короля Филиппа IV (1605-1665, король Испании с 1621) почти одновременно произошли два важных события: в его дворце случился очень сильный пожар, а из Нидерландов пришло сообщение о потере одной из провинций.
Выслушав вестников из Нидерландов, Филипп IV спокойно произнёс:

"Да, это, конечно, очень грустно, но с Божьей помощью мы завоюем ещё несколько провинций. Зато спасена от огня картина Тициана. А таких уже больше никто и никогда не напишет!"

Тициан Вечелио (1488-1576).


Слава по-испански

Однажды известный торговец картинами Адольф Гупиль (1806-1893) предложил испанскому художнику Касадо дель Алисалю (1832-1886):

"Передавайте мне для продажи все ваши картины, и я прославлю вас на всех пяти частях света".

Художник ответил с испанским достоинством:

"Слава, создаваемая торгашеской рекламой, нисколько меня не соблазняет. Что же касается пяти частей света, то всем им вместе я предпочитаю свою родину".

Я не испанец!

Когда один русский аристократ рассматривал картины Мариано Фортуни (1838-1874) и назвал его испанским художником, известный живописец с негодованием воскликнул:

"Я не принадлежу к потомкам палачей и инквизиторов! Я не испанец, а каталонец, и происхожу от тех трубадуров, которые во времена тьмы и варварства хотели завоевать мир песней и музыкой!"

Какой король?

Испанский король Альфонсо XII (1857-1885, король с 1874) однажды в Барселоне попросил одного из местных художников открыть для него свою мастерскую, но художник отказал королю в этой просьбе.
Альфонсо XII удивился:

"Разве вы меня не знаете?"

Художник холодно ответил:

"Нет".

Король настаивал:

"Я ваш король".

Художник с удивлением сделал пару шагов назад и гордо заявил:

"Простите меня, но НАШ последний король дон Хайме, завоеватель Валенсии и Мурсии, умер несколько сот лет назад, а после него, как я знаю, были узурпаторы, сжигавшие хартии наших фуэросов в своих дворцах. Но королей у нас больше не было..."

Художник имел в виду Хайме I Завоевателя (1208-1275), который был королём Арагона и графом Барселоны.


Ученик и учитель

Хуан де Луна-и-Новисио (1857-1899), родившийся на Филиппинах, в 1884 году получил в Мадриде золотую медаль на Национальной выставке изящных искусств за картину “Битва при Лепанто”.
На банкете, организованном в честь признания заслуг художника, выступил и взволнованный лауреат, который назвал своим учителем известного художника Касадо дель Алисаля (1832-1886).
Следующим слово взял дель Алисаль и спокойно сказал, что ведь и Иоанн Креститель был учителем Христа. Од же лишь научил Луну только грамоте, а теперь видит, что и ему надо учиться у этого молодого человека.
Следует заметить, что Алисаль на эту выставку своих картин не представил, так как опасался, что жюри присудит по старой памяти первую награду ему самому; он же хотел дать дорогу молодым талантам, вроде Луны.

[Yorik]

Фридрих Вильгельм III: театрал на троне

Державный театрал

Король Пруссии Фридрих Вильгельм III (1770-1840, король с 1797) старался посещать театр каждый вечер, если только этому не мешали какие-нибудь особые обстоятельства. Даже летом он приезжал из Потсдама на спектакль, который видел уже раз двадцать.
Перед спектаклем король проходил на сцену и болтал с актёрами. Частенько берлинцы видели своего короля, убегавшего со сцены после поднятия занавеса. Один раз короля даже подняли вверх на летающей колеснице, когда он, сидя на колеснице, заболтался с механиком.


Берлинцы слишком умны

Королю нравились глуповатые комедии с оплеухами, падениями и танцами, а на сюжет он не обращал никакого внимания.
Очень понравилась королю мелодрама “Пятница”, в которой кривлялся юный Луи Шнейдер (1805-1878) и танцевали дикари. Берлинцам пьеса категорически не понравилась, и её пришлось снять после второго представления.
Король же ворчал:

"Не понимаю берлинцев – слишком умна публика".

В жизни много трагедий

Серьёзных пьес король не любил и никогда не ходил на подобные спектакли:

"В жизни и без того много трагедий, незачем для них ещё и в театр ходить".

Такие пьесы, как “Разбойников” и “Вильгельма Телля” Шиллера, “Эгмонта” Гёте или “Дон Жуана” Гофмана король ставить не разрешал, считая их безнравственными.
Пьесу барона Готгильфа Августа Мальтица (1794-1837) “Старый студент” он запретил из-за того, что в конце спектакля студент произносит фразу:

"Vivat Academia et Polonia!"

Мундир не трогать!

В пьесе “Минна фон Барнхельм” Лессинга король собственноручно вымарал целый абзац. Во время спектакля ему не понравились слова, произнесённые актрисой:

"Мой вахмистр неповоротлив и точно деревянный, но он всё воображает себя на параде, а когда солдаты маршируют, они кажутся выточенными куклами, а не людьми".

Услышав подобную ересь, король сразу же покинул театр, затребовал к себе текст пьесы и собственноручно вычеркнул из неё оскорбившие высочайший слух слова.
Зато Фридрих Вильгельм III обожал пьесу под названием “Семь девушек в мундире”.
Готхольд Эфраим Лессинг (1729-1781).


Любимый Спонтини

Фридрих Вильгельм III был очень бережливым, даже скупым, человеком, но была у него страсть, на которой он не экономил. Этот король обожал музыку Габриеля Спонтини (1774-1851) и не жалел никаких денег на постановку его опер. Он даже запретил в газетах отрицательно отзываться как об этих постановках, так и о творчестве композитора.


Разошлись во вкусах

В 1827 году в одной из газет появился сатирический рассказ Людвига Рольштаба (1799-1860) “Генриетта, прекрасная певица”, в котором автор позволил себе не восхититься мастерством певицы Генриетты Зонтаг (1806-1854).
Король тут же отправил Рольштаба на несколько суток в тюрьму Шпандау.


Любимые балерины

Ко всему прочему Фридрих Вильгельм III ещё так любил балеты, что даже на воды в Теплице он брал с собой ведущих балерин Лемьер и Гоге.
Король внешне вёл себя очень сдержанно с этими балеринами и никому не позволял никаких вольностей по отношению к ним.
Но и его балерины должны были отличаться безупречным поведением. Балерина, которая заводила себе любовника, или становилось известно, что у неё в прошлом был любовник, не могла рассчитывать на место в Берлинском театре.
Вот и любимица короля госпожа Лемьер была изгнана из Берлина, когда увлеклась одним из танцовщиков.


Театру быть!

Фридрих Вильгельм III был непреклонен в свой любви к театру и отвергал все поползновения духовников и проповедников против театра. В 1817 году сгорел театр на Жандармской площади, и сразу же поползли слухи о том, что Бог покарал театр, построенный между двумя церквами. На короля это не произвело никакого впечатления, и он приказал отстроить театр на прежнем месте.


“Я потому люблю театр...”

Свою любовь к театру король объяснял так:

"Я потому хожу всякий вечер в театр, что мне там никто не мешает думать. Я обдумываю всё, что случилось в этот день и что надо сделать в следующий. Там я слышу речи, которые обращены не ко мне и не говорятся для того, чтобы я их слышал. Там не обращаются поминутно ко мне и ничего у меня не просят..."

Вкусы наследника

Наследный принц Фридрих Вильгельм (1795-1864, король Пруссии с 1840), будущий король Фридрих Вильгельм IV, в отличие от отца театр терпеть не мог, и актрисами не интересовался.

[Yorik]

Анекдоты из жизни музыкантов

Любезность Берлиоза

Зимой 1867-1868 года Гектор Берлиоз (1803-1869) гастролировал в Петербурге, и Николай Андреевич Римский-Корсаков (1844-1908) вместе с несколькими молодыми композиторами посетил концерт великого маэстро. Берлиоз в сильно укороченном сзади фраке дирижировал произведениями Бетховена и своими собственными.
После концерта Владимир Васильевич Стасов (1824-1906) провёл композиторов за кулисы, где они увидели маленького человечка, “маленькую белую птицу в пенсне” по словам Римского, который съёжился в шубе под горячей трубой, пересекавшей комнату, и дрожал от холода.
Не вынимая своих рук из рукавов шубы, Берлиоз любезно обратился к Римскому:

"И вы тоже сочиняете музыку?".

Обнажённый гений

Жан Кокто (1889-1963) писал о музыке Эрика Сати (1866-1923):

"Она слишком проста для слуха, привыкшего к пряным созвучиям. Его гений является обнажённым... Нагота — высшее целомудрие Сати".

Царь Антигон и кифарист

Некий кифарист однажды играл перед царём Антигоном I (384-301). Тот всё время делал музыканту различные замечания:

"Подтяни крайнюю струну";
"поправь среднюю".

Наконец кифарист не выдержал:

"Царь, пусть тебе никогда не будет настолько плохо, чтобы ты смог превзойти меня в моём искусстве".

Глас ребенка

Немецкий композитор Людвиг Шпор (1784-1859) одно время брал на репетиции своей новой оратории восьмилетнюю дочь. Он заметил, что девочка всегда оживлялась, когда начинала звучать финальная фуга.
Однажды он спросил у дочери:

"Тебе нравится моя фуга?"

Девочка честно ответила:

"Вовсе нет, папа, но когда музыканты начинают её играть, я знаю, что твоя репетиция скоро закончится, и мы пойдем домой".

Композитор Отказов

Балетмейстер и хореограф Леонид Вениаминович Якобсон (1904-1975) решил в Кировском театре поставить двухактный балет “Клоп” по мотивам пьесы Маяковского и в качестве композитора пригласил Олега Николаевича Каравайчука (1927-).
Через несколько дней Каравайчук пришёл к Якобсону и сыграл сочинённую им музыку первого акта.
Якобсон был в восторге:

"Великолепно! Буду с нетерпением ждать партитуру".

Ага! Все знали, что Каравайчук блестящий импровизатор, но написание партитур его коньком не являлось из-за высокой требовательности композитора к своим произведениям. Поэтому он постоянно срывал сроки.
Якобсон знал об этом и к следующему визиту Каравайчука подготовил магнитофон. Каравайчук пришёл и опять исполнил музыку для первого акта, но совсем другую. Эту операцию Якобсон проделывал несколько раз, а для расшифровки фонограмм он пригласил композитора Георгия Ивановича Фиртича (1934-).
Узнав о таком вероломстве Якобсона, Каравайчук вспылил, стал ругаться, а когда это не помогло, потребовал снять свою фамилию с афиши спектакля.
Так в репертуаре Кировского театра появился балет “Клоп” с музыкой Ф. Отказова и Г. Фиртича.


Отповедь Вертинского

Однажды, когда Александр Николаевич Вертинский (1889-1957) сидел в приморском ресторанчике в Дзинтари, его узнал какой-то молодой человек и с воодушевлением произнёс:

"Друзья! Среди нас присутствует великий русский актёр Александр Николаевич Вертинский. Попросим Александра Николаевича спеть!"

В зале ресторана началось волнение, но тут поднялся возмущённый Вертинский и дал отповедь нахалу:

"Дорогие друзья! Среди нас, вероятно, присутствуют и зубные врачи, но никому не приходит в голову попросить поставить пломбу или мост. Почему же я должен петь?"

Раздались дружные аплодисменты присутствующих.


Апухтин и Чайковский

Алексей Сергеевич Суворин (1834-1912) в своих дневниках со слов Алексея Николаевича Маслова (1853-1922) записал следующий сюжет.
Композитор Пётр Ильич Чайковский (1840-1893) и поэт Алексей Николаевич Апухтин (1840-1893) были одноклассниками по училищу правоведения. В 1865 году в Петербурге они жили, как муж с женой, на одной квартире:

"Апухтин лежал в постели. Чайковский подходил и говорил, что идет спать, и Апухтин целовал у него руку и говорил:

“Иди, голубчик, я сейчас к тебе приду”".

Интересно, из какого источника Маслов взял такие подробности?


Суррогат

Немецкий композитор и дирижёр Отто Клемперер (1885-1973) считал грамзаписи суррогатом живой музыки. Он утверждал:

"Слушать грамзаписи - это то же самое, что ложиться в постель с фотографией Мэрилин Монро".

Ошибся!

В середине 1970 года Леонард Бернстайн (1918-1990) плакал, сидя за кулисами, и жаловался:

"Мне всего на два года меньше, чем было Бетховену, когда он умер, а я ни одного шедевра так и не сочинил".

Простим Бернстайну ошибки в арифметике, но вряд ли он не считал “Вестсайдскую историю” (1957) шедевром.
Людвиг ван Бетховен (1770-1827).


Вкусы американцев

Американский композитор Питер Либерсон (1946-2011) утверждал:

"Американцы не любят опер – они любят певцов и готовы слушать, как те снова и снова исполняют одни и те же арии".

[Yorik]

Анекдоты из мира деятелей искусств

Вишнёвая косточка

Одна из почитательниц композитора Шарля Гуно (1818-1893) побывала у него в доме и вытащила из камина вишнёвую косточку.
Через некоторое время Гуно посетил эту даму, которая продемонстрировала композитору золотую булавку со вставленной в неё вишнёвой косточкой. Дама кокетливо говорила композитору, указывая на необычное украшение:

"Вот как дорога мне эта косточка!"

Потом дама призналась в похищении косточки из камина композитора и добавила:

"Она мне очень-очень дорога..."

Гуно удивился:

"Почему же она вам так дорога? Я вишен никогда не ел, не люблю их... Эти косточки мой лакей, должно быть, набросал".

Дюма и Маке

Французский издатель Леви Мишель (1821-1875) однажды рассказывал Александру Дюма-сыну (1824-1895) о тех трудностях, с которыми было сопряжено сотрудничество Александра Дюма-отца (1802-1870) с писателем Огюстом Маке (1813-1888).
Леви говорил о требованиях Маке, чтобы его имя стояло на каждом романе Дюма-отца. Маке считал, что лучшие романы Дюма-отца написал именно он.
Дюма-сын на это отреагировал довольно спокойно:

"Маке скоро станет утверждать, что он мой отец, и что я – его произведение".

Роман мадам де Сталь

Чтобы стать любовником Жермены де Сталь, в 1791 году графу Луи де Нарбонну пришлось бросить актрису Луизу Конта. Красавица немного поплакала, но уверяла всех знакомых, что плачет не о себе, а о нём,

“променявшем розу на шипы”.

Граф как раз в декабре того же года был назначен военным министром, но через три месяца ушёл в отставку, а вскоре эмигрировал в Лондон, где и продолжился его роман с мадам де Сталь.
Впрочем, этот роман мадам де Сталь оказался не слишком длинным.
Луи-Мари Жак Альмарик, граф де Нарбон-Лара (1715-1813).
Луиза Франсуаза Конта (Contat, 1760-1813) – актриса.
Жермена де Сталь (1766-1817) – французская писательница.


Не быть!

К известному немецкому актёру Отто Девриенту (1838-1894) однажды пришёл молодой юрист, мечтавший стать актёром, и попросил послушать его декламацию. Так как одной из лучших ролей Девриента был Гамлет, то молодой человек стал в позу и начал известный монолог принца:

"Быть иль не быть? Вот в чём вопрос..."

Девриент сразу же увидел, что у молодого человека нет никаких способностей к театральной деятельности, и перебил его:

"Нет, не быть! В этом не может быть никакого вопроса".

Как ни странно, но после этой реплики молодой человек полностью излечился от своей страсти к театру.


Негодование Крылова

Иван Андреевич Крылов (1769-1844) с 1811 являлся членом Российской Академии и с тех пор открыто негодовал на хозяйственную деятельность данного учреждения. Капиталы Академии лежали мёртвым грузом, и ни копейки не тратилось на поддержание российской словесности: не издавались дешёвые и общедоступные книги, не переиздавались классики, не оказывалось никакой помощи молодым литераторам.
Крылов обращался к руководству Академии с таким вопросом:

"Куда копите вы деньги свои?"

И добавлял:

"Разве на приданое Академии, чтобы выдать её замуж за Московский университет".

Вот это скорость

Лопе да Вега с такой скоростью писал свои драмы, что ему некогда было писать слова целиком — большинство слов в его рукописях написаны не больше, чем до половины.
Искусствоведы полагают, что всего им было создано около 2000 (двух тысяч!) пьес, правда, до наших дней дошло только 426. Да, и ещё он написал около 3000 (трёх тысяч) сонетов.


Лессинг в роли евангелиста

Однажды Лессинг сидел в библиотеке и что-то углублённо писал. Один из посетителей наклонился над его столом и довольно бесцеремонно смотрел ему через плечо. Лессингу это надоело, и он громко сказал:

"Видимо, я играю роль евангелиста Луки!"

Известно, что за плечом евангелиста Луки часто изображали быка, смотрящего, как он пишет.
Готхольд Эфраим Лессинг (1729-1781) – немецкий драматург и теоретик искусства.


Не чёрту, так Богу!

Один из друзей как-то сообщил Ламотту, что его сестра поступает в монастырь.
Ламотт поинтересовался, сколько ей лет, и, узнав, что уже тридцать, сказал:

"Женщины охотно отдают себя Богу, когда чёрт от них уже отказывается".

Антуан Удар де Ламотт (1672-1731) – французский драматург.


В моде - жёлтое

Когда мадемуазель Марс гастролировала в Лионе, к ней в гримёрку явился один фабрикант с куском жёлтого бархата и стал уговаривать актрису сшить из него себе платье. Бархат предоставлялся, естественно, бесплатно.
Платье жёлтого цвета было просто немыслимо в то время, и чтобы отвязаться от назойливого фабриканта, Марс согласилась принять этот подарок.
В Париже Марс уговорила свою модистку сшить платье из жёлтого бархата, но обе ужаснулись видом этого произведения швейного искусства, и платье отправилось пылиться в шкаф, казалось, навсегда.
Но однажды, когда Марс должна была играть на сцене роль жены банкира, произошла неприятность – перед самым представлением какой-то краской испортили сценический костюм актрисы, и ни одно из имевшихся платьев не удовлетворяло её. Тут на глаза Марс попалось злополучное жёлтое платье, и она решила выйти на сцену именно в нём, чтобы испытать, насколько парижские зрители к ней снисходительны.
Мадемуазель Марс ожидал настоящий триумф, так как её появление на сцене было встречено бурной овацией. Все парижане нашли этот наряд великолепным, и вскоре салоны Парижа были наполнены дамами в жёлтых бархатных платьях.
Лионский фабрикант, естественно, сделал себе неплохое состояние на продаже необычного товара.
Мадемуазель Марс (Анна Франсуаза Ипполита Буте Сальветат, 1779-1847) – известная французская актриса.

[Yorik]

Из жизни Московского литературно-художественного кружка (1899-1920)

Первые впечатления. Доклад Брюсова

Учащийся седьмого класса 3-й Московской гимназии Владислав Ходасевич в конце 1902 года сумел пробраться на одно из еженедельных (по вторникам) заседаний Московского литературно-художественного кружка, куда гимназистам ходу не было. Но он сумел проникнуть на заседание, которое оказалось посвящено поэзии Фета; очевидно по случаю десятилетия со дня его смерти. И вот что он увидел...
На ярко освещённой эстраде за длинным столом сидели члены литературной комиссии, которая

"состояла из видных адвокатов, врачей, журналистов, сиявших достатком, сытостью, либерализмом. В ней председательствовал председатель правления - психиатр Баженов, толстый, лысый, румяный, курносый, похожий на чайник с отбитым носиком, знаток вин, “знаток женского сердца”, в разговоре умевший французить, причмокивать губами и артистически растягивать слова, “русский парижанин”, автор сочинения о Бодлере - с точки, зрения психиатрии".

Доклад о творчестве Фета (лицом к публике) в восторженном тоне читал Брюсов, но лица членов комиссии за его спиной выражали явное неодобрение услышанному. Мало того, что эти господа-либералы были вынуждены слушать о творчестве крепостника и (страшно подумать!) камергера Фета, так ещё и доклад читал некий декадент. А к символистам в Московском обществе тогда относились весьма неодобрительно.
Да и сам докладчик выглядел не комильфо. Вот что увидел Ходасевич:

"В Брюсове были замечательны только огненные глаза да голос, - “орлиный клёкот” которым выбрасывал он резкие, отрывистые слова. Весь же он, некрасивый, угловатый, в плохоньком сюртучке и в дешёвом галстуке, был просто невзрачен по сравнению с олимпийцами, величаво и неблагосклонно ему внимавшими".

Большинство присутствующих неодобрительно отнеслись к докладу Брюсова. Когда начались прения, встал журналист Любошиц, имевший по сравнению с Брюсовым очень импозантный и поэтический вид, и заявил, что

"поэзия Фета похожа на кокотку, скрывающую грязное белье под нарядным платьем".

Эту реплику публика встретила восторженными аплодисментами. И всё было бы просто замечательно, если бы, рассуждая о поэзии Фета, Любошиц не процитировал чьи-то чужие стихи.
Сразу же выскочил на эстраду молодой декадент Борис Койранский, который попытался заклеймить невежество Любошица, но его уже никто не хотел слушать.
Да и ответное выступление Брюсова заглушалось негодующим гулом.

С окончанием доклада общественная жизнь активно переместилась в столовую, где стала более оживлённой. Внимание Ходасевича в пустой ещё столовой привлёк один из присутствующих:

"Лишь за одним столиком, занимая всю ширину его, сидел толстяк в сюртуке. Крахмальная салфетка, засунутая углом за воротник, покрывала его грудь. Огромная светло-русая борода была распущена веером по салфетке. Блестя золотыми очками и лоснясь лицом, толстяк жевал, чмокал, чавкал, посапывал. Столовая наполнялась, к нему подходили знакомые, он молча пожимал руки, продолжая жевать. Ужинали до позднего часа, но и когда все уже уходили, он всё так же сидел и ел. Я спросил, кто это. Мне ответили: “Писатель Михеев”. По юношеской наивности я счёл нужным притвориться, будто он мне известен".

А кому сейчас известен этот писатель? Он не оставил сколько-нибудь заметного следа в русской литературе, а Ходасевич в своих воспоминаниях отметил:

"Таких литературных деятелей, как Михеев, в Кружке было видимо-невидимо. В сущности, они даже задавали тон".

Владислав Фелицианович Ходасевич (1886-1939) – русский поэт, критик, историк литературы.
Афанасий Афанасьевич Фет (Шеншин, 1820-1892) – русский поэт.
Николай Николаевич Баженов (1857-1923) – русский психиатр.
Шарль Бодлер (1821-1867) – французский поэт и художественный критик.
Валерий Яковлевич Брюсов (1873-1924) – русский поэт-символист, переводчик, критик и т.д.
Семён Борисович Любошиц (1859-1926) – журналист редакции газеты “Новости дня”.
Борис Арнольдович Койранский (1882-1920) – адвокат, журналист и поэт.
Василий Михайлович Михеев (1859-1908) – российский провинциальный писатель, происходивший из семьи купца-золотопромышленника.


Жёлтые нарциссы

Весной 1907 года в Кружке произошёл забавный случай. Одна дама купила для дома огромную охапку жёлтых нарциссов, которыми украсила всю свою квартиру, но всё равно ещё оставался большой букет, который она и взяла с собой на собрание Кружка. Едва она пришла, как кто-то попросил у неё один цветок, потом - другой, и так перед началом лекции человек пятнадцать в зале сидели украшенными жёлтыми нарциссами.
В тот день доклад делал Макс Волошин, который завёл разговор на какую-то сугубо эротическую тему, что-то вроде о 666 объятиях и т.п. Тогда из рядов эпатированной публики встал почтенный журналист Яблоновский, который объявил, что

"речь докладчика отвратительна всем, кроме лиц, имеющих дерзость открыто украшать себя знаками своего гнусного эротического сообщества".

И широким жестом Яблоновский открыто указал на носителей жёлтых нарциссов, а публика взревела от негодования.

Самое забавное, по словам Ходасевича, происходило позже:

"Неофициально потом почтеннейшие матроны и общественные деятели осаждали нас просьбами принять их в нашу “ложу”. Что было делать? Мы не отрицали её существования, но говорили, что доступ в неё очень труден, требуется чудовищная развратность натуры. Аспиранты клялись, что они как раз этому требованию отвечают. Чтобы не разочаровывать человечества, пришлось ещё раза два покупать жёлтые нарциссы".

Максимилиан Александрович Кириенко-Волошин (1877-1932) – русский поэт, художник и критик.
Сергей Викторович Яблоновский (Потресов, I870-I954) – сотрудник “Русского слова”.


Кружковская столовая (ресторан) и её посетители

Деятельность Московского литературно-художественного кружка, просуществовавшего до 1917 года, не ограничивалась литературными докладами и их обсуждением. Одним, и самым многолюдным, из центров общественной жизни была Кружковская столовая, которая наполнялась посетителями обычно к полуночи.
Сюда из театров, с лекций, с концертов и т.п., съезжалась “вся Москва”, то есть большинство представителей творческой интеллигенции, крупных чиновников и значительных предпринимателей. Официальной целью деятельности данной столовой было обеспечение дешёвыми ужинами нуждающихся представителей искусства, литературы и театра, но на самом деле всё было совсем не так – ведь действительно нуждающихся в столовой кружка никто никогда и не видел.
В этой столовой назначались деловые и любовные свидания (иногда даже литературные), а “дешёвые” ужины запивались дорогими винами.

Собиравшиеся посетители не представляли собой некую смешанную массу, а подразделялись на несколько особых зон.
Самая тихая и почтенная зона ограничивалась столиками, за которыми ужинали предприниматели и купцы уровня Рябушинских, Востриковых и Носовых и приглашаемые ими лица. Здесь ели неспешно, запивая шампанским из серебряных ведёрок, и вели негромкую спокойную беседу.
За столиками “декадентов” царила шумная суета с бесконечными и внешне беспорядочными перемещениями. “Национальными” напитками в этой среде считались коньяк и мадера, причём коньяк было принято пить стаканами.
Несколько в стороне располагались столики, за которыми собирались “знаньевцы” и “реалисты”, о которых Ходасевич писал с холодным презрением:

"Некоторые плохо умели обращаться с ножом и вилкой и пускали в ход натуральные пятерни - быть может, опять-таки из желания быть ближе к природе. С этого столика поминутно доносилось: “Лев Николаевич”, “Антон Павлович” или коротко – “Леонид”: все старались прихвастнуть близостью к Толстому, Чехову, Леониду Андрееву".

Были ещё столы общественных деятелей, за которые усаживали именитых гостей или залетевших из Петербурга членов Государственной думы.
Когда в 1904 году Кружок перебрался в роскошный особняк купцов Востряковых на Большой Димитровке, то столовая автоматически превратилась в ресторан, атмосфера нового заведения, в целом, сохранилась, но о бедных уже никто больше не вспоминал.

Ходасевич видел на этих сборищах некоторых знаменитостей того времени и давал им краткие любопытные характеристики.

Леонид Андреев появлялся изредка,

"в зелёной бархатной куртке, шумный, тяжёлый, с тяжёлым взглядом; перед ним заискивали..."

Иногда вваливался Дорошевич, изображая барина и европейца.

Один раз там появился Скиталец:

"как бы живое удешевлённое издание Максима Горького: те же сапоги, блуза, ремённый пояс, но на лице - незначительность даже замечательная".

С улыбкой Ходасевич описывал всем известного персонажа:

"Нюхая табак и всех хлопая по плечу, всем говоря “ты”, походкой Тараса Бульбы, лысый и сивоусый, прохаживался милый старик Гиляровский, стараясь придать свирепое выражение добрейшему своему лицу".

Если к часу ночи приходил профессор Лопатин, то немного оживлялся тихий и скучный профессорский стол, с многочисленными бутылками сельтерской воды и бутылью “благоразумного Бордо”.

Вскоре большая часть общества начинала перемешиваться, - писатели, артисты, журналисты, профессора, - все ходили от столика к столику,

"стараясь показать, что они везде - свои люди".

К четырём часам ночи обычно всё затихало.

Леонид Николаевич Андреев (1871-1919) – русский писатель.
Влас Михайлович Дорошевич (1865-1922) – русский журналист.
Владимир Алексеевич Гиляровский (1855-1935) – русский писатель и журналист.
Степан Гаврилович Петров (Скиталец, 1869-1941) – писатель.
Лев Михайлович Лопатин (1855-1920) – философ, профессор Московского университета.


Карточная зала

Следует сказать, что содержание Кружка (здание, большой штат служащих, организация различных мероприятий) обходилось в значительную сумму, которую не могли покрыть ни членские взносы, ни входная плата с разовых посетителей, ни доходы от столовой (ресторана). Так на какие же средства существовал Кружок?
Его кормила карточная игра, и не вист с преферансом, а обычная железка (шмен де фер, баккара, девятка).

Игра начиналась около десяти часов вечера и могла продолжаться часов до семи утра (бывали случаи и до часу дня). После половину второго ночи с игроков взимали прогрессивный налог (или штраф), который начинался с 30 копеек, а к пяти часам утра уже переваливал за 30 рублей с человека. Вот этими штрафами Кружок не только обеспечивал своё существование, но и даже богател.

Каждый вечер составлялось в среднем десять столов; за каждым столом сидело 10-12 человек; большинство столов было окружено плотной толпой понтёров “со стороны”.
Столы подразделялись на серебряные, за которыми минимальная ставка была один рубль, и золотые, за которыми счёт шёл на пятёрки. Был ещё один стол, бумажный, со счётом по 25 рублей, но за этим столом играли только московские богачи и изредка профессиональные игроки. За бумажным столом шла тихая и спокойная игра, и стоячих игроков вокруг него не было. Зато вокруг серебряных и золотых столов игровая жизнь просто кипела, но за рамки приличий выплёскивалась редко.
Если происходила какая-нибудь стычка между игроками, то появлялся дежурный директор и всё быстро улаживал.
Крупье в Кружке не было, так что все ставки и выигрыши подсчитывал сам банкомёт.
Шулеров на этой игре почти не было, и по утверждению того же Ходасевича, за всё время существования Кружка (1899-1920) там поймали только одного человека.


Игроки

Немного об игроках. Обычные посетители игрового зала для нас особого интереса не представляют, а вот писатели... Общеизвестно, что многие из классиков русской литературы очень серьёзно занимались карточной игрой. Достаточно вспомнить имена Державина, Пушкина, Толстого, Достоевского, Некрасова... Нет, последнего мы вспоминать не будем, так как он всё-таки был шулером. Кто же из знаменитостей был замечен Ходасевичем за карточной игрой?
Увы, мемуарист вспомнил лишь Брюсова и Каллаша, да и то, об игре знаменитостей он отзывался весьма критически:

"По совести говоря, все они играли невдохновенно и неумело, а между тем, азартная игра, совершенно подобно поэзии, требует одновременно вдохновения и мастерства. Меня всегда удивляло, до какой степени Брюсов, прекрасный игрок в преферанс и винт, становился беспомощен и бездарен, лишь только дело доходило до железной дороги, в которую, впрочем, он и играл сравнительно редко. Даже темперамент, ему присущий, куда-то исчезал, лишь только он садился за круглый стол".

Более менее регулярными посетителями карточной залы были литераторы, чьи имена ничего не говорят современному читателю: Семен Рубанович, Иван Белоусов, Нина Петровская и ещё несколько подобных персон.
Из всех литераторов, которых Ходасевич встречал в карточной зале, талант к игре был только у Каллаша и переводчика Владимира А. Высоцкого (?),

"но и этого таланта не умели они обработать и, в конце концов, их игре всегда было что-то дилетантское".

Другие литераторы были ещё хуже, ведь даже

"на игру Белоусова, едва ли не самого постоянного из названных игроков, просто грустно было смотреть. Ему нередко везло, но он выигрывал, кажется, еще бездарнее, чем проигрывал".

Владимир Владимирович Каллаш (1866-1918) – русско-украинский литературовед и фольклорист.
Семён Яковлевич Рубанович (1888-1930) – поэт, приятель Андрея Белого.
Иван Алексеевич Белоусов (1863-1930) – поэт-самоучка.
Нина Ивановна Петровская (1879-1928) – русская беллетристка и переводчица.


Василий

Долгое время обязательным атрибутов карточных вечеров был “карточник” Василий, рыжий и толстый человек, который важно прохаживался между столов с воём зелёном фраке. Именно Василий обычно составлял столы, то есть он записывал желающих сыграть и созывал их, когда набиралось достаточное количество игроков. Василий также каждый вечер приносил и распечатывал карты – на каждый стол ежевечерне подавалось по десять колод нераспечатанных карт. За эту услугу Василий взимал по два рубля с человека. Проигравшись в пух и в прах, можно было занять у Василия (до завтра) несколько сот рублей и вернуть их с “большой благодарностью”. Считалось, что дирекция Кружка не подозревает о подобной деятельности Василия.
Когда Василия всё-таки удалили из Кружка, он уже был богатым человеком.


Библиотека

Осталось сказать ещё пару слов о библиотеке Кружка и читальном зале. С самого основания Кружка при нём существовали библиотека и читальня, а после переезда в особняк Востряковых собрание библиотеки стало насчитывать несколько десятков тысяч томов. Среди них были очень редкие и ценные издания на разных языках, читальня получала множество газет и журналов, в том числе и заграничных. Однако следует признать, что члены Кружка очень редко пользовались этими богатствами, так как старыми книгами они почти не интересовались, а новые книги, достойные их внимания, они предпочитали покупать, чтобы скорее оказаться “в курсе литературы”.
В читальный зал посетители заходили редко, в основном для того, чтобы подождать, когда соберутся партнёры для карточной игры или просто немного подремать.

[Yorik]

Граф де Бюффон говорит (или пишет)...

Жорж-Луи Леклерк, граф де Бюффон (1707-1788) — французский естествоиспытатель и писатель.

Говорят, что Бюффон сжигал все получаемые письма, утверждая, что они сохраняют ничтожные привычки минувшего времени, которое должно оставлять в нас одну цепь великих мыслей.

Бюффон к старости говорил:

"Уже тридцать лет я так учреждаю доходы и время своё, что у меня всегда есть деньги в запасе и часы для приятелей. Следует избегать всяких бесполезных дел, всяких ненужных и пустых издержек суетности, чтобы иметь досуг для важного дела и способы для истинного счастья".

Бюффону сказали, что в его стихах к портрету госпожи Неккер размер и рифмы неправильны.
Бюффон ответил:

"Произвольному невежеству в условных вещах обязан я сведениями, приобретёнными мною о вещах действительных".

Госпожа де Неккер, урожденная Кюршо де ла Hассе (1739-1794) — жена банкира Жака Неккера (1732-1804) и мать мадам де Сталь (Анн-Луиз Жермен, баронесса де Сталь-Гольштейн, 1766-1817).

Бюффон не терпел возражений, и когда ему противоречили, он всегда говорил:

"Я не могу рассуждать с людьми, которые в первый раз обратив мысль свою на предмет, думают, что они в состоянии противоречить тому, кто всю жизнь им занимался".

Бюффон утверждал, что

"всякое общее понятие следует выражать просто, и раскрашивать его только в следствиях".

Бюффон однажды сказал:

"Искусство трогать и занимать душу состоит более всего в том, чтобы писать картины и обращать мысль на видимые вещи.
Боссюэ сказав:

"Уведомлённый о том моею сединой", -

представляет нам разительное доказательство этого искусства".

Жак Бенинь Боссюэ (1627-1704) — писатель, проповедник и епископ в Мо.

Приведу ещё несколько знаменитых высказываний Бюффона.

"Слог должен быть верным изображением писателя. Слог Жана-Жака Руссо не хорош единственно тем, что автор часто себе противоречит".

"Ни в одной книге нет столько гармонии, как в Фенелоновом “Телемаке”. Фенелон выразил сравнениями многие мысли “Духа законов”".

Франсуа Фенелон (Франсуа де Салиньяк, маркиз де Ла Мот-Фенелон, 1651-1715) — французский священнослужитель, писатель и богослов.
“О духе законов” - сочинение французского писателя и философа Монтескьё.
Шарль-Луи де Секонда, барон Ля Брэд и де Монтескьё (1689-1755).

"Красноречие не есть гений; оно состоит в живости слога и красоте выражений. Красноречивый Цицерон имел только великие таланты; но Тацит был гений. Ибо он приводит в систему все свои мысли".

Любимым автором Бюффона был Мильтон. Он предпочитал его Ньютону, утверждая, что

"гораздо труднее соединять идеи, для всех людей занимательные, чем найти одну истину, которая разъясняет явления Природы".

Джон Мильтон (1608-1674) — английский поэт.

Ещё Бюффон любил Ричардсона за то, что этот автор всегда изображал знакомые ему предметы.
Сэмюэл Ричардсон (1689-1761) — английский писатель.

[Yorik]

Вольфганг Амадей Моцарт: несколько фактов из жизни гения

Почти экспромт

В 1767 году курфюрст Баварии Максимилиан III (1727-1777, курфюрст с 1745) задал Моцарту (1756-1791) музыкальную тему и, усомнившись в таланте юного гения, пожелал, чтобы мальчик сочинял в его присутствии.
Моцарт взял перо и, не подходя к инструменту, довольно быстро написал пьесу, которую тут же и исполнил в присутствии Двора и Его Величества ко всеобщему восхищению.


Занятия двенадцатилетнего

В 1768 году Моцарт сочинил обедню для освящения Сиротской церкви в Вене, а затем в присутствии всей Императорской фамилии дирижировал оркестром.


“Miserere”

В 1770 году Моцарт приехал в Рим на Страстной неделе. В этот день в Сикстинской капелле ежегодно исполнялось знаменитое “Miserere”, которое сочинил Грегорио Аллегри (1582-1652) в 1630 году. Понтифики очень дорожили этим произведением: единственный экземпляр партитуры этого сочинения был засекречен, и к нему имели доступ только музыканты, исполнявшие “Miserere” один раз в году. Копирование “Miserere” или его частей было запрещено под угрозой отлучения от церкви.
Моцарт прослушал в соборе всё исполнение засекреченного произведения и, придя домой, записал по памяти всю партитуру “Miserere”. Через несколько дней это произведение исполнялось ещё раз, и Моцарт снова прослушал его, чтобы исключить возможные ошибки.
Вскоре Моцарт исполнил “Miserere” в одном доме: он сам пел и аккомпанировал себе на клавесине. Даже Первое римское сопрано, исполнявшее свою партию в Сикстинской капелле, вынужден был признать, что Моцарт не допустил ни единой ошибки ни в одной ноте.
Так партитура “Miserere” вышла в свет, и в 1771 году знаменитый путешественник Чарльз Бёрни (1726-1814) опубликовал копию с "контрафактного" моцартовского списка в Англии, но, к сожалению, сама моцартовская копия не сохранилась до наших дней.


Опера по контракту

В 1769 году Директор миланского театра "Ла Скала" подписал с Моцартом контракт, по которому юный композитор обязывался написать оперу к карнавалу 1771 года.
В конце 1770 года Моцарт вернулся в Милан и 26 декабря сдал партитуру оперы “Митридат” (“Mitridat, Re di Ponto”). Опера была востороженно встречена слушателями и представлена более двадцати раз.
Обрадованный успехом оперы, Директор театра тут же заключил с Моцартом новый контракт, и вскоре получил партитуру оперы "Луций Сулла» (“Lucio Silla”), которая была представлена более тридцати раз.


Моцарт и Гайдн

Известно, что Моцарт и Гайдн с большим уважением относились друг к другу и всегда одобрительно отзывались о творчестве своего коллеги по музыкальному цеху. Однажды в присутствии Гайдна стали обсуждать оперу Моцарта “Дон Жуан” (“Don Giovanni”), однако сам Гайдн хранил молчание. Когда же его вынудили высказать своё мнение, Гайдн сказал:

"Я могу сказать лишь то, что на сегодняшний день Моцарт является лучшим сочинителем [музыки] в мире".

Йозеф Гайдн (1732-1809).


Выдающийся квартет

Известно, что 12 февраля 1885 года в доме Моцарта происходил квартетный вечер.
Первую скрипку играл Карл Дитерс фон Диттерсдорф (1739-1799), вторую скрипку — Йозеф Гайдн, сам Моцарт играл на альте, а виолончель была поручена Иоганну Баптисту Вангалу (1739-1813). Этот звёздный состав исполнил несколько квартетов Моцарта, после чего Гайдн подошёл к отцу Моцарта и проникновенно сказал:

"Говорю вам, как честный человек перед Богом, что ваш сын — величайший композитов, кого я знаю лично и по имени. У него есть вкус, а сверх того и величайшие познания в композиции".

Кстати, своё собрание квартетов Моцарт посвятил Гайдну.


Не хулите Гайдна!

Один из талантливых придворных музыкантов очень не любил Гайдна, и с выходом каждого нового произведения последнего, он бежал к Моцарту и с пеной у рта доказывал, что произведения Гайдна никуда не годятся. Моцарт обычно выслушивал этого музыканта, но ничего ему не отвечал.
Однажды Моцарт не выдержал очередного потока невежественной клеветы и вспылил:

"Сударь мой! Если и вас, и меня вместе растопить, то из нас не выйдет ещё и половины Гайдна!"

Настройщик

В одном небольшом немецком городке, в котором Моцарт остановился проездом, он позвал местного настройщика инструментов, чтобы тот поправил несколько струн в его дорожном клавесине. Исполнив свою работу, настройщик остался стоять возле композитора, и Моцарт поинтересовался:

"Что тебе надо, добрый старик?"

Настройщик поклонился Моцарту и начал:

"Смею ли величать вас..." -

после чего перечислил все известные ему обращения, называя Моцарта последовательно Высокоблагородием, Превосходительством и высокопочтенным господином Капельмейстером Его Императорского Величества.
Моцарт расхохотался и одарил старика несколькими червонцами.


Проездом в Лейпциге

Когда Моцарт посетил Лейпциг, местные музыканты дали концерт в его честь. Моцарт горячо расхвалил и оркестр, и певчих, а потом стал расспрашивать местных музыкантов об их достатке. В результате беседы Моцарт раздал беднейшим из них все деньги, которые у него были с собой.
Следует отметить, что в то время Моцарт находился в довольно стеснённых обстоятельствах, и приехал в Германию, надеясь поправить своё материальное положение.

[Yorik]

Анекдоты о русском театре



   Ошибочная импровизация

Театр Корша в Москве был основан в 1882 году, но первый спектакль в новом здании (в Богословском переулке) состоялся только в 1885 году.
Актёр И.П. Киселевский работал в театре Корша в 1884-1888 и 1890-1893 гг. Он считал себя большой величиной в театральном мире и очень не любил выучивать свои роли, больше полагаясь на суфлёра. Однако к пятидесяти годам актёр настолько заматерел, что в текст пьесы он стал вставлять свои импровизации, что иногда приводило публику в недоумение.
В одной из пьес Киселевский был занят только в первом и четвёртом действиях, а два акта он провёл в буфете. Появившись на сцене в четвёртом действии, актёр был предельно раскован, смутно представлял, о чём идет речь, и, ведя диалог, занялся чистой импровизацией:

"Вы знаете эту изумительную женщину? Она лучшее украшение нашего общества!"

Обернувшись к лакею, Киселевский спросил:

"Скоро ли приедет графиня Смольская?"

Актёр, игравший лакея, был ошарашен и честно ответил:

"Их сиятельство изволили скончаться во втором действии..."

Иван Платонович Киселевский (1839-1898) – русский артист.
Фёдор Адамович Корш (1852-1923) – русский антрепренёр и драматург.


Партнёр в зеркале

Тот же Киселевский часто во время спектаклей забывал, с какой стороны должен появиться на сцене его партнёр, но обычно он искусно выворачивался.
Однажды Киселевский повернулся к правой кулисе и произнёс:

"А, вот и вы, Зиновий Васильевич!"

В этот момент актёр, к которому обращался Киселевский, вышел с левой стороны. Публика расхохоталась, но Киселевский повернулся и с распростёртыми объятиями пошёл навстречу партнёру:

"Я увидел вас в зеркале!"

Иностранные фамилии

Если подобные казусы происходили на столичных сценах, то можете себе представить, что творилось в провинции. Особенные сложности возникали у плохо образованных актёров с произнесением иностранных имён и фамилий. Они могли их исковеркать до неузнаваемости.
Да и чему было удивляться, если известный актёр А.А. Нильский писал в своих мемуарах о театральных училищах:

"На учебные занятия смотрели, как на что-то совершенно лишнее. Из училища выходили артисты совершенно безграмотные, едва умевшие подписать свою фамилию".

Один провинциальный актёр по фамилии Выходцев был из их числа. Однажды ему надо было походу пьесы произнести фразу:

"А вот и сам Торквато Тассо!"

Суфлёр из своей будки внятно произнёс требуемую реплику, но Выходцев не понял и промолчал. Суфлёр повторил, Выходцев опять не понял, но молчать дольше было нельзя, и он решил рискнуть:

"А вот и сам квартальный Тарасов с квасом!"

Вот такой радикал!

Очень часто подобные сбои происходили с молодыми актёрами, которые находились под давлением своей ответственности. Вот какой случай произошёл с известным русским актёром Н.К. Милославским в спектакле, где он играл одну из своих любимых ролей – кардинала Ришелье. Там есть сцена, в которой король и весь двор ожидают прибытия Ришелье, наконец, слуга провозглашает:

"Кардинал Ришелье!" -

и после продолжительной паузы появляется Милославский-Ришелье.
Очень эффектная сцена. Однако актёр, произносивший приведённую фразу, обычно в спектакле больше не появлялся, да и текучка в труппах была большая. И вот однажды на роль этого слуги был назначен молоденький актёр, для которого это был первый выход на сцену театра вообще.
Милославский не хотел портить свой эффектный выход и несколько дней нещадно гонял молодого актёра, заставляя десятки раз повторять эту фразу.
В день спектакля молодой актёр уже находился в состоянии прострации, так что когда он вышел на сцену, то после секундного замешательства чётко произнёс:

"Радикал Кишелье!"

Николай Карлович Милославский (Фридебург, 1811-1882) — известный русский актёр.
Александр Александрович Нильский (Нилус, 1840-1899) – русский актёр.


Дуэль на сцене

Иногда актёры устраивали на сцене своеобразные дуэли.
Актёр, исполнявший роль статуи командора, во время одного из спектаклей был очень недоволен игрой своего партнёра в роли Дон-Жуана. Когда Дон-Жуан в конце спектакля провалился в преисподнюю, статуя командора произнесла непредусмотренную фразу:

"Как низко может пасть человек!"

“Дон-Жуан” обиделся и во время следующего спектакля он решил проучить своего партнёра. “Дон-Жуан” на следующий день играл генерала, доставившего Наполеону (“статуе командора”) срочное донесение, но вместо письма с написанным текстом сообщения, он подал ему чистый лист бумаги.
Наполеон понял, в чём дело, и величественно вернул генералу донесение:

"Прочтите, генерал, донесение вслух!"

Цыганка Церетели

Путь Тамары Церетели к вершинам советской эстрады мог бы оказаться более длинным и тернистым, если бы в 1923 году в Тифлис не приехали известные актёры Е.Т. Жихарева и Н.Н. Ходотов. Они выступили в пьесе “Нищие духом”, в которой цыганка должна была исполнить известный романс “Гори, Гори, моя звезда!”
Режиссёром этого спектакля был И.Н. Перестиани, который поручил роль цыганки одной из студенток Тифлисской консерватории, Тамаре Церетели.
Перестиани строго предупредил молодую певицу, чтобы она только спела романс и ни в коем случае не выходила раскланиваться.
Когда Тамара Церетели исполнила романс, в зале раздались громовые аплодисменты, певицу много раз вызывали, но она помнила строгий запрет Перестиани и не выходила. Тогда Жихарева нашла выход из положения, бросив реплику:

"Нельзя ли вернуть цыганку? Может быть, она ещё раз споёт эту песню?"

Тамара Семёновна с успехом ещё раз исполнила понравившийся публике романс, а в ноябре 1923 года Церетели уже с успехом начала выступать в Москве. Тамара Семёновна Церетели (1900-1968) – известная певица.
Елизавета Тимофеевна Жихарева (1875-1967) – русская актриса.
Николай Николаевич Ходотов (1878-1932) – русский актёр.
Иван Николаевич Перестиани (1870-1859) – известный русский и грузинский актёр и режиссёр.


Псевдоним из некролога

В 1896 году в театр Петербургского литературно-артистического общества пришёл наниматься актёром В.И. Шверубович. Фактическим владельцем театра был А.С. Суворин, издававший газету “Новое время”. Суворину понравился молодой человек, вот только фамилия его немного смущала, и он порекомендовал ему взять псевдоним.
Шверубович вышел в приёмную, и от нечего делать взял свежий номер “Нового времени”, лежавший на столике. В ней он увидел краткий некролог о смерти некоего доктора Василия Ивановича Качалова. Шверубович поразился совпадению имени и отчества покойника со своими собственными, и он твёрдо сказал Суворину, что берёт псевдоним Качалов.
Василий Иванович Качалов (Шверубович, 1875-1948) – выдающийся актёр.
Алексей Сергеевич Суворин (1834-1912) – русский журналист, писатель, издатель и т.п.


Пожарова остудили

В 1896 году А.И. Южин заметил в Воронеже талантливого актёра Пожарова и пригласил его в Москву, где тот поступил на Драматические курсы Московского театрального училища. Вскоре Пожаров стал появляться и на сцене в полулюбительских постановках.
Во время одного из таких спектаклей Пожаров имел большой успех, и публика начала кричать “Браво!” и “Пожаров!” Кто-то из публики решил, что возник пожар, началась паника, которую еле удалось успокоить.
После спектакля Южин сказал Пожарову о необходимости взять сценический псевдоним и предложил ему взять фамилию “Остужев”. По другой версии, этот псевдоним предложил Пожарову режиссёр и педагог А.П. Ленский.
Александр Иванович Сумбатов (псевд. Южин, 1857-1927) – русский драматург и актёр.
Александр Алексеевич Остужев (Пожаров, 1874-1953) – русский актёр.
Александр Павлович Ленский (Вервициотти, 1847-1908) – русский актёр и режиссёр.

[Yorik]

Анекдоты о русском театре

Два одноклассника

А.Л. Вишневецкий родился в Таганроге и учился в местной мужской гимназии вместе с А.П. Чеховым. Мальчики были довольно дружны, но рано увлёкся театром и начал заниматься в Таганрогском музыкально-драматическом кружке.
Один из руководителей этого кружка любил играть роль старика Аристарха Владимирыча Вышневского в спектакле А.Н. Островского “Доходное место”. Он и рекомендовал Саше на память о кружке взять себе псевдоним, объединявший фамилии литературного героя и молодого актёра. Так появился на свет А.Л. Вишневский.
Таганрогский писатель и журналист П.А. Сергеенко, тоже учился в Таганрогской гимназии в одно время с Чеховым, но в параллельном классе, и близких отношений между ними тогда не сложилось. Подружились они позднее в 1884 году в Москве.
В своих воспоминаниях о Чехове Сергеенко написал:

"Думал ли двоешник и безобедник Чехов, что будет писать такие хорошие пьесы, а двоешник и безобедник Вишневский так хорошо играть в них".

Александр Леонидович Вишневский (Вишневецкий, 1861-1943) – знаменитый русский актёр.
Пётр Алексеевич Сергеенко (1854-1930) – русский журналист и писатель.
Александр Николаевич Островский (1823-1886) – русский драматург.


Сокольский и Смирнов

С.А. Сокольский в начале XX века однажды сыграл роль Алёшки в пьесе Горького “На дне”, что повлияло на его дальнейшую сценическую судьбу. Вскоре он начал выступать на сцене в так называемом “босяцком” или “рваном” жанре. Костюм для сцены выбирался соответствующий.
Сокольский выступал с куплетами и монологами, которые чаще всего были злободневными, но свой репертуар он разнообразил песнями и балладами, многие из которых он написал сам.
Выступления Сокольского пользовались огромным успехом буквально по всей стране: В Москве, Петербурге и Киеве, а пластинки с его песнями раскупались влёт.
С началом Великой войны Сергей Сокольский начал выступать во фраке, но его представления оставались очень актуальными и злободневными.

Молодой московский журналист Н.П. Смирнов мечтал о театральной карьере, а его кумиром был Сергей Сокольский. Чтобы добиться успеха на сцене, Смирнов добавил к своей фамилии фамилию своего кумира, и незадолго до революции на сцену вышел Смирнов-Сокольский, который выступал в сходном жанре со своим кумиром. Успеху молодого таланта способствовало и то обстоятельство, что Сокольский погиб в Киеве в 1919 году, но память о нём жила, так что фамилия Смирнов-Сокольский продолжала привлекать публику в зрительные залы.
Сергей Алексеевич Сокольский (Ершов, 1881-1919) – русский исполнитель куплетов и монологов.
Николай Павлович Смрнов-Сокольский (1898-1962) – советский эстрадный артист и известный библиофил.


Что – Давыдов?

В 1924 году известный актёр В.Н. Давыдов целый месяц гастролировал в Нижнем Новгороде и демонстрировал публике свои лучшие роли. В пьесе Т.Л. Щепкиной-Куперник “Барышня с фиалками” он играл роль добродушного антрепренёра Пороховщикова, который по ходу действия спектакля мирно беседует с молодым премьером и рассказывает тому о старых знаменитых артистах. Пороховщиков называет фамилии Сазонова, Варламова, Медведева, как вдруг молодой актёр, игравший премьера, выдаёт реплику, которой нет у автора:

"А Давыдов?"

Публика устроила овацию заслуженному артисту, который при наступлении тишины ответил:

"Давыдов? А что – Давыдов? Тех же щей, да пожиже влей!"

Владимир Николаевич Давыдов (Иван Николаевич Горелов, 1849-1925) – русский актёр и режиссёр.
Татьяна Львовна Щепкина-Куперник (1874-1952) – русская писательница, переводчик и драматург.
Николай Фёдорович Сазонов (1843-1902).
Константин Александрович Варламов (1848-1915).
Медведев Пётр Михайлович (1837-1906).


Какая мерзость!

На бенефис известного комика Живокини была назначена какая-то очень скучная и дурацкая французская пьеса “За-Зе-Зи-Зо-Зу” (“Za-Ze-Zi-Zo-Zu”). Действие пьесы происходит в некоей стране, где Живокини в роли принца берёт в руки волшебный лорнет и должен в него увидеть далёкий Алжир. После этого актёр должен был рассказать, что он видит в Алжире.
Однако Живокини вместо слов:

"Я вижу Алжир" -

произнёс совсем другую реплику:

"Я вижу Москву, театр, бенефис Живокини. Играют “За-Зе-Зи-Зо-Зу” - какая же это мерзость!"

Публика была в полном восторге, а пьесу пришлось снять с репертуара.
Василий Игнатьевич Живокини (1805-1874) – известный российский комик, играл в Москве.
Подробнее о содержании пьесы “Za-Ze-Zi-Zo-Zu” вы можете прочитать в смирдинской “Библиотеке для чтения”, том 14-й за 1836 год, раздел “Смесь”.


Случайный дебют

А.М. Гедеонов был очень любвеобильным человеком, а также решительным в принятии решений.
Однажды он дал разрешение на дебют одной молодой актрисе, которая ему приглянулась. Вскоре он забыл о своём разрешении, но случайно оказавшись в Александринском театре Гедеонов попал на дебютный спектакль своей уже забытой возлюбленной.
Дебютантка ему так не понравилась, что он после её первого же выхода набросился на режиссёра:

"Что это за безобразие? Кто допустил на сцену такую скандальную актрису?"

Режиссёр спокойно ответил:

"Вы сами, ваше превосходительство. С вашего разрешения она сегодня играет".

Гедеонов продолжал кипятиться:

"Вздор! Не может такого быть! Я не мог сделать такой глупости. Убрать её сию же минуту".

Режиссёр удивился:

"Как убрать? Но ведь пьеса уже началась, нельзя же опустить занавесу теперь..."

Гедеонов продолжал бушевать:

"Чтобы я её больше не видел на сцене. Не сметь её выпускать больше! Это безобразие!.. А кто её роль играл раньше?"

Режиссёр ответил:

"Самойлова. Она здесь и играет в другой пьесе".

Гедеонов решился:

"Сейчас же попросите её от моего имени, в чём она есть, поиграть за эту госпожу. А госпоже прикажите убираться подобру-поздорову, и никогда не заикаться о театре".

Самойлова вышла из своей уборной и доиграла за неудачливую дебютантку.
Александр Михайлович Гедеонов (1791-1867) - русский театральный деятель, с 1833 по 1858 годы, возглавлял Императорские театры обеих столиц.
Надежда Васильевна Самойлова (1818-1899) — известная русская драматическая и оперная актриса.


Роли Сосницкого

Знаменитый актёр И.И. Сосницкий так великолепно играл роль Хлестакова, что Н.В. Гоголь письменно обратился к актёру с просьбой сыграть эту роль на сцене Театрального училища, чтобы актёры поняли, каким должен быть этот герой комедии "Ревизор". Сосницкий из скромности отказался исполнить просьбу автора знаменитой комедии.
Сосницкий бережно хранил это письмо Гоголя, изредка показывал его своим друзьям и каждый раз на его глаза навёртывались слёзы.

В грибоедовском "Горе от ума" Сосницкий великолепно играл Репетилова, прототипом которого послужил Н.А. Шатилов, с которым Грибоедов вместе служил в гусарском полку. Сосницкий тоже был лично знаком с Шатиловым, так что ему было несложно изобразить на сцене этот тип.
Интересно, что когда Грибоедов прочёл Шатилову роль Репетилова, тот расхохотался и сказал:

"Я знаю, на кого ты тут метишь! На Чаадаева..."

Иван Иванович Сосницкий (1794-1871) — известный русский актёр.
Николай Александрович Шатилов (1788-1841) — литератор.


Прибавку Сосницкому!

Когда директором Императорских театров был А.М. Гедеонов, уже известный к тому времени Сосницкий попросил у него прибавки к своему содержанию. Сосницкий мотивировал свою просьбу тем, что многие его товарищи, более молодые и менее заслуженные, получают значительно больше его, но Гедеонов был не в духе и отказал Сосницкому. Актёр обиделся и подал прошение об отставке, которое и было немедленно удовлетворено. Через несколько дней в театр на представление "Ревизора" приехал император Николай Павлович, который очень удивился, увидев в роли Городничего на Сосницкого, а Григорьева 1-го.
Император призвал к себе Гедеонова и спросил:

"Почему Городничего играет не Сосницкий?"

Гедеонов бодро ответил:

"Сосницкий больше не служит у нас, Ваше Величество!"

Император удивился:

"Как не служит!? Это для меня новость! Почему?"

Гедеонов объяснил:

"Требовал слишком крупную прибавку, хотел непременно получать тридцать пять рублей разовых. Дирекция на это не согласилась, он закапризничал и отказался от службы".

Николай Павлович возразил:

"По-моему, он прав. Он знает себе цену и совершенно резонно требует прибавки. На его месте я сделал бы то же самое. Нельзя ли это дело как можно скорее поправить? Передай ему моё желание, чтобы он возвратился в театр, и дай ему то, что он просит".

На следующее же утро Гедеонов отправил к Сосницкому специального чиновника с известием, что Государь повелел удовлетворить просьбы Сосницкого и просит его вернуться на сцену. Сосницкий был так тронут вниманием Его Величества, что согласился играть без всяких прибавок, но Высочайшее повеление было исполнено, и Сосницкий получил требуемое.


Кто барин?

Актёр В.В. Самойлов почему-то считал графа В.А. Сологуба, весьма известного писателя, своим приятелем и держал себя с ним запросто, а Сологуб не возражал.
Однажды на званом вечере Самойлов спрашивает Сологуба:

"Скажи, пожалуйста, видел ты меня в “Старом барине”? Ты всё ведь сбирался посмотреть?"

Сологуб добродушно ответил:

"Как же, видел, видел, любезный друг!"

Самойлов самодовольно напрашивался на комплимент:

"Ну, и что же ты скажешь?! Как ты меня нашел в этой роли?"

Сологуб постарался дать сдержанный ответ:

"Бесподобен, говорить нечего, что бесподобен. Одно только, почтеннейший, надо тебе заметить..."

А Самойлов к тому времени уже не терпел никакой критики в свой адрес и очень удивился:

"Что такое?"

Сологуб пояснил:

"Как же это ты, играя старого барина, не снял с пальца своего брильянтового перстня? Это тебе непростительно..."

Самойлов возмутился:

"Что за вздор! Зачем же мне было снимать перстень?"

Сологуб разъяснил ошибку Самойлова:

"А затем, мой друг, что старый барин никогда не носил, да и не стал бы носить на пальце таких крупных брильянтов. Это вульгарно".

Самойлов разгорячился:

"Ты вздор городишь! Кому же и носить брильянты, как не барам? Я, слава Богу, на своем-то веку видывал бар и отлично знаю, что такое барин".

И тут Сологуб хладнокровно вылил на Самойлова ушат холодной воды:

"Да, ты видывал, я об этом спорить не стану. А мне, всё-таки, лучше знать. Я - сам барин".

Василий Васильевич Самойлов (1813-1887) – русский актёр.
Граф Владимир Александрович Сологуб (1813-1882) – русский писатель и драматург.
“Старый барин” – популярная пьеса русского писателя и драматурга Александра Ивановича Пальма (1822-1885).

[Yorik]

Анекдоты о русском театре.

Комик В.И. Живокини

Василий Игнатьевич Живокини (1805-1874) уже появлялся на страницах “Анекдотов” не далее как в предыдущем выпуске. Однако этому талантливому и популярному комику XIX века я решил посвятить отдельный выпуск.


Вид комика

О том, какое впечатление производил Живокини на публику, хорошо говорят воспоминания одного из современников об игре нашего героя в роли Льва Гурыча Синичкина в одноимённом водевиле:

«Идёт репетиция. На сцене никого нет. Из правой кулисы в туфлях и халате появляется Лев Гурыч — Живокини. Он не успел ещё ничего сказать, как взрыв смеха, смеха неудержимого, до колик в животе! Весь театр, буквально весь, точно с ума сошел — битых пять минут хохочет, хохочет, да и всё тут. На что? Да вы взгляните только на эту удивительную, невероятную фигуру Льва Гурыча — и вы поймёте этот смех. Не смеяться? Да разве это возможно, мыслимо?»

В том же “Синичкине” Живокини произносил фразу:

«Я сам тридцать лет королей играл».

При этом он принимал очень комическую позу, пародируя плохих актёров, которые исполняли роли королей в различных трагедиях. Одна эта поза заставляла весь театр хохотать до упаду.


Живая афиша

Однажды Живокини возвращался из Самары в Москву и остановился в Казани, где антрепренёр местного театра уговорил его сыграть в нескольких спектаклях. Об условиях выступления Живокини они быстро договорились: было решено начать гастроли с завтрашнего дня, но напечатать афиши не успевали, и антрепренёр ужасно нервничал из-за отсутствия рекламы.
Следует сказать, что переговоры велись за кулисами Казанского театра, где Живокини стоял в енотовой шубе и в зимней обуви.
Актёр только крякнул на трудности антрепренёра и со словами:

«Афиша! Эх, головастик!» -

прямо в таком виде и вышел на сцену во время представления какого-то водевиля. Декорации изображали высокие горы, по которым гуляли нарядные крестьяне.
Проходя через всю сцену, Живокини громогласно вещал:

«Кажется, я не туда попал. Извините, ради Бога! Из-ви-ни-те! И куда только меня занесло?!»

Зрительный зал расхохотался, раздались аплодисменты, а Василий Игнатьевич за кулисами сказал антрепренёру:

«Вот тебе и афиша!»

Не уходите!

На сцене Живокини отличался от других актёров свободой поведения. Он мог запросто во время спектакля импровизированно обратиться ко всему залу или к отдельному человеку.
В водевиле Фёдорова “Аз и Ферт” Живокини играл роль Мордашева, который стремился выдать свою дочь замуж за человека, чьё имя и фамилия должны были соответствовать определённым инициалам.
Когда Мордашев-Живокини начал свой пространный монолог, один из зрителей, офицер, встал и направился к выходу.
Живокини прервал свой монолог и обратился к офицеру:

«Не уходите! Пожалуйста, не уходите! Останьтесь досмотреть! Вы ведь не знаете, в чём дело, почему всё это так случилось, а я вам расскажу...»

Зал расхохотался, а смущённый офицер вернулся на своё место.
Павел Степанович Фёдоров (1803-1879) – русский драматург, в основном, переводил и переделывал для русской сцены французские водевили.


На свадьбу

Переводной водевиль “Подставной жених” игрался непосредственно перед “Свадьбой Кречинского”, которая давала Малому театру полные сборы.
В конце спектакля отец-Живокини по замыслу автора предлагает дочери пригласить всю публику на свою свадьбу:

«Иди, иди! Проси к себе на бракосочетание».

Дочь смущается и скромно лепечет:

«Ах, папинька!..»

Тогда отец берёт дело в свои руки:

«Ну, тогда я за тебя попрошу».

После этих слов Живокини выходит к рампе и обращается к залу:

«Моя дочь выходит замуж! Через неделю состоится свадьба! Удостойте чести молодых — пожалуйте на её свадьбу... Что-с? Вы не можете? Вам не угодно?»

Смущённая невеста пытается что-то промямлить, но Живокини уже не удержать:

«На твоей свадьбе побывать не хотят, а вот на “Свадьбу Кречинского”, посмотри-ка, так и лезут, мест не хватает!»

Находчивость

В комедии Мольера “Школа жён” Живокини играл роль слуги Алена. На одном представлении Арнольф так неудачно сбил с головы Алена шляпу, что наземь полетел и его парик. Живокини поднял шляпу вместе с париком, произнеся лишь:

«Виноват, опростоволосился!»

Вот это пауза

В водевиле П.И. Григорьева “Комедия с дядюшкой” Живокини играл этого самого дядюшку. Однажды после своего монолога он ожидал выхода актрисы Е.В. Бороздиной, которая играла жену его племянника. Но Бороздина ещё не успела переодеться к выходу, и режиссёр спектакля из-за кулис прошептал:

«Продлите сцену. Бороздина ещё не готова».

Живокини уселся на диван и начал рассказывать о своих дорожных впечатлениях. Публика долго хохотала над его рассказами, но спектакль надо было продолжать, и Живокини с тоской произнёс:

«Фу, какая скука! Хоть бы кто-нибудь пришёл».

Тут, наконец, из-за кулис появилась Бороздина, и спектакль потёк дальше.
Пётр Иванович Григорьев (1806-1871) – русский актёр и автор водевилей.
Евгения Васильевна Бороздина (1830-1869) – русская драматическая и оперная актриса.


Играй, пастух!

Но не всегда Живокини шутил так беззлобно, иногда он выступал и против господ. В пьесе “Дезертир”, поставленной по сюжету одноимённой французской комической оперы (автор либретто Мишель-Жан Седен, 1719-1797), Живокини выходил на сцену со свирелью в руках и одетый пастухом.
Дезертир просит его сыграть песню из своих родных краёв, и пастух, указывая на скалы, изображённые на заднике, говорит:

«С радостью!»

Но однажды пастух-Живокини указал рукой на богато наряженную публику в первых рядах и сказал:

«Уж, если я для скотов играю, так как же не сыграть для брата и друга».

Свиньи

В другой раз Живокини пригласили выступить на званом благотворительном вечере. Публика собралась самая изысканная, а Живокини внимательно посмотрел на богатые наряды и украшения и громко произнёс:

«Свиньи!»

Наступила гробовая тишина, и назревал нешуточный скандал. Живокини же, выдержав приличную паузу, добавил:

«Рассказ Слепцова».

После этого артист начал своё выступление с чтением рассказа.
Василий Алексеевич Слепцов (1836-1878) – русский писатель и критик.


Главные достоинства

Настоящий скандал произошёл, когда в водевиле Скриба “Страсть к должностям” (перевод В.В. Горского) Живокини играл роль сумасшедшего, помешанного на раздаче важных должностей. В сцене с трактирным слугой звучал следующий диалог, в который Живокини вставил свой бриллиант.

Сумасшедший: «Ты мне нравишься, я хочу сделать из тебя человека!»
Слуга: «Покорно благодарю».
Сумасшедший: «Только куда бы тебя определить? Хм... Ты умен?»
Слуга: «Никак нет!»
Сумасшедший: «Значит глуп! Хм! Но учился чему-нибудь?»
Слуга: «Никак нет!»
Сумасшедший: «Ничему не учился! Да знаешь ли хоть что-нибудь?»
Слуга: «Ничего не знаю!»
Сумасшедший: «Хм, хм! Глуп... Ничего не знает, ничему не учился. [Здесь Живокини кладёт руку на голову слуге.] Так я тебя, братец, помещу в Государственный совет».

По тексту пьесы Сумасшедший должен был сказать – в совет Антуанского предместья, но Живокини выдал экспромт.
Тут же за кулисы ворвался директор театра и, не дожидаясь окончания сцены, заорал на весь зал:

«Дайте мне этого преступника, каторжника. Стащите его со сцены. Он не должен служить в Императорском театре. Что ты сказал? Что ты сказал, разбойник?! Через неделю повезут тебя в Петропавловскую крепость».

Как-то обошлось, замяли.
Огюстен Эжен Скриб (1791-1861) – французский драматург.


Барыш от бенефисов

Любил Живокини гастролировать в Нижнем Новгороде, так как там его обожала местная публика, а особенно – купечество. С помощью нехитрого трюка Живокини зарабатывал на каждом своём бенефисе по несколько тысяч рублей. Вот как он это делал.
За несколько дней до очередного бенефиса Живокини устраивал в ресторане обед, на который приглашал всех именитых купцов города. Он поил их дорогими винами и шампанским, а когда те приходили в благодушное настроение, Живокини начинал продавать им билеты на свой бенефис. Разумеется, никто не отказывался от билетов, и все гости щеголяли друг перед другом своей щедростью.
Вот так собирал Живокини по несколько тысяч рублей, а обед обходился ему в пару сотен рублей.

[Yorik]

О Карле IX

Известно, что французский король Карл IX во время Варфоломеевской ночи 24 августа 1572 года лично стрелял из ружья из окна Лувра по метавшимся по городу гугенотам. Комментируя этот случай, Вольтер сказал, что этого бы не произошло не напиши король книги о звериной травле: привыкнув убивать зайцев, король решил позабавить себя и охотой на людей.
Вольтер (Франсуа Мари Аруэ, 1694-1778) — французский поэт, писатель и философ.
Карл IX (1550-1574) — король Франции с 1560 г.


Графиня де Жанлис: портрет Вольтера

Французская писательница графиня де Жанлис записала свои впечатления о Вольтере:

"Все бюсты и портреты г. Вольтера очень сходны, но ни один художник не мог представить глаз его. Я воображала их огненными: они в самом деле чрезмерно умны и блестящи; но сверх того в них есть нечто кроткое и милое. Душа Заиры совершенно видна в глазах его: жаль, что улыбка и смех, хитрые и коварные, изменяют в нём это любезное выражение чувствительности! Он имеет вид дряхлости, и кажется ещё старее от готической одежды своей. Голос у него дик и проницателен; он же всегда кричит, хотя и не глух. Когда нет речи о религии и неприятелях его, то Вольтер говорит просто, без всякой надменности, и следственно (имея такой великий ум) бывает очень любезен. Мне показалось только, что ему несносно противоречие; как скоро с ним не согласишься, он начинает досадовать. Нет сомнения, что г. Вольтер забыл светские обыкновения, которые прежде были ему столь известны. И мудрено ли? К нему ездят люди единственно для того, чтобы осыпать его похвалами; всё, что скажет, есть закон и свято; всё лежит у ног его, и самые излишности, безрассудные и смешные, кажутся ему теперь обыкновенными знаками уважения. Самые короли не бывали никогда предметом такого чрезмерного ласкательства. Глубокое почтение не дозволяет входить с ними в разговор; их присутствие велит молчать, и лесть при дворе обязана быть скромною, обнаруживаясь единственно тонким образом. В Фернее я видела её без всякого покрова и во всей грубости; кому она в сем виде может нравиться от привычки, у того вкус должен непременно испортиться. Вот от чего самолюбие господина Вольтера столь раздражительно, и малейшая критика так жестоко оскорбляет его! Недавно он был крайне огорчен в душе своей. Императору надлежало ехать мимо Фернея. Г. Вольтер, надеясь угостить знаменитого путешественника, приготовил стихи и спектакль; к несчастью, все это знали. Император проехал, не велев ему сказать ни слова. Приближаясь к Фернею, один из его спутников спросил, увидится ли он с Вольтером? Нет, отвечал сей монарх: я его знаю – слово колкое и благоразумное! Оно доказывает, что Иосиф умеет по книгам судить о писателях".

Стефани Фелисите Дюкре де Сент-Обен, графиня де Жанлис (1746-1830) — французская писательница.
Иосиф II (1741-1790) — император Священной римской империи с 1765 г.


О системах

Вольтер часто сравнивал создателей различных философских систем с людьми, танцующими менуэт: они всё время делают различные движения, практически не сходя со своего места, а если немного двигаются, то возвращаются туда, откуда начали движение.


Наставление хозяйке

Когда Вольтер выдавал свою воспитанницу девицу де Варикур замуж за богатого маркиза де Виллета, то он перед свадьбой вручил ей толстую книгу, переплетённую в сафьян. Девица де Варикур открыла книгу и с удивлением увидела, что она состоит из чистых листов бумаги, и только на первой странице рукой Вольтера было написано:

"Реестр расходов маркизы де Виллет".

Удивлённой невесте Вольтер с улыбкой добавил:

"Женщина, желающая быть уважаемой в своём доме, и даже самим своим мужем, должна заниматься хозяйством".

Рене Филиберта Руфь де Варикур (1757-1822) — воспитанница Вольтера.
Шарль Мишель маркиз де Виллет (1736-1793) — французский писатель.


Об англичанах

Вольтер утверждал:

"Англичане знали, до какой степени должны простираться права их королей, и не знали границ власти Протектора".

В этом вопросе мнения Вольтера и Монтескьё совпадали.
Оливер Кромвель (1599-1658) — Лорд-протектор Англии, Шотландии и Ирландии с 1753 года.
Шарль Луи де Секонда, барон ля Брэд и де Монтескьё (1689-1755) — французский писатель и философ.


Краски и чернила (повторно)

Когда художник Верне посетил Вольтера, то фернейский старец встретил его изъявлениями восторга:

"Ах, господин Верне - вы бессмертны! Ваши краски, такие яркие, блестящие, живые, - возвестят позднейшему потомству о ваших дарованиях!"

Художник скромно поклонился:

"Мои краски не стоят ваших чернил".

Антуан Шарль Орас Верне (1758-1836) — французский художник.


Старый солдат

В 1761 году Вольтер взял на себя заботу о 18-летней Мари Франсуазе Корнель, внучатой племяннице великого драматурга, влачившей жалкое существование. Он при этом несколько высокопарно сказал:

"Старый солдат должен служить дочери своего генерала".

Трудности

Один начинающий литератор прислал Вольтеру довольно пухлый пакет с рукописью своей пьесы. Он просил знаменитого литератора взять на себя труд дать обстоятельный и откровенный ответ о достоинствах и недостатках своего творения.
Вольтер на обёртке пакета написал:

"Трудность состоит не в том, чтобы сочинить подобную трагедию, а том, чтобы написать ответ сочинителю".

[Yorik]

Анекдоты из мира деятелей искусств

Разговорчивый аббат

В 1781 году французский историк аббат Франсуа Рейналь (1713-1796), опасаясь ареста, был вынужден бежать из Франции. Парижский парламент осудил книгу Рейналя “Философическая и политическая история о заведениях и коммерции европейцев в обеих Индиях”, так что историку целых шесть лет пришлось скитаться по Европе, пока ему не разрешили вернуться.
Рейналь был очень разговорчивым и тщеславным человеком, так что в обществе он всегда стремился привлечь внимание к своей особе, рассказывая занимательные истории. Беда была в том, что запас этих историй был достаточно ограниченным, но Рейналь не обращал на это никакого внимания, часто повторялся, так что его беспокойное общество становилась утомительным.

Вот и в Пруссии Рейналь достаточно быстро надоел всем своими рассказами, и молодая принцесса Фридерика Прусская (1767-1820) придумала, как заставить его замолчать. Она как-то сказала Рейналю:

"Любезный аббат! Знаете ли вы, что над Вами решили подшутить?"

Рейналь сразу же заглотил наживку и удивился:

"Что, надо мной? Осмелюсь спросить у Вашего Высочества, кто и как?"

Тут-то Фредерика и подсекла аббата:

"Мой камергер захотел собрать все Ваши ежедневные рассказы и стал их записывать. Я ему сказала, что это будет очень большой труд, но мой камергер отвечал, что в первые дни ему действительно было достаточно трудно; однако теперь он только ставит пометки, в который раз излагается та или иная история; а незначительное количество новых историй ему теперь несложно записать".

Аббат Рейналь конечно же понял намёк и поспешил покинуть двор принцессы Фридерики.


Вебер - для Бога

Под широко известным гравированным портретом композитора Карла Марии фон Вебера (1786-1826) были воспроизведены начальные такты из сочинённого им гимна “In seine Ordnung schafft der Herr”, что можно по-русски приблизительно перевести так – “Как угодно Господу”.
Говорят, что после постановки оперы Вебера “Эврианта” в 1823 году некто остановился возле упомянутого портрета Вебера и сказал:

"Бетховен сочиняет так, как угодно самому Бетховену, Россини сочиняет в угоду публике, а Вебер угождает самому Богу!"

Последний пир Монкрифа

Знаменитый учёный маркиз Пьер Симон де Лаплас (1749-1827) несмотря на большую разницу в возрасте был в дружеских отношениях с известным литератором и членом Академии Франсуа де Монкрифом (1687-1770). Однажды Монкриф прислал Лапласу записку, в которой просил прислать ему несколько книг развлекательного содержания, чтобы развеять одолевшую его меланхолию.
Встревоженный Лаплас с книгами поспешил к Монкрифу и застал своего приятеля за странным занятием: тот примерял новые вещи – халат и парик.
Удивлённому Лапласу Монкриф велел запереть дверь и сказал:

"Мы теперь одни, и я тебе открою тайну: сегодня утром слуга показал мне синее пятно на моей ноге; я понял, что мне осталось жить лишь несколько дней, и поэтому прошу тебя повеселиться вместе со мной в это короткое время. Я приглашу ещё кое-кого, и мы постараемся провести время весело".

Действительно, Монкриф пригласил своих самых близких друзей, и они весело кутили несколько дней. Вечером последнего дня Монкриф сказал Лапласу:

"Теперь прощай, мой друг! Завтра я верну тебе книги".

И на следующий день Монкриф умер.


Кто победил?

Известный танцор Гаэтан Вестрис (1729-1808) называл себя не иначе как “богом танцев” и очень гордился тем, что мог несколько минут неподвижно стоять с распростёртыми руками.
В одной из лондонских газет появилась карикатура, изображавшая Вестриса в его любимой позе, а рядом с ним стоял гусь с распростёртыми крыльями.
Надпись под карикатурой гласила:

"Гусь победил!" (вариант – “гусь перещеголял!”).

Реакция Вольтера

Когда парижский парламент приговорил сочинения Вольтера к сожжению, тот меланхолично заметил:

"Тем лучше! Это то же, что лионские каштаны: чем больше их печёшь, тем они вкуснее".

Жаль, что не творец

Знаменитый поэт Александр Поуп (1688-1744) при слабом здоровье был ещё и немного (?) горбат. Однажды он осматривал галерею, в которой были выставлены лучшие картины Готфрида Кнеллера (1648-1723), и уважительно заметил:

"Жаль, что у вас не спрашивали совета во время сотворения мира".

Художник взглянул на неказистую фигуру поэта и согласился:

"Пожалуй, я бы некоторые вещи создал иначе".

Истерика Гаррика

Когда Дэвид Гаррик (1717-1779) играл короля Лира, публика после каждого действия вызывала его, а в той сцене, где Лир рыдает над телом Корделии, вся публика заливалась слезами.
Однажды в упомянутой сцене Гаррик удивил всех зрителей, так как вместо печали он еле сдерживался от смеха. “Мёртвая” Корделия вдруг вскочила и с хохотом убежала за кулисы, а за ней со сцены сбежали все актёры.
Вскоре открылась причина столь необычного поведения актёров.
В первом ряду партера прямо напротив сцены сидел очень толстый откупщик (или купец), а у его ног лежал большой дог. Через некоторое время собака встала, положила лапы на перила оркестра и стала смотреть на сцену. Всё было бы ничего, но тут откупщику стало жарко, он снял свой огромный парик и надел его на голову собаки.
Когда Гаррик и другие актёры увидели дога в огромном парике, они не смогли удержаться от хохота.


Посмертный портрет Филдинга

После смерти Генри Филдинга (1707-1754) художник Уильям Хогарт (1697-1764) очень горевал, что не успел написать портрет своего друга.
Рассказывают, что когда Хогарт как-то работал в своей мастерской, он услышал требовательный голос Филдинга:

"Хогарт! Напиши мой портрет!"

Хогарт решил, что ему послышалось, и продолжал свои занятия. Но Филдинг не унимался и продолжал повторять ту же фразу.
Хогарт решил, что над ним кто-то подшучивает и вышел в большой почти не освещённый зал, где к своему удивлению и ужасу увидел покойного Филдинга, вернее, его образ.
Привидение это обратилось к Хогарту:

"Не бойся, друг мой! Твоё желание дошло до меня. Поспеши запомнить черты моего лица, так как более четверти часа я не могу быть с тобой".

Хогарт успокоился, взял кисти и быстро набросал лицо своего друга. Привидение после окончания наброска сказало:

"Прекрасно, мой друг, прощай! Отнеси этот портрет в свой кабинет, но не смей оборачиваться назад!"

Хогарт долго раздумывал о случившемся, подозревая чей-нибудь розыгрыш, строго расспросил всю прислугу, не приходил ли кто-нибудь посторонний в его дом, но так ничего и не выяснил.
Окончив портрет Филдинга, Хогарт повесил его в большом зале и был очень рад, что его работа произвела большое впечатление на всех, кто знал Филдинга.
Однажды Хогарт рассказал о своём свидании с призраком актёру Дэвиду Гаррику, с которым очень дружил. Однако, выслушав рассказ Хогарта, Гаррик признался:

"Я давно разделял твою печаль о смерти Филдинга и тоже сожалел, что ты так и не написал его портрет. Желая успокоить тебя и восстановить справедливость, я решил явиться к тебе, загримировавшись в виде Филдинга".

На следующий день Гаррик явился к Хогарту в виде Филдинга.
Хогарт согласился, что Гаррик своим мастерством мог уподобить себя Филдингу, но как он попал в дом живописца так, что его никто не заметил?
Гаррик объяснил это содействием старого слуги Хогарта, который недавно умер, так что Гаррик смог открыть свою тайну.

[Yorik]

Анекдоты о художниках.

Натан Исаевич Альтман (1889-1970)

Портрет Ахматовой

Когда речь заходит о художнике Натане Исаевиче Альтмане (1889-1970), то большинство людей вспоминают знаменитый портрет Анны Андреевны Ахматовой, написанный им в 1913 году.
Они случайно встретились в артистическом кабаре “Бродячая собака” (в Петербурге), где молодая поэтесса удивила художника своей внешностью и манерой держать себя. Ахматова тогда уже покинула Царское Село и мужа Н.С. Гумилёва, и на предложение Альтмана позировать ему для портрета ответила согласием.
Работал над портретом художник в своей мастерской, которая располагалась в меблированных комнатах “Княжий двор” на Мытнинской набережной. Работа у Альтмана несколько затянулась и была закончена уже в 1914 году.
Этот портрет самой Ахматовой никогда не нравился, и она объясняла, что не любит его, как и “всякую стилизацию в искусстве”.
Данную оценку подтверждают и стихи Ахматовой, обращённые к этому портрету:

"Как в зеркало, глядела я тревожно
На серый холст, и с каждою неделей
Все горше и страннее было сходство
Моё с моим изображеньем новым..."

Однако многим современникам портрет кисти Альтмана весьма понравился. Лев Бруни в 1915 году писал, что “это не вещь, а веха в искусстве”.
Мэтр символизма Вячеслав Иванов в 1920 году в альбом художника написал:

"Знаю Вас и люблю с того дня, как увидел Ваш портрет Ахматовой".

Когда М.В. Алпатов в середине 30-х годов впервые встретился с Ахматовой, он записал:

"В эту минуту дверь отворилась, и в комнату вошла она сама, неслышно и легко, точно сошла с портрета Альтмана".

Лев Александрович Бруни (1894-1948) — русский художник.
Вячеслав Иванович Иванов (1866-1949) — поэт и философ.
Михаил Владимирович Алпатов (1902-1986) — искусствовед.

Современный искусствовед Галина Вадимовна Ельшевская (1953- ) довольно придирчиво разбирает портрет Альтмана:

"Диагональное построение не сообщает полотну динамики. Уравновешены цветовые массы интенсивных оттенков – жёлтый, синий, зелёный. Ритму кристаллов пейзажа, на фоне которого изображена героиня, вторят изломы фигуры. Кубистическая “колючесть”, игра режущих плоскостей, введенная в портрет, усиливает волну утончённости, идущую от модели...
Объемы переданы только цветом и плотностью фактуры, светотень отсутствует...
Ярко-желтым пятном застыла на плечах модели знаменитая ахматовскя шаль, воспетая Блоком как “”испанская”, а Мандельштамом как “ложноклассическая”. Сочетание этой желтизны с синевой платья, причудливые грани пейзажа, ломкий абрис утончённой фигуры сообщают портрету оттенок некой тревоги".

P.S. Могилы Альтмана и Ахматовой на кладбище в Комарово находятся совсем недалеко друг от друга.


Богемные нравы

Рассказывали, что в молодости в мастерской Альтмана устраивались вечеринки, на которых художники были одеты, а их дамы раздеты.

В 1935 году Альтман женился на Ирине Владимировне Щёголевой (уродж. Тернавцева, 1906-1993), которая рассказывала,

"как они плясали на подмостках, украшенные сзади перьями и пели что-то вроде:

"Эй, Лукерья,
Вставь-ка в жопу перья,
И будешь тогда точно как павлин..."

Уэллс и Альтман

В 1914 году Уэллс во время первого посещения России удивлялся многим вещам, в том числе и внешности художника Альтмана, с которым его познакомил Горький.
Сам же Альтман уверял Уэллса, что он — марсианин.
Герберт Джордж Уэллс (1866-1946) — английский писатель, три раза посещал Россию и СССР.


Евгений Щварц о Натане Альтмане

Очень милые зарисовки об Альтмане оставил его друг, известный драматург Евгений Львович Шварц (1898-1958) в своей “Телефонной книжке”. Они настолько выразительны, что я приведу их полностью.

"Прелесть Натана Альтмана — в простоте, с которой он живёт, пишет свои картины, ловит рыбу. Он ладный, желтолицый, толстогубый, седой.
Когда ещё юношей шёл он пешком по шоссе между южнорусскими какими-то городами, навстречу ему попался пьяный офицер, верхом на коне. Заглянув Натану в лицо, он крикнул вдруг:

"Япошка!"

И в самом деле в лице его есть что-то дальневосточное".

"Во время эвакуации, находясь в Молотове [Перми], сказал задумчиво:

"Я до сих пор не придавал значения званиям и орденам — но с тех пор, как это стало вопросом меню..."

Причем это последнее слово он произнёс, как природный француз".

"Там же ловил он тараканов в своей комнате и красил их в разные цвета. А одного выкрасил золотом [вариант - серебром] и сказал:

"Это таракан лауреат".

А потом подумал и прибавил:

"Пусть его тараканиха удивится".

"Когда принимали в Союз какую-то художницу, Альтман неосторожно выразил свое к ней сочувственное отношение. И Серов, громя его, привёл это неосторожное выражение:

"Альтман позволил себе сказать: на сером ленинградском фоне" —

и так далее.
Отвечая, Альтман заявил:

"Я не говорил на сером ленинградском фоне. Я сказал — на нашем сером фоне".

И, возражая, он был столь спокоен, наивен, до такой степени явно не понимал убийственности своей поправки, что его оставили в покое".

Василий Васильевич Серов (1911-1992) - советский художник.

"Да, он какой есть, такой и есть. Всякий раз, встречая его,— а он ездит в Комарово ловить рыбу,— угадывая ещё издали на шоссе его ладную фигурку, с беретом на седых — соль с перцем — густых волосах, испытываю я удовольствие. Вот подходит он, лёгкий, заботливо одетый (он даже трусы заказывает по особому рисунку), на плече рыболовные снасти, в большинстве самодельные и отлично выполненные; как у многих художников, у него — золотые руки".

"Так же, услышав о реке Аа [ныне - Лиелупе], вспоминаю, как поехал Натан летом [19]14 года на эту речку ловить рыбу. И едва началась война, как пристав его арестовал.

"Почему?"

А пристав отвечает:

"Мне приказано в связи с войной забирать всех подозрительных лиц. А мне сообщили, что вы футурист".

"Козинцев как-то сказал ему:

"Слушайте, Натан, как вам не стыдно. Вам шестьдесят четыре года, а вы ухаживаете за девушкой".

"Это её дело знать, сколько мне лет, а не моё",— ответил Натан спокойно..."

Григорий Михайлович Козинцев (1905-1973) — советский кино- и театральный режиссёр.


Первая подпись

Когда в 1910 году Натан Альтман приехал в Париж, там уже был один Альтман из России, Александр (1885-1950), поэтому свои первые работы Натан Альтман подписывал просто “Nathan”.


Альтман в последние годы его жизни

Российский искусствовед Эраст Давыдович Кузнецов (1953- ) познакомился с Альтманом в начале 60-х годов XX века во время подготовки художника к единственной прижизненной персональной выставке, состоявшейся в Ленинграде в 1967 году.
Кузнецов таким увидел Мастера:

"Внешне он источал спокойствие. Всегда ладный и подтянутый, всегда прямой, как линейка, слегка пахнущий превосходным (заграничным) одеколоном, подвижный без суетливости, со своеобразной фацией очень экономных и. рациональных движений.
Никакой сгорбленности, старческой распущенности: он даже на свою палку (памятную многим, с костяным набалдашником в виде черепа) опирался так, словно это был всего лишь изящный атрибут щеголеватого и моложавого мужчины.
Он сам был наилучшим воплощением той элегантности, которая всегда отличала его искусство (что, согласимся, можно расценивать по-разному). Он даже в мастерской работал не в каких-то обносках, как большинство его собратьев, а в специально сшитом (по его же эскизу — он и это умел в числе многого) костюме, на котором никогда не было ни пятнышка.
Как возмущался он виденным на открытии выставки Сергея Конёнкова:

"Все неряшливо, недоделанность, отовсюду торчат стружки...
И сам этот Конёнков — неопрятный старик, в бороде какие-то крошки..."

Сергей Тимофеевич Конёнков (1884-1971) — русский и советский скульптор.