150 ответов в теме

[Yorik]

Ленин об интеллигенции

"К интеллигенции я большой симпатии не питаю. Наш лозунг "ликвидировать неграмотность" отнюдь не следует толковать, как стремление к нарождению новой интеллигенции. "Ликвидировать безграмотность" следует лишь для того, чтобы каждый крестьянин, каждый рабочий мог самостоятельно, без чужой помощи, читать наши декреты, приказы, воззвания. Цель - вполне практическая. Только и всего".

Ленин об искусстве

"Я в искусстве не силен. Искусство для меня, это... что-то вроде интеллектуальной слепой кишки, и когда его пропагандная роль, необходимая нам, будет сыграна, мы его - дзык! дзык! вырежем. За ненужностью".

Ленин о лозунге "догнать и перегнать Америку"

"Лозунг "догнать и перегнать Америку" тоже не следует понимать буквально: всякий оптимизм должен быть разумным и иметь свои пределы. Догнать и перегнать Америку - это означает прежде всего необходимость возможно скорее и всяческими мерами подгноить, разложить, разрушить ее экономическое и политическое равновесие, подточить его и, таким образом, раздробить ее силу и волю к сопротивлению. Только после этого мы сможем надеяться практически "догнать и перегнать" Соединенные Штаты и их цивилизацию. Революционер прежде всего должен быть реалистом".

Зиновьев о Париже
Вспоминая о Париже, Зиновьев рассказывал, как Ленин, по вечерам, "бегал на перекресток" за последним выпуском вечерних газет, а ранним утром - в булочную за горячими подковками. Далее Зиновьев добавлял:

"Его супружница предпочитала, между нами говоря, бриоши, но старик был немного скуповат..."

Закончив свои воспоминания, он однажды произнес:

"Революция, Интернационал - все это, конечно, великие события. Но я разревусь, если они коснутся Парижа!"

Троцкий в театре
На одном из спектаклей, посвященном гражданской войне, в одной из лож сидел в военной форме Наркомвоен и Председатель Реввоенсовета Республики - Л.Д.Троцкий - и с большим вниманием следил за действием спектакля. Среди декораций на сцене был экран, на котором появлялись различные политические лозунги. Когда зрители прочли, что спектакль посвящается народному военному комиссару Льву Давыдовичу Троцкому, то все встали, и, после аплодисментов, последовало пение "Интернационала".
Троцкий выслушал все это стоя.
Во время одного из действий Троцкий вдруг исчез из ложи. Решили, что спектакль ему не понравился и он незаметно ушел. Но через пару минут Троцкий неожиданно появился на сцене и произнес короткую, но уместную по ходу действия, речь, посвященную пятилетию основания красной армии.
После бурной овации действие спектакля продолжалось естественным образом, а Троцкий снова вернулся в ложу.
А.Толстой о Сталине
Алексей Толстой говорил с усмешкой Юрию Анненкову:

"Великий человек,культурный, начитанный! Я как-то заговорил с ним о французской литературе, о "Трех мушкетерах".
С гордостью Иосиф мне заявил:

"Дюма, отец или сын, был единственным французским писателем, которого я читал".

Я спросил:

"А Виктора Гюго?"

Отец народов ответил:

"Этого я не читал. Я предпочел ему Энгельса".

Помолчав, Толстой добавил:

"Но прочел ли он Энгельса, я не уверен".

Театр с черного хода
В 1918 году при народном комиссариате просвещения был учрежден театральный отдел, во главе которого стояла Ольга Давыдовна Каменева - сестра Льва Давыдовича Троцкого и жена Льва Борисовича Каменева. Она очень часто приезжала в театр Ф.Ф. Комиссаржевского на очень комфортабельном автомобиле. Во время ее приездов, различные рабочие сцены: маляр, бутафорщик, плотник, электромеханик и др., - выбегали через черный ход на улицу с кружками в руках, а шофер Каменевой незаметно наливал им из бидона в кружки "автомобильную смесь", которая заменяла исчезнувшую водку. Эта смесь содержала какое-то количество спирта, но была очень вредна. Очень скоро плотник ослеп.
Мейерхольд и диктатура пролетариата
Сразу же после Октябрьского переворота Мейерхольд вступил в партию большевиков. Сделал он это, как утверждалось впоследствии его друзьями, для спасения своего театра.
Это стазу же изменило и его внешность. Вместо лощеного интеллигента появился человек в мятой рабочей рубахе и рабочей фуражке. Однажды его спросили:

"Твоя мятая рубаха и козырка, что это? Символ диктатуры пролетариата?"

Мейерхольд рассмеялся:

"Ничего подобного! Это просто мое сближение с ним. Диктатура пролетариата? Программная ересь, миф!"

А. Толстой и Ю. Анненков
В 1937 году "советский граф" А. Толстой был в Париже в качестве знатного туриста. Он несколько раз встречался с Ю. Анненковым и катался с ним по Парижу на автомобиле последнего. Во время одной из поездок между ними состоялась следующая беседа.
Толстой:

"Машина у тебя хорошая, слов нет; но у меня - все же гораздо шикарнее твоей. И у меня их даже две".

Анненков:

"Я купил машину на заработанные мною деньги, а ты?"

Толстой:

"По правде сказать, мне машины были предоставлены: одна центральным комитетом партии, другая - ленинградским советом. Но, в общем, я пользуюсь только одной из них, потому что у меня - всего один шофер".

Анненков:

"Чем объясняется, что в Советском Союзе, у всех, у кого есть автомобиль, имеется обязательно и шофер? В Европе мы сами сидим за рулем. Шоферы служат либо у больных, либо у каких-нибудь снобов. Не являются ли в Советском Союзе шоферы прикомандированными чекистами?"

Толстой:

"Чепуха! Мы все сами себе чекисты. А вот, если я заеду, скажем, к приятелю на Кузнецкий Мост выпить чайку, да посижу там часа полтора-два, то, ведь, шин то на колесах я уже не найду: улетят! А если приеду к кому-нибудь на ужин и просижу часов до трех утра, то, выйдя на улицу, найду только скелет машины: ни тебе колес, ни стекол, и даже матрасы сидений вынесены. А если в машине ждет шофер, то все будет в порядке. Понял?"

Анненков:

"Понял, но не все. В Советском Союзе не существует частной торговли, частных лавок, так на кой же черт воруются автомобильные шины, колеса, матрасы?"

Толстой (с удивлением):

"Не наивничай! Ты прекрасно знаешь, что это - пережитки капиталистического строя! Атавизм!"

[Yorik]

Мейерхольд в Париже

В 1926 г. Мейерхольд со своей женой Зинаидой Райх несколько дней отдыхал в Париже. Как-то они посетили небольшое кабаре на Монмартре. На стенах висели пейзажи в духе Утрилло. Играл небольшой оркестр. На крошечной эстраде во время выступлений пели, плясали, читали стихи или рассказывали анекдоты. В перерывах публика танцевала между столиков. Мейерхольду и Райх это напомнило атмосферу популярных в Петербурге в дореволюционную эпоху кафе "Бродячая Собака" и "Привал Комедиантов".
Мейерхольд затем добавил:

"Но у нас, в Советском Союзе, теперь всем бродячим собакам - крышка! Вместо бродячих собак - прочно засевшие кабаны с клыками".

Память поэта (Пастернак в Париже)

Когда в 1935 г. Борис Пастернак был в Париже, он попросил, чтобы его подвезли на улицу Campagne Premiere, к дому, где жил Райнер Мария Рильке. На этой же улице ему указали маленький отель "Истрия", где жил, во время своих приездов в Париж, Владимир Маяковский. Пастернак остановился у дома, всмотрелся в фасад, в вывеску отеля и воскликнул:

"Ах, я вспомнил, вспомнил!"

Затем он прочел наизусть следующие строки Маяковского:
          "Я стукаюсь
                      о стол
                             о шкафа острия -
           Четыре метра ежедневно мерь,
           Мне тесно здесь,
                            в отеле Истрия,
           На коротышке
                        rue Campagne Premiere".

[Давненько я что-то не был в Париже! - Старый Ворчун]
Сергей Маковский

Серней Константинович Маковский, поэт, критик, теоретик искусства, мемуарист, был сыном знаменитого живописца, Константина Маковского, и племянником не менее знаменитого художника - Владимира Маковского.
Его как-то спросили, почему он тоже не сделался живописцем?
Маковский ответил, что когда три художника носят одну и ту же фамилию, то никто, кроме специалистов, не может разобрать или запомнить, кем именно из них написана та или иная картина. И он сразу же привел несколько очень показательных примеров.
Венецианцы Беллини: Якопо, Джентиле и Джованни. Кто может различить их произведения?
А французы Ле Нэн: Антуан, Луи и Матье.
Фламандцы Брейгель: Питер Старший, Питер Младший и Ян Бархатный.
Александр Бенуа в Лувре

Весной 1953 г. в Лувре была устроена выставка произведений Александра Бенуа. Было очень много народу. Александру Николаевичу было уже 83 года, и он, не вставая, сидел в кресле. К нему подошли с поздравлениями и сказали:

"Замечательно! Сидеть в кресле на собственной выставке в Лувре!

Александр Николаевич, грустно улыбнувшись, произнес:

"Я предпочел бы вот так же сидеть на моей выставке - в нашем петербургском Эрмитаже ".

Первая публикация Анны Ахматовой

В 1911 г. Ахматова еще не печатала свои стихи, так как ее муж, Николай Гумилев, этого не одобрял. Когда Гумилев был в отъезде, Анна Ахматова зашла в гости к жене Сергея Маковского и читала ей свои стихи.
Маковский услышал эти стихи и предложил Ахматовой напечатать их в журнале "Аполлон". Ахматова колебалась.
Тогда Маковский сказал, что берет на себя всю ответственность, и предложил следующий выход. Пусть Ахматова после публикации всем говорит, что Маковский выкрал эти стихи и напечатал их самовольно. Ахматова согласилась, и стихи были напечатаны в журнале "Аполлон".
После публикации стихи Ахматовой вызвали такое множество похвал, что Гумилеву, когда он вернулся, оставалось только примириться с произошедшим.
Позднее он первый восхищался талантом жены и считал ее своей лучшей ученицей.

[Yorik]

Калиостро в Петербурге

В царствование Екатерины в Петербурге стал входить в моду магнетизм. Этими занятиями прославилась жена правителя канцелярии Потемкина, М.И. Ковалинского. Когда она впадала в таинственное усыпление, то позволяла приходить к себе всем. В магнетическом трансе она предсказывала будущее, читала молитвы и прочие вещи.
Примерно в это же время, в 1779 г., приехал в Петербург и Калиостро и стал показывать свои целебные чудеса. Кроме того, он уверял, что может доставать ртуть из ноги подагрика, делать золотую тинктуру и философский камень. Есть предание, что Калиостро побывал на даче у графа Строганова. Наделав повсюду долгов, Калиостро скрывался в погребе у И.П. Елагина, где пил почти запоем. Отсюда Калиостро и был потихоньку вывезен в кибитке со своей женой и доставлен в Митаву. В провожатые Елагин дал ему одного старого солдата.
О слабостях Елагина

И.П. Елагин не любил, чтобы другие ели, когда у него нет аппетита, ходили гулять, когда у него болит нога, и вообще, делали то, что он в данный момент делать не мог.
У него ежедневно был великолепный стол, и без гостей он никогда не ел. Если он чувствовал себя хорошо, тогда он потчевал напропалую, непрестанно сетуя, что мало едят и пьют. Когда же у него не было аппетита, или доктор запрещал ему есть, то он говорил, как это люди себя не берегут и предаются излишествам в еде и питье.
Елагин был директором театра, который он страстно любил. Когда по состоянию здоровья он не мог там присутствовать, а кто-нибудь из знакомых туда ехал, то Елагин начинал ворчать:

"Право, не понимаю этой страсти к театру, что за невидаль такая? Добро бы что-нибудь новое, а то все одно и то же, что вчера, то и нынче: те же пьесы, те же актеры и те же кулисы".

Реакция на мейерхольдовского "Ревизора"

Постановка Мейерхольдом гоголевского "Ревизора" сопровождалась большими переделками и изъятиями в тексте пьесы, которые были критически встречены литературной общественностью. Через полтора месяца после московской премьеры "Ревизора", 24 января 1927 г., литературный сатирический клуб, называвший себя "Физио-Геоцентрической Ассоциацией" (сокращенно "Фига"), устроил вечер чествования Мейерхольда, где ему было прочитано "Приветствие от Месткома Покойных Писателей", авторами которого были Михаил Зощенко и Евгений Замятин. Приведем отрывок из этого любопытного документа.

"Потрясенные вторичной кончиной нашего дорогого покойного Н.В. Гоголя, МЫ, великие писатели земли русской, во избежание повторения прискорбных инцидентов, предлагаем дорогому Всеволоду Эмильевичу, в порядке живой очереди, приступить к разрушению легенды о нижеследующих классических наших произведениях, устаревшие заглавия которых нами переделаны соответственно текущему моменту:

• Д. Фонвизин: "Дефективный переросток" (бывш. "Недоросль").
  
• А.С. Пушкин: "Режим экономии" (бывш. "Скупой рыцарь").
  
• Его же: "Гришка, лидер самозванного блока" (бывш. "Борис Годунов").
  
• М.Ю. Лермонтов: "Мелкобуржуазная вечеринка" (бывш. "Маскарад").
  
• Л.Н. Толстой: "Электризация деревни" (бывш. "Власть тьмы").
  
• Его же: "Тэ-же" или "Же-тэ" (бывш. "Живой труп").
  
• И.С. Тургенев: "Четыре субботника в деревне" (бывш. "Месяц в деревне").
  
• А.П. Чехов: "Елки-палки" (бывш. "Вишневый сад").
  
• А.С. Грибоедов: "Рычи, Грибоедов" (бывш. "Горе от ума").
  
• Товарищ Островский настаивает на сохранении прежних своих названий: "На всякого мудреца довольно простоты", "Таланты и поклонники", "Свои люди - сочтемся", "Не в свои сани не садись"...

Шутка, шуткой...
Балиев и Мейерхольд

Никита Балиев, основатель московского театра "Летучая мышь" уже давно находился в эмиграции в Париже, когда Мейерхольд привез туда своего "Ревизора". А, надо сказать, пьесу он переделал очень основательно: не только текст, но и архитектуру пьесы.
Балиев, бывший среди публики, которая переполнила зрительный зал, громко кричал:

"Безобразие! Искалеченный Гоголь! Недопустимо! Черт знает что!"

Обернувшись к своим спутникам, он крикнул:

"Айда за кулисы!"

Пройдя за кулисы и увидев Мейерхольда, окруженного на сцене "Почетным Комитетом", журналистами и поздравителями, Балиев ринулся к нему, обнял его и, поцеловав в обе щеки, воскликнул:

"Я с вами не согласен! Не согласен!! Но спектакль - великолепный, здорово! Браво! Вы многим утерли нос!"

Борис Пастернак об Италии в России

"Италия не только в Италии. Италия - и в наших корнях. Вот взгляните: Боровицкая башня. Кто построил эту русейшую башню? Итальянский зодчий Солари! А вот, перед нашим носом - Беклемишевская башня. Кто создал ее? Итальянский зодчий Руффо! А там - видите? - купола русейшего, нашего, нашинского знаменитейшего национального Успенского собора. Кто взрастил его? Итальянский зодчий Фиорованти! Да что там толковать! Грановитая Палата, которую во всех "Борисах Годуновых" и прочих оперных спектаклях на древнерусские темы воспроизводят на сценах всего мира, как "русский стиль", - кто создал, кто декорировал этот московский шедевр? Те же итальянцы: Солари и Руффо, в 1490 году! Для меня - Италия и Россия связаны знаком равенства... Не звучит ли "равенство" как Равенна?.. И, в конце концов, не писал ли Гоголь "Мертвые души", величайшее русское, в Риме, на via Sistina?"

["Доктор Живаго" вышел впервые в Италии.]

[Yorik]

Блок о своем высокомерии

В начале 20-го века часто говорили и писали о холодном, равнодушном, а, порой, и высокомерном взгляде Блока. Сам Блок, смеясь, говорил по этому поводу:

"Имя моего отца - Александр Блок - две начальные буквы алфавита: А и Б. Имя моей матери - Александра Андреевна, урожденная Бекетова: три буквы - А, А и Б. Имя ее отца и моего деда - Андрей Бекетов: А и Б. Мое имя - Александр Александрович Блок - А, А и Б. Я родился и живу в самых первых рядах алфавита, и, может быть, поэтому, многие часто считают меня надменным, высокомерным.
В поэзии рядом со мной стоит Андрей Белый - А и Б, а также - и даже впереди нас - Анна Андреевна Ахматова - А, А, А. Правда, что ее подлинная фамилия - Горенко, но, инстинктивно, она предпочла букву А и стала Ахматовой. Ее глаза, как и взгляд Андрея Белого, тоже многие считают надменными и ледяными. Но на самом деле, это - совсем не так".

Блок в последний год жизни

В последний год его жизни разочарования Блока достигли крайних пределов. Вот что вспоминали его собеседники из бесед с Блоком:

"Я задыхаюсь, задыхаюсь, задыхаюсь. И не я один: вы тоже! Мы задыхаемся, мы задохнемся все. Мировая революция превратилась в мировую грудную жабу!"

Или:

"Опротивела марксистская вонь. Хочу внепрограммно лущить московские семечки, катаясь в гондоле по каналам Венеции. О, Ca d'Oro! О, Ponte dei Sopiri!"

29 января 1921 года уже больной Блок произнес в Доме Литераторов речь, посвященную 84-й годовщине смерти Пушкина. Там он говорил следующее:

"Покой и воля необходимы поэту для освобождения гармонии. Но покой и волю тоже отнимают. Не внешний покой, а творческий. Не ребяческую волю, не свободу либеральничать, а творческую волю, - тайную свободу. И поэт умирает, потому что дышать ему уже нечем; жизнь потеряла смысл...
Пускай же остерегутся от худшей клички те чиновники, которые собираются направлять поэзию по каким-то собственным руслам, посягая на ее тайную свободу и препятствуя ей выполнять ее таинственное назначение".

На лицах многих присутствующих выражалось беспокойство, но голос Блока был, как обычно, ровен, тих и тверд.
Авторитет Блока

Октябрь 1919 года. Петроград. Голод. На квартире у издателя Алянского состоялась вечеринка, на которой присутствовали Пяст, Зоргенфрей, Блок, Белый, Иванов-Разумник, Ольга Глебова-Судейкина и еще несколько человек. Алянский собственноручно состряпал громадный форшмак из лиловой мерзлой картошки и размоченной в воде воблы. Мяса, конечно, не было. Алянский выставил три бутылки аптечного спирта, и получился славный вечер.
Около "буржуйки" читались стихи, произносились речи, потом пошли несвязные разговоры. Спирт был выпит весь, и почти все остались ночевать у Алянского, расположившись кто где мог: на стульях, на полу, на диване и т.п.
Рано утром в квартире раздался громкий стук, который разбудил Алянского, спавшего у входной двери. Не открыть на такой стук было невозможно. Вошел какой-то комиссар в кожанке и несколько милиционеров. Комиссар бросил портфель на стол и начал чем-то звенеть, бренчать и греметь. Милиционеры топтались у входа. Алянский попросил:

"Не шумите, товарищи. Там спит Александр Блок".

На комиссара это не произвело вначале никакого впечатления:

"Деталь! Который Блок, настоящий?"

Алянский подтвердил:

"Стопроцентный!"

Комиссар осторожно заглянул в соседнюю комнату:

"Этот?"

Алянский кивнул головой. Комиссар осторожно взял со стола свой портфель, шепнул Алянскому с улыбкой "хрен с вами!", и вышел на цыпочках, уводя с собой милиционеров.
О "Незнакомке" Блока

В 1919 году художник Юрий Анненков, проживший всю жизнь на углу Большой Зелениной улицы и Геслеровского переулка стал искать другую квартиру, так как транспорт не ходил, и ему стало очень трудно попадать в центр города. Жена Блока, Любовь Дмитриевна, дочь Менделеева, предложила ему поселиться в квартире ее отца, чтобы попытаться уберечь ее от конфискации. Квартира выходила парадным подъездом на Сергиевскую улицу, а черным ходом, через двор, - на Захарьевскую.
Как-то в эту квартиру забежал Блок и сказал:

"Я забежал на минутку, - к вам и к моей юности..."

Поговорив на разные темы, Блок спросил, не жалеет ли Аннеков, что покинул Большую Зеленину улицу? Анненков признался, что чувствует себя намного удобнее в квартире Менделеевых. Блок же ответил, что его все более тянет на Большую Зеленину. Он рассказал, что место действия драмы "Незнакомка" зарисовано им на углу Большой Зелениной улицы и Геслеровского переулка.
Его тетка, Мария Андреевна Бекетова, писала впоследствии, что обстановка "Незнакомки"

"была навеяна скитаниями по глухим углам Петербургской стороны. Пивная из "Первого видения" помещалась на углу Геслеровского переулка и Большой Зелениной улицы. Вся обстановка, начиная с кораблей на обоях и кончая действующими лицами, взята с натуры. Также и пейзаж "Второго видения" может быть приурочен к определенному месту Петербурга: это - мост и аллея, ведущие на Крестовский остров со стороны Большой Зелениной улицы".

Смерть Блока

В середине 1920 года здоровье Блока резко ухудшилось. Максим Горький и различные литературные учреждения хлопотали перед правительством о выдаче больному разрешения на выезд заграницу для лечения, которое в голодной России было невозможно. Хлопоты оказались тщетными, так как репутация Блока в большевистских кругах стала неважной и сильно пошатнулась.
В конце июля 1921 года Блок стал терять рассудок, и его положение стало безнадежным. Седьмого августа Блок скончался. Через час после его смерти пришло разрешение на его выезд заграницу.
Говоря о смерти, Блок называл ее тоже "заграницей", той, "в которую каждый едет без предварительного разрешения".
   Как же отозвалась официальная пресса на смерть Александра Блока? В газете "Правда", от 9-го августа, появилась следующая заметка:

"Вчера утром скончался поэт Александр Блок".

Все, Больше - ни одного слова.
Блока похоронили на Смоленском кладбище. Присутствовало несколько друзей Блока, среди которых была и плачущая Ахматова.
Той же осенью она написала: "Принесли Смоленской Заступнице,
Принесли Пресвятой Богородице,
На руках, во гробе серебряном,
Наше солнце, в муке погасшее -
Александра, лебедя чистого".

[Yorik]

Рядом с Юрием Анненковым


Об авторском праве в СССР
Известный русский художник и иллюстратор Юрий Анненков с 1924 года жил в эмиграции во Франции, но с советскими деятелями с тех пор не встречался. Но вот в 1961 году в Париж прибыл один из советских литературных деятелей, с которым у Анненкова состоялась встреча - все-таки уже была "оттепель". Деятель, желая сделать приятное Анненкову, сообщил, что вышло новое издание "Мойдодыра" Чуковского с его иллюстрациями. Анненков спросил, почему же, несмотря на заключенный им с Госиздатом СССР договор об авторских правах еще в 1924 году, он до сих пор не получил из Москвы ни одного сантима гонораров. Ответ был таков: вы живете во Франции, а с ней у СССР нет специальной конвенции, поэтому платить ему ничего не должны. Анненков возразил, что Арагону же платят. Ответ был прост и ясен:

"Арагон, да, он получает, но не надо забывать, что Арагон состоит членом коммунистической партии, и, значит, принадлежит не Франции, а Коммунистическому Интернационалу, таким образом, получает гонорар наравне со всеми советскими гражданами, не нуждаясь ни в каких конвенциях".

Никаких комментариев не требуется.


Фото с Троцким
Когда художник Юрий Анненков писал портрет Троцкого, он как-то сфотографировался с ним вместе. Эту фотографию он постоянно носил с собой и, однажды в 1923 году, она здорово помогла ему.
В то время он жил в Москве на Пречистенке в здании Академии художественных наук на первом этаже. Вход в квартиру был со двора, который на ночь запирался на замок, а жильцы входили через калитку, которую отпирали своим ключем.
Однажды Анненков забыл этот ключ дома, а звонок не работал. Он подошел к окну своей комнаты, отжал раму и стал залезать домой, но тут его задержали два милиционера, которые с интересом наблюдали за его действиями, и попросили предъявить свои документы, а также объяснить, что он здесь делает. Документов у него тоже не оказалось с собой (забыл все), а истории о забытом ключе и документах милиционеры не очень поверили. Но тут Анненков вспомнил о фото и показал его представителям власти. Они тут же узнали любимого вождя и изменились в лице. Принеся свои горячие извинения, милиционеры подсадили художника в окно и просили его отметить, как бдительна советская милиция. После чего они удалились твердым шагом.


Случай у моста
Петербург. 1920 год. Ноябрь. Идет снег и дует сильный ветер. Блок, Белый и Анненков возвращаются под утро домой. У моста над Екатерининским каналом скучающий милиционер с винтовкой через плечо, широко расставив ноги, выводит желтой мочой на снегу автограф: "Вася". Белый вскричал:

"Чернил! Хоть одну баночку чернил и какой-нибудь обрывок бумаги! Я не умею писать на снегу!"

Застегивая прореху, милиционер пробурчал:

"Проходи, проходи, гражданин".

О пайках
Даже в годы военного коммунизма некоторые деятели искусств не жаловались на недоедание. Перечислим, например, пайки художника Юрия Анненкова. Он получал общий гражданский, так называемый голодный паек. Затем "ученый" паек, в качестве профессора Академии художеств. "Милицейский" паек за то, что организовал культурно-просветительную студию для милиционеров, где престарелый сенатор Кони объяснял основы уголовного права, балерина обучала милиционерок пластическим танцам, Максим Горький читал лекции по истории культуры, Корней Чуковский - историю литературы, а Мстислав Добужинский рассказывал о петербургских памятниках истории и старины, которые питерским милиционерам надлежало охранять. Он получал еще "усиленный паек Балтфлота", просто так, за дружбу с моряками, и, наконец, самый щедрый паек "матери, кормящей грудью" за то, что в Родильном центре "Капли молока имени Розы Люксембург" читал акушеркам лекции по истории скульптуры . Любопытно, что акушерки никак не интересовались живописью: их интересовало трехмерное искусство.
Блок же в области "пайколовства" оказался большим неудачником. Правда, Андрей Белый и Артем Волынский (почетный гражданин Флоренции за труды о Леонардо) находились в еще худшем положении. Пайковые неудачи Блока принимали иногда очень острый характер, так что его друзья спешно приходили к нему на выручку. Пищевые неурядицы, несомненно, отразились на его здоровье.


Ремизов о пушках
Однажды Ремизов со спутником проходил мимо Литейного завода на Литейном проспекте (напротив Шпалерной улицы), где у стен были выставлены старинные, разгравированные и украшенные барельефами пушки и мортиры. Ремизов взглянул на них исподлобья и сказал:

"Какие прекрасные скульптуры... когда они не стреляют!"

[Yorik]

Хлебников, Есенин и другие


Хлебников в быту
В каждодневной жизни умозаключения Велемира Хлебникова бывали очень неожиданными. Однажды утром, в Куоккале, хозяин дома зашел утром в комнату, где ночевал Хлебников. Он не увидел ни пиджака, ни брюк, и, вообще, никаких элементов одежды Хлебникова. Хозяин выразил свое удивление и получил следующий ответ:

"Я запихнул их под кровать, чтобы они не запылились".

Как-то за обедом в кругу знакомых Хлебников осторожно протянул руку к довольно далеко стоящей тарелке с кильками, взял двумя пальцами одну из них за хвост и медленно поволок ее по скатерти до своей тарелки, оставив на скатерти влажную тропинку. Наступило общее молчание, так как все оглянулись на маневр Хлебникова. Хозяин, без малейшего оттенка упрека, спросил:

"Почему же вы не попросили кого-нибудь придвинуть к вам тарелку с кильками?"

Потухшим голосом Хлебников произнес:

"Нехоть тревожить".

Раздался всеобщий хохот, но лицо Хлебникова было безнадежно грустным.

Во время позирования для портрета Хлебников произнес целый монолог:

"Странно: художник смотрит насквозь, а запечатлевает лишь внешние формы. Даже - в беспредметном, в заумном искусстве. Границы стали уже прозрачными, но еще не раздвинулись. Ведь краски, пятна, линии - это еще только материализация зауми. Дальше всего ушла музыка. Но она - тоже еще не заумь, а вспышка безумия... Когда-нибудь достукаемся... Может быть..."

Первое явление Есенина публике
Впервые перед широким кругом деятелей искусства Есенин предстал на даче Репина Пенаты в Куоккале в одну из репинских сред. Было это летом 14-го года. Привез его туда Корней Чуковский. Вместо элегантного серого костюма, на Есенине были несколько театральная, балетная крестьянская косоворотка, с частым пастушьим гребнем на кушаке, бархатные шаровары и тонкие шевровые сапожки. Сходство Есенина с кустарной игрушкой произвело на присутствующих неуместно-маскарадное впечатление, и после чтения стихов, аплодисментов не последовало.
Напрасно Чуковский пытался растолковать формальные достоинства есенинской поэзии, напрасно указывал на далекую связь с Кольцовым, на свежесть образов - гости Репина в большинстве остались холодны, и сам хозяин дома не выражал большого удовольствия. Репин суховато сказал:

"Бог его знает, может быть и хорошо, но я чего-то не усвоил: сложно, молодой человек!"

Уходя на станцию, Есенин повернулся в сторону Пенатов и сказал:

"А, пожалуй, обойдусь и без них!"

Вечер в Ростове
Оказавшись в Ростове, Есенин вместо участия в литературном вечере уехал в гостиницу "Альгамбра" и провел там пьяную ночь. Он кричал:

"В горы! Хочу в горы! Вершин! Грузиночек! Курочек! Цыплят!.. Айда, сволочь, в горы!?"

"Сволочь" - это обращение к собутыльнику. Но вместо того чтобы собираться на вокзал, Есенин стучал кулаком по столу:

"Товарищ лакей! Пробку!"

"Пробкой" называлась бутылка вина, так как в живых оставалась только пробка: вино выпивалось, бутылка билась вдребезги.
Есенин читал:

              "Я памятник себе воздвиг
из пробок,
               Из пробок виноградных вин!.." Прерывался:

"Нет, не памятник: пирамиду!"

Дальше начался матерный период. Виртуозной скороговоркой Есенин выругал без запинок "Малый матерный загиб" Петра великого (37 слов), с его "ежом косматым, против шерсти волосатым", а затем и "Большой загиб", состоящий из двухсот шестидесяти слов. Большой загиб, кроме Есенина, знал только "советский граф" Алексей Толстой.


Айседора Дункан в Москве
Айседора Дункан увлеклась коммунистической идеологией, и в 1921 году приехала в Москву, где она открыла школу пластики для пролетарских детей. При первой встрече с бедно одетыми детьми Айседора произнесла по-английски следующую речь:

"Дети, я не собираюсь учить вас танцам: вы будете танцевать, когда захотите, те танцы, которые подскажет вам ваше желание. Я просто хочу научить вас летать, как птицы, гнуться, как юные деревца под ветром, радоваться, как радуется майское утро, бабочка, лягушонок в росе, дышать свободно, как облака, прыгать легко и бесшумно, как серая кошка..."

После чего обращается к переводчику:

"Переведите".

Тот переводит:

"Детки!
Товарищ Изидора вовсе не собирается обучать вас танцам, потому что танцульки являются пережитком гниющей Европы. Товарищ Изидора научит вас махать руками, как птицы, ластиться вроде кошки, прыгать по-лягушиному, то есть, в общем и целом, подражать жестикуляции зверей..."

[Yorik]

Маяковский в анекдотах


Эльза Триоле о Маяковском
Эльза Триоле рассказывала, что Маяковский, вместо того, чтобы входить с людьми в деловые отношения, предпочитал играть с ними:

"...прежде всего в карты, потом - на бильярде, потом - во что угодно, в тут же изобретенные игры. Преимущественно - на деньги, но также - ради всевозможных фантастических выдумок".

Деньги и Маяковский
Как-то , еще до революции, Маяковский вышел от зубного врача и с гордостью показывал искусственный зуб. Его спросили, сколько это стоило. Улыбнувшись, Маяковский ответил:

"Поэты тянут авансы в издательствах, но не платят дантистам. Дантисты должны смотреть на нас собачьими глазами и получать гонорар нашими афтографами".

Есенин и Маяковский
В Московском Клубе Художников и Поэтов, "Питореск", Есенин читал свои стихи. Маяковский поднялся со стула и сказал:

"Какие же это стихи, Сергей? Рифма ребячья. Ты вот мои послушай:

            "По волнам играя носится
             С миноносцем миноносица".Дочитав, он обратился к Есенину:

"Понял?"

Есенин ответил:

"Понял. Здорово, ловко, браво!"

И тотчас же, без предисловий, прочел, почти пропел, свою "Песню о собаке". Одобрение зала было триумфальным.


Первый триумф Маяковского
В 1916 году на одном из вечеров в "Бродячей собаке" присутствовал Максим Горький, чей литературный авторитет был в самом расцвете. Выступали поэты различных направлений. В довольно поздний час на крохотную эстраду с надменным, как всегда, видом поднялся Маяковский. В публике началось улюлюканье. Маяковский обернулся к ним:

"Я буду читать для Горького, а не для вас!"

Гул усилился. Максим Горький оставался равнодушным и неподвижным. Прочитав отрывок из поэмы "Война и мир" и несколько коротких лирических стихотворений, Маяковский сошел с эстрады. Публика кричала:

"Болтовня! Ветряная мельница!"

Нахмурив брови, Горький встал со стула и твердым голосом произнес:

"Глумиться здесь не над чем. Это - очень серьезно. Да! В этом есть что-то большое. Даже если это большое касается только формы. Молодой человек, я вас поздравляю!"

И Горький протянул руку гордо улыбавшемуся Маяковскому. Горькому была устроена овация, а эта ночь превратилась в подлинный триумф Маяковского. На следующий день слухи о суждении Горького распространились в Петербурге, а затем - в Москве.
Ему (Маяковскому) было 23 года.


Маяковский в конце жизни
В 1929 году Маяковский отдыхал в Ницце. Как-то вечером, он вышел из казино, где оставил все свои деньги, и встретил на улице Юрия Анненкова. Он одолжил у художника некоторую сумму денег, и они зашли в прибрежный ресторанчик. Говорили понемногу обо всем, об СССР. Наконец Маяковский спросил, когда же Анненков вернется на родину. Тот ответил, что перестал об этом думать, так как хочет остаться художником. Маяковский хлопнул его по плечу, внезапно помрачнел и произнес охрипшим голосом:

"А я - возвращаюсь, так как я уже перестал быть поэтом. Теперь я... чиновник..."

После чего Маяковский разрыдался. Перепуганная официантка подбежала к нему, но Маяковский сказал, что он просто подавился косточкой.

[Yorik]

Россия, XIX век. Крылов и другие


Крылов у Мусина-Пушкина
Однажды граф Владимир Алексеевич Мусин-Пушкин (1798-1854) пригласил Крылова на обед, главным блюдом которого были специальным образом приготовленные итальянцем-поваром макароны. Крылов опоздал на обед и приехал, когда уже подавали главное блюдо. Граф весело сказал:

"Виноваты! Вот вам и наказание!"

И Крылову наложили глубокую тарелку макарон с верхом. Крылов справился с этим наказанием. После этого граф предложил Крылову начать обед с самого начала по порядку, то есть с супа. Когда дело дошло до макарон, Крылову опять наложили полную тарелку. Когда Крылов доедал макароны, его сосед выразил опасение за желудок баснописца. Крылов удивился:

"Да что ему сделается? Я, пожалуй, хоть теперь же готов еще раз провиниться".

Дмитриев и Пушкин
Сохранилось предание, что когда И.И. Дмитриев (1760-1837), известный писатель и баснописец, посетил родителей Пушкина, он подшучивал над оригинальным типом лица мальчика и сказал:

"Какой арапчик!"

Десятилетний мальчик тут же отрезал:

"Зато не рябчик!"

Немая сцена (намек на оспины на лице Дмитриева).


Грибоедов и Каратыгин
Однажды известный актер Петр Андреевич Каратыгин (1805-1879) восхищенно сказал Грибоедову:

"Ах, Александр Сергеевич! Сколько Бог дал Вам талантов: вы поэт, музыкант, были лихой кавалерист и, наконец, отличный лингвист!"

Грибоедов улыбнулся из-под очков и ответил:

"Поверь мне, Петруша, у кого много талантов, у того нет ни единого настоящего".

Гоголь и М.Н. Муравьев
Однажды в гостях у московского губернатора Ивана Васильевича Капниста (1798-1860) оказались Николай Васильевич Гоголь и Михаил Николаевич Муравьев (1796-1866), которые были не знакомы. Представляя Гоголя, Капнист сказал:

"Рекомендую Вам моего доброго знакомого, хохла, как и я, Гоголя".

Гоголь обиделся на эту рекомендацию. Поэтому, когда Муравьев сказал:

"Мне не случалось, кажется, сталкиваться с Вами?" -

Гоголь резко ответил:

"Быть может, Ваше Превосходительство, это для меня большое счастье, потому что я человек больной и слабый, которому вредно всякое столкновение".

Гоголь у Языкова
На вечерах у Николая Михайловича Языкова (1803-1847) гости часто находились в состоянии полудремы. Как-то после часа молчания с редкими отрывистыми замечаниями, Гоголь предложил гостям расходиться по домам:

"Не пора ли нам, господа, окончить нашу шумную беседу?"

Слуга Карамзина
Однажды, когда Карамзин уже был назначен историографом, ему пришлось наносить визиты. Подъехав к очередному дому, он послал своего слугу и велел, если хозяин не принимает, записать его в книгу посетителей. Слуга вернулся и сказал, что хозяина нет дома. Карамзин спросил, записал ли слуга его в книгу. Слуга ответил, что записал. А на вопрос, как он его записал, последовал ответ:

"Карамзин, граф истории".

Милорадович на перевале Сен-Готард
В 1799 году войска, которыми командовал граф Михаил Андреевич Милорадович (1771-1825), при переходе через перевал Сен-Готард остановились на краю крутого спуска. С криком:

"Посмотрите, как возьмут в плен вашего генерала!" -

Милорадович на... скажем, спине покатился по снегу вниз. Войско дружно последовало примеру своего начальника.


Каратыгин и Рассказов
Актер В.А. Рассказов любил выпить и имел, почему-то, прозвище "сиг" (это рыба такая, если кто помнит). Как-то раз на репетиции П.А. Каратыгин нарисовал на декорации голову Рассказова и пририсовал к ней туловище сига с растопыренными плавниками. Его спросили:

"Это что? Пила-рыба?"

Каратыгин ответил:

"Не знаю, пила ли эта рыба, но что она сопьется, это верно".

[Yorik]

Анекдоты о литераторах


Горький о Шаляпине
Однажды Горький в компании слушал пластинку Шаляпина, на которой была "Дубинушка". Он слушал сосредоточенно и задумчиво, как будто что-то вспоминал, а потом покачал головой и сказал:

"Чудесно!.. Никто другой так бы не спел. А все-таки, когда он поет:

"Разовьем мы березку,
Разовьем мы кудряву" -

то это уже из девичьей песни, а не из бурлацкой. Я говорил Федору - помилуй, что такое ты поешь, - а он только посмеивается: что же, мол, делать, если слов не хватает?"

Л. Андреев о Горьком
В годы советской власти было очень много написано о Горьком. Но вразрез с большинством этих высказываний идут слова Леонида Андреева, которые он однажды написал в письме к Горькому:

"Ты никогда не позволял и не позволяешь быть с тобою откровенным".

Так мог написать лишь человек очень хорошо и близко знавший Горького.
Горький, естественно, обиделся.


Горький о захвате власти
Лето 1905 года. Горький в Ялте беседует с одним петербургским профессором либерально-радикального толка о революционной ситуации в стране. Профессор спрашивает:

"Любопытно, как вы себе представляете самый момент переворота, захвата власти?"

Горький коротко отвечает:

"Что ж, займем Арсенал, возьмем Главный Штаб, телеграф, Государственный банк".

Беседа Горькому уже надоела, и он вышел из комнаты. Профессор развел руками и растерянно сказал:

"Однако, как наивно и несложно представляет наш дорогой Алексей Максимович пути истории!"

Однако уже в 1905 году Горький и большевики хорошо представляли себе эти пути, в отличие от других партий.


Как Чарушин стал писателем
Чарушин был хорошим художником и иллюстратором. Он ходил по редакциям и приставал ко всем с просьбами сделать подписи к его рисункам. Как-то ему сказали (кто - осталось неизвестным):

"Ведь вы же прекрасно рассказываете. Попробуйте писать".

Он попробовал. Вначале написал "Волчишку", потом чудесные "Семь рассказов"... Так появился прекрасный детский (и не только) писатель.


Известно, что Михаил Светлов очень любил выпить, и с этим его пристрастием связана масса забавных случаев, которые потом стали анекдотами. Вот два из них.


Светлов и его сосуды
Друзья Светлова не только часто выпивали с ним, но многие переживали за его здоровье и часто говорили ему:

"Миша! Бросай пить. Это же вредно для здоровья".

Он изумленно спрашивал:

"Почему вредно? Коньяк, ведь, например, расширяет сосуды".

А на возражение:

"Не забывай, Миша, что они потом сужаются", -

он весело отвечал:

"А я им не даю".

Светлов о водке
Как-то к Светлову пришел один начинающий поэт, а бутылку с собой захватить он не догадался. Мэтр встретил его недоуменным взглядом и холодно отвернулся. Случившийся тут литератор просветил молодого поэта о причине неприязненной встречи, и тот помчался в магазин. Через некоторое время он вернулся, держа в руках две бутылки водки, и стал извиняться, что он не достал хорошей водки. Светлов, уже значительно подобревший, наставительно сказал ему:

"Запомните, молодой человек! Водка не может быть плохой! Водка бывает только или хорошая, или очень хорошая!"

Пастернак и Федин
Константин Федин, возвращая Борису Пастернаку рукопись романа "Доктор Живаго", сказал:

"У тебя все написано сумасшедшим языком. Что же, Россия, по-твоему, сумасшедший дом?"

Пастернак обиженно ответил:

"У тебя все написано бездарным языком. Что же, Россия - бездарность?"

Пастернак и критик
Пастернак как-то раз смущенно рассказал о нелепом случае, произошедшим с ним однажды вечером. В сумерках он встретил на дорожке какого-то человека, оказавшимся известным, но бесчестным критиком, и обнял его, приняв за своего знакомого. Закончил рассказ Пастернак словами:

"Потом я перед ним, конечно, извинился за то, что поздоровался по ошибке".

Стена экспромтов на Таганке
Когда театр на Таганке только что был организован, его посетила тогдашний министр культуры Е.А.Фурцева с группой сопровождения. Ю.П.Любимов показывал гостям свой театр и ввел их в только что отремонтированный кабинет. Показав рукой на только что отштукатуренные стены, он сказал:

"А здесь мы попросим расписываться известных людей".

Фурцева, разрумянившаяся от недавно выпитого шампанского, захлопала в ладоши и обратилась к Андрею Вознесенскому:

"Ну, поэт, начните! Напишите нам экспромт!"

Вознесенский взял толстенный фломастер, поданный кем-то, и написал поперек стены:

"Все богини - как поганки
перед бабами
с Таганки!"

У Любимова в глазах вспыхнули искры, а Фурцева молчаливо передернулась и возмущенно удалилась. Вознесенский утверждает, что надпись потом пытались смыть губкой, Любимов говорит, что он не позволил этого сделать. Во всяком случае, надпись все еще существует.


Реформа в литературе по Борису Слуцкому
На какой-то встрече советских литераторов Борис Слуцкий предложил ввести для всех писателей форму, звания и знаки отличия для каждого литературного жанра. Самым высоким званием должно было стать маршал литературы. Идея понравилась, присутствующие ее подхватили и стали засыпать Слуцкого вопросами, на которые тот отвечал мгновенно. Вопрос: "Какое первое офицерское звание и когда его присваивать?"
Ответ: "Только с вступлением в Союз (Писателей) - лейтенант прозы, лейтенант поэзии и так далее".
Вопрос: "Может ли лейтенант критики критиковать подполковника прозы?"
Ответ: "Ни в коем случае! Только восхвалять! Звания вводятся для неуклонного проведения в литературе четкой субординации".
Вопрос: "Как быть с поручиками Лермонтовым и Толстым?"
Ответ: "Присвоить звание маршалов, посмертно".

[Yorik]

Актеры, литераторы и другие


Качалов о чтении стихов
Василий Иванович Качалов до конца своей жизни любил выступать с чтением стихов и интересовался авторским чтением стихов. Как-то, уже будучи в зените своей славы, он сказал:

"Я всегда чрезвычайно интересуюсь, как читают сами поэты. Чтение стихов - труднейшее искусство. Могу сказать, что до сих пор я только учусь этому делу. Только учусь".

Шаляпин и "Демон"
Шаляпин репетировал рубинштейновского "Демона" и долго не мог воплотить этот образ так, чтобы получить удовлетворение. Он долго бился, пробовал, но все было тщетно. И вот однажды, на домашней репетиции, он вместо крыльев надел плащ, и взмах руки из-под плаща подсказал ему, как можно воплотить этот патетический образ. После этого он решил, что и на сцене бутафорские крылья надо заменить плащом.


Случай в санатории
Однажды зимой Качалов отдыхал в подмосковном санатории. Был тихий мягкий вечер, падал мелкий снег, и Качалов шел по дорожке между сосен. Кругом - ни души. И вдруг откуда-то сверху он услышал какой-то гулкий, почти торжественный, голос:

"Василий Иванович! Ты слышишь меня? Василий Иванович?"

Качалов оторопел, остановился и огляделся вокруг: никого нет. Он пошел дальше, но таинственный голос опять позвал его:

"Василий Иванович! Слышишь ли ты меня, Василий Иванович?"

Качалов потом рассказывал с усмешкой:

"Я очень далек от всякой мистики, но тут я оторопел... Кто же это и откуда зовет меня, да так упорно?"

Он начал активные поиски, и где-то минут через тридцать обнаружил на одном из столбов монтера, который переговаривался с мастером на станции. Качалов заканчивал эту историю следующим образом:

"Этот "голос свыше" прозвучал для меня вначале каким-то серьезным предупреждением или укором... Я подумал, уж не бросить ли и в самом деле курить!?"

Первая встреча Качалова и Шаляпина
произошла, когда они оба еще не были знаменитостями. Качалов тогда учился в Санкт-Петербургском Университете и был одним из устроителей студенческого концерта-бала. Ему поручили съездить за знаменитым трагиком Мамонтом-Дальским. Приехав к Дальскому, Качалов обнаружил, что тот пьян и ехать на концерт не собирается. На попытки напомнить ему о концерте он ответил:

"Не отчаивайтесь, юноша, я вместо себя своего приятеля пошлю. Отличный певец. Бас... Да где же он?.. Федька!"

Вошел худой и долговязый молодой человек с прозрачными глазами. Дальский командует:

"Федька, одевайся поживее. На студенческий концерт вместо меня поедешь, в Благородное Собрание. Споешь там что-нибудь".

Шаляпин уже тогда знал себе цену и попробовал отказаться, но Дальский был неумолим:

"Ну, ну, переодевайся! Да поживее!"

Шаляпин поинтересовался об аккомпаниаторе, пошел переоделся во фрак и они вместе сели в карету. Качалов очень переживал, что вместо Мамонта он везет никому неизвестного певца!


Маршак и Чарская
В 1923 году Маршак предложил Лидии Чарской, очень тогда нуждавшейся в деньгах, написать несколько рассказов из более близкого быта. Но, прочитав ее первый же рассказ, подписанный ее настоящей фамилией Л.Иванова, он убедился, что это все тот же автор "Княжны Джавахи". Он сказал ей, что в каждой строке сквозит Чарская, на что потом Чарская объясняла своим знакомым:

"Маршак говорит, что я сквожу!"

Л.Н. Толстой слушает свой роман
Софья Александровна Стахович гостила однажды в Ясной поляне. Как-то в один из вечеров она организовала чтение вслух отрывков из произведений Толстого. Лев Николаевич вошел в зал, когда Стахович читала отрывок из "Войны и мира". Увидев Толстого, она прекратила чтение. Толстой полюбопытствовал:

"Что это вы читали? Недурно написано!"

Стахович ахнула:

"Неужели Вы не узнали! Это же "Война и мир", Лев Николаевич!"

Толстой разочарованно махнул рукой и вышел из зала.

[Yorik]

Фортепиано Грибоедова

Известный русский дипломат и поэт Александр Сергеевич Грибоедов, по отзывам современников, неплохо музицировал на фортепиано. Все они что-нибудь умели. Наверно, воспитывали их так. И в доме у него стояло фортепиано. Фирма-изготовитель нам неизвестна, но фортепиано было, скорее всего, стареньким, так как одна ножка у него была сломана. Ну, не ножка, а колесико у ножки было отломано. Выход был найден в виде небольшого деревянного брусочка, который и подкладывали под сломанную ножку, чтобы фортепиано не раскачивалось, когда на нем играют.

Однажды А.С.Грибоедову захотелось помузицировать. То ли после обеда, то ли, наоборот, пришлось его долго ждать, словом, сел он за фортепиано, но поиграть толком не смог из-за того, что фортепиано очень сильно раскачивалось. Но это же не корабль! Пианино не должно так раскачиваться. Зародились в душе у А.С. Грибоедова смутные подозрения. Глянул он, а брусочка-то и нет на месте. Зовет А.С. Грибоедов своего слугу Грибова и начинает с ним следующую беседу.
А.С. Грибоедов: "Ты, верно, опять играл без меня на фортепиано?"
Грибов фамильярно отвечает: "Играл немножко".
А.С. Грибоедов: "Ну, так и есть! А куда девался брусок?"
Грибов: "Не знаю".
А.С. Грибоедов: "А что ты играл?"
Грибов: "Барыню..."
А.С. Грибоедов: "Ну-ка, сыграй!"
Слуга развязно садится за фортепиано и, эдак, одним пальцем наигрывает известную песню (кажется, Барыню). А.С.Грибоедов послушал его с полминуты и говорит ему:
"Ах, ты, дрянь этакая! И понятия не имеешь, как надо играть, а портишь мне фортепиано! Пошел вон! Играй лучше в свайку или бабки!"

Ужасно суровым человеком был Александр Сергеевич Грибоедов, когда дело касалось порчи мебели или музыкальных инструментов.

Портрет Малларме

Один из лучших портретов известного французского поэта Малларме создал американский художник Джеймс Уистлер. Портрет был создан для фронтисписа томика "Стихов и прозы". История создания этого портрета такова. Как-то зимой 1894 г. Уистлер пригласил Малларме к себе в студию. Была зима, ярко и жарко горел камин и Уистлер попросил у Малларме разрешения написать его портрет. Малларме охотно согласился. Уистлер поставил его перед камином и начал работать. От камина шел сильный жар, и Малларме хотел немного отодвинуться, так как он почувствовал, что его ноги начинают поджариваться, но Уистлер жестом велел ему оставаться на месте. Художник рисовал очень быстро, но все наброски казались ему очень слабыми, он рвал их и начинал все сначала.

Сеанс затягивался, и Малларме почти потерял надежду на его успешное завершение. Ноги жгло все сильнее, боль становилась почти нестерпимой, но все его попытки отойти от камина пресекались грозными жестами Уистлера. Наконец Уистлеру удалась последняя импровизация, в которой сконцентрировались все предварительные наблюдения. Малларме был отпущен домой, где он и обнаружил на икрах довольно сильные ожоги. Позднее он рассказал об этом Уистлеру, и они вместе посмеялись над этим сеансом. Поразительным было несходство их голосов: Уистлер разражался дьявольски-сатанинским хохотом, который резко контрастировал с мягким и нежным голосом поэта. Малларме часто со смехом рассказывал своим друзьям эту историю. А современники считали портрет Малларме работы Уистлера лучшим изображением поэта.

Спасение библиотеки Менделеева

Известный художник Юрий Анненков с гимназических лет жил на Петербургской стороне. Но в 1919 г. транспорт в городе уже не действовал (разруха, однако), и он стал наводить справки о квартирах в центре. Любовь Дмитриевна Блок, дочь известного русского химика Дмитрия Ивановича Менделеева, узнав об этом, а также опасаясь конфискации квартиры большевиками, пригласила Анненкова поселиться в квартире Менделеева на Сергиевской улице. Парадный вход в то время был уже заколочен, и входить в квартиру приходилось со стороны Захарьевской улицы через кухню. Из кухни в жилые комнаты вел длинный безоконный коридор.

Стены коридора, зала и рабочего кабинета Менделеева были закрыты книжными полками. Вначале Анненков очень обрадовался этому книжному богатству, но быстро понял, что от библиотеки ему будет мало проку. Это множество книг на разных языках составляли труды по математике, с которой у Анненкова были с детства сложные отношения, физике и химии, отношения с которыми были не намного лучше. Было множество энциклопедических словарей, несколько разрозненных томов беллетристики и Евангелие. В зале на рояле лежала кипа потрепанных нот. Их состояние говорило о том, что в этом доме часто музицировали. В простенке между книжных полок стоял какой-то этюд Репина (так, мелочь по тем временам в их кругу). В кабинете висел огромный холст в золоченой раме: Д.И. Менделеев в натуральную величину за лабораторным столом, - и стояло вольтеровское кресло. Каминная полка была уставлена различными статуэтками и фотографиями. Тяжелые шторы висели на окнах и дверях. Здесь в 1919 г. еще сохранялись остатки барского уюта девяностых годов.

Анненков не без робости согласился жить в этой квартире, но других вариантов оказаться ближе к центру города пока не было. На этой квартире у Анненкова бывали Александр Блок и Михаил Кузмин.

Но вот пришла суровая зима 1919/20 года, а с топливом в Петрограде тогда были очень большие проблемы. Спать приходилось в тулупе, валенках и шапке, накрываясь всеми одеялами и коврами. Зрелище для художника было довольно живописным, но тогда Анненков об этом думал мало. Водопроводные трубы замерзли и полопались, так что умывание стало редкостью. Анненкову пришлось заниматься обычным в то время делом: сжигать обстановку квартиры (несчастный Питер пережил такую же беду и во время Блокады; это была как бы репетиция, но ее участники об этом не знали).

Сначала он сжег дверь, отделявшую рабочий кабинет Менделеева от прихожей, затем дверь из кабинета в кухню. Потом наступила очередь паркетин: он начал с прихожей. Еще немного и пришлось бы сжигать библиотечные полки, а то и, о, ужас, сами книги! Так впоследствии вспоминал об этом Юрий Анненков. Но однажды утром, по совету одного из друзей, он нашел другой вариант жилища, еще не тронутого разрухой, и переехал неподалеку, на Кирочную улицу, в покинутую квартиру какого-то сбежавшего за границу "свитского" генерала. Так библиотека Менделеева была спасена. По крайней мере, со стороны Юрия Анненкова.

[Yorik]

Любитель афористичности
   Один начальник департамента был очень добрым и хладнокровным человеком, но имел страсть говорить афоризмами. Он принимал множество посетителей, но из-за своей привычки изъясняться всегда оставлял просителя в некотором недоумении. Его сослуживцы записали для примера один случай. Пришел к нему на прием старый заслуженный чиновник, который ходатайствовал о пенсии. Нет бы сказать старику просто, что пенсия ему назначена. Но и старик начал издалека:

"Не последовало ли милостивой резолюции на мою просьбу, ибо я надеюсь на просимую милость".

Сановник на это отвечал:

"Надежда доставляет человеку истинные радости, а иногда и большие огорчения".

Проситель:

"Но, Ваше превосходительство, я служил верою и правдою, и мне кажется, что имею некоторое право утруждать вас; иначе у меня недоставало бы на это духа".

Сановник:

"Когда недостает духу поддерживать право свое, оно навсегда потеряно".

Проситель:

"Так неужели, Ваше превосходительство, я так несчастлив, что мне отказано, и как должен я судить об этом отказе?"

Сановник:

"Судить о том, чего мы не знаем, есть большое заблуждение".

Проситель:

"Следовательно, Ваше превосходительство, можете обещать мне исполнить мою просьбу?"

Сановник:

"Люди обещают по своим намерениям и держат обещания по обстоятельствам..."

У вас крыша еще не поехала от такой беседы? А ведь дело уже было решено в пользу просителя!


Алексей Иванович Корсаков
был известным коллекционером и знатоком живописи. Кроме того, он славился в узком кругу как искуснейший мастер вышивания на пяльцах. Однажды это привело к забавному недоразумению. Он преподнес императрице Марии Федоровне вышитую картину своей работы, которую окружающие тут же назвали чудом искусства и терпения. Императрица решила, что это подношение одной из его родственниц и, в знак своего удовольствия и благорасположения, послала ему бриллиантовые серьги .


Комедия "Ябеда"
   Василий Васильевич Капнист написал комедию "Ябеда" и читал ее в домах у Г.Р.Державина, Н.А.Львова и А.Н.Озерова при большом скоплении посетителей. В городе немедленно поползли слухи о том, что в этой комедии с неслыханной смелостью (а иные говорили, что и дерзостью) выведена в комедии безнравственность губернских чиновников и показаны их различные злоупотребления. Капнист испугался, что его благонамеренность будет неправильно истолкована, и он будет очернен в глазах, о, ужас! самого императора (Павла I). Он стал спрашивать у своих друзей, что же ему теперь делать? Дельный совет дал Н.А.Львов: надо сделать

"то же, что делал Мольер со своим "Тартюфом". Испроси позволения посвятить твою комедию самому государю".

Капнист последовал совету, посвятил комедию императору (я не буду приводить текст посвящения, но если вы, уважаемые читатели, будете настаивать, приведу его позже), разрешение было получено, и все сплетни умолкли. Все те, кто ругал комедию, стали находить ее превосходною. После первого представления трезвомыслящий Державин сказал, что комедия Капниста, конечно, очень живо представляет взяточников, эту язву современного общества (XVIII век, но и сейчас эта язва не зажила), но в последствиях совершенно бесполезна и, к сожалению, не обратит их на путь истинный.
Остается сказать, что комедия была поставлена 22 августа 1798 года, но после четвертого представления была запрещена, а все напечатанные экземпляры изъяты из продажи. Новое разрешение последовало только при Александре Павловиче в 1805 году.


Профессор московского университета
Никифор Евтропович Черепанов прославился среди студентов следующей фразой, которую еще долго вспоминали для многих поколений студентов:

"Оное Гарнереново воздухоплавание не столь общеполезно, сколько оное финнов Петра Великого о лаптях учение есть".

[Yorik]

Анекдоты из жизни Генриха Гейне


Поклонница Гейне
в беседе с поэтом заявила:

"Я отдаю вам свои мысли, душу и сердце!"

Поэт галантно улыбнулся:

"Охотно принимаю, так как от таких милых пустяков стыдно отказываться".

Дядя-банкир
   О своем дяде-банкире Гейне говорил так:

"Моя мать любила читать художественную литературу, и я стал поэтом. А мать моего дяди читала "Приключения разбойника Картуша"..."

Гейне и Гартман
   Однажды Гейне беседовал с поэтом Морицем Гартманом, который пользовался большим успехом у женщин, и сказал ему:

"Сегодня, дорогой Мориц, меня посетила прекрасная дама, с которой ты еще незнаком".

Тот удивился:

"Кто же это?"

Гейне улыбнулся:

"Муза, мой дорогой!"

Работа поэта
   Один дотошный почитатель расспрашивал Гейне, как он распределяет свое рабочее время и чем занимается. Поэт ответил:

"До обеда я перечитал стихотворение, которое недавно написал, и поставил в нем одну запятую".

Почитатель настаивал:

"А после обеда?"

Гейне безмятежно ответил:

"А после обеда я снова прочитал это стихотворение и вычеркнул запятую, так как она оказалась лишней".

Гейне и ученый
   Один ученый, после долгого путешествия вернувшийся на родину, в беседе заявил (отлично зная, что Гейне еврей):

"На Гаити меня больше всего поразило то, что я там не встретил ни одного еврея и ни одного осла".

Гейне спокойно прервал его:

"А что бы вы сказали, если бы мы оказались там с вами вдвоем?"

Об эгоизме
   Однажды Гейне упрекнул одного из своих знакомых за то, что тот из-за пустяка выгнал своего слугу. Тот возразил:

"Что поделаешь! Я же не филантроп и принципиально не люблю скотов!"

На это Гейне заметил:

"Ну, это, верно, из эгоизма!"

Последняя воля
   Незадолго до смерти Гейне позвал нотариуса и продиктовал ему свою последнюю волю:

"Все свое состояние и гонорары за будущие издания своих произведений я оставляю своей жене при условии, что она снова выйдет замуж".

Нотариус очень удивился:

"Но почему вы так поступаете?"

Поэт ответил:

"Я хочу, чтобы на земле хоть один человек вспоминал меня с благодарностью".

На руках у женщин
   Один из приятелей навестил умирающего поэта в тот момент, когда сиделки застилали ему свежую постель, и спросил, как он себя чувствует. Поэт слабо улыбнулся:

"Отлично! Женщины все еще носят меня на руках!"

Гейне о Боге
   Перед смертью поэта часто уговаривали, чтобы он вернулся в лоно церкви и тем заслужил прощение Бога. На это поэт отвечал:

"Бог и так меня простит, ведь это его ремесло".

[Yorik]

Ганс Гольбейн при дворе Генриха VIII
   Известный немецкий художник Ганс Гольбейн был придворным живописцем английского короля Генриха VIII. Однажды в своей мастерской он повздорил с каким-то лордом и спустил его с лестницы. Оскорбленный вельможа явился к королю, пожаловался на художника и грозился убить его. На что король заявил:

"Милорд, я запрещаю вам даже думать об этом! Я могу взять любых семерых крестьян и сделать из них таких же лордов, как вы. Но из семи любых лордов мне не сделать и одного Гольбейна!"

Франческо Берни,
флорентийский поэт, считавшийся наиболее блестящим поэтом своей эпохи, неожиданно умер после одного веселого ужина в палаццо Пацци. По поводу его смерти в городе ходили две взаимоисключающие версии. По первой версии, Берни написал сонет, оскорбивший герцога Алессандро Медичи, а тот обиды не простил. По другой версии, кардинал Ипполито, злейший враг герцога, пытался подкупить Берни, чтобы он отравил герцога. Берни отказался, и тогда кардинал приказал отравить поэта. Выяснить истину так и не удалось; несомненно только одно: Берни умер от яда.


Ариосто и его отец
   Однажды отец стал распекать молодого Людовико Ариосто за какую-то проделку, а так как юноша молчал и ничего не отвечал, то отец все больше распалялся, и выволочка получилась довольно длинной. Когда брат спросил Людовико, почему он так упорно молчал, тот ответил:

"Сейчас я сочиняю комедию, в которой есть сцена, как отец распекает своего сына. Я решил, что это может мне пригодиться, и внимательно запоминал все, что говорил отец. Надо только поторопиться и успеть все записать".

Дом Ариосто
   Занятия поэзией не принесли Ариосто достатка, и уже будучи известным и прославленным поэтом, он продолжал жить в скромном маленьком домике. Когда его спросили, почему он в своих поэмах описывает такие огромные, богатые и красивые дворцы, а сам живет в таком убогом домишке, поэт ответил:

"Потому что складывать из слов стихи мне легче, чем складывать из кирпичей стены и дома".

Долголетие Баттистини
   Итальянский певец Маттиа Баттистини сохранил силу и красоту своего голоса даже после шести десятков лет выступлений на оперной сцене. Когда его спрашивали о причинах такого творческого долголетия, он отвечал:

"В России я прожил целых двадцать шесть зим , а вы должны знать, что на льду все прекрасно сохраняется".

Буало и Людовик XIV
   Француский король решил прочитать свои стихи известному поэту Николя Буало а потом попросил его высказать свое мнение о них. Поэт оказался изысканно дерзок:

"Государь! Для вас нет ничего невозможного: вам захотелось написать плохие стихи, и вы сделали это".

Ватто на смертном одре
   Когда французский художник Антуан Ватто умирал, причащавший его священник поднес ему распятие. Художник едва смог открыть глаза, но, увидев распятие, сказал:

"Святой отец, уберите это распятие! Как художник мог так плохо передать черты Спасителя!"

Лев X и Аугурелли
   Итальянский поэт и алхимик Аугурелли преподнес папе Льву X поэму об алхимии с посвящением, в которой описывались ее чудеса, в том числе и способы превращения свинца в золото. Алхимик рассчитывал на приличное вознаграждение, но папа вежливо поблагодарил его и велел подарить ему большой пустой мешок:

"Тому, кто обладает таким великим волшебным искусством, для полного счастья недостает лишь большого мешка, чтобы было, куда складывать золото!"

[Yorik]

Ахматова о молодых поэтах

   В начале шестидесятых годов многие молодые поэты старались попасть под удар критических статей, и даже интриговали для достижения своих целей. Для жизни эти статьи были уже не опасны, но приносили героям большую популярность в народе. Анна Андреевна Ахматова сказала про таких поэтов:

"Боже мой, очередь на Голгофу".

Сталин и Богомолец

   Академик А.А.Богомолец утверждал, что человек может жить до 150 лет. Сталин внимательно следил за его работой, оказывал ему всяческую поддержку и не обходил наградами и званиями. Когда же в 1946 году академик умер в возрасте 65 лет, Сталин сказал:

"Вот, ведь, жулик: всех обманул!"

Лишний вес

   Московский конферансье Михаил Гаркави был очень тучным человеком. В одном провинциальном аэропорту к нему подошел дежурный и строго спросил:

"Скажите, гражданин, а сколько же вы весите?"

Гаркави улыбнулся:

"Всего сто двадцать килограммов!"

Дежурный был строг:

"Гражданин, у нас так не положено. Допустимый вес пассажира - сто килограммов и не больше".

Гаркави сделал испуганный вид:

"А что же мне делать с лишними килограммами - отрезать, что ли?"

Но дежурный был малый не промах:

"Нет, но вам придется заплатить за них, как за багаж..."

Шутки Сталина (Любовь Орлова)

   Как-то на приеме Сталин спросил у известной актрисы Любови Орловой:

"Тебя муж не обижает?"

Орлова кокетливо улыбнулась:

"Иногда обижает, но редко".

Сталин спокойно продолжал:

"Скажи ему, что если он будет тебя обижать, то мы его повесим".

А муж Орловой, кинорежиссер Григорий Александров, присутствовал тут же. Посчитав, что настала его очередь вмешаться в шутливый разговор, он с улыбкой же и спросил:

"За что повесите, товарищ Сталин?"

На что совершенно серьезно Сталин ответил:

"За шею, товарищ Александров".

Акимов у Фурцевой

   Известный режиссер Николай Павлович Акимов был очень остроумным и, по тем временам, отважным человеком. Однажды на совещании у министра культуры Фурцевой для выступающих был установлен очень жесткий регламент, а Фурцева без конца перебивала ораторов и отнимала у них время. Тогда Акимов предложил:

"Давайте, Екатерина Алексеевна, поставим часы, как у шахматистов: вот ваше время, а вот - наше".

Фурцева смутилась и больше не перебивала ораторов.


Аверченко и цензура

   Во время Первой Мировой войны известный писатель Аркадий Тимофеевич Аверченко прислал в цензуру рассказ на военную тему. Цензор пропустил рассказ в печать, вычеркнув единственную фразу:

"Небо было синее".

Когда впоследствии удивленный писатель поинтересовался о причинах, побудивших цензора сделать такое изъятие, тот ответил, что такая фраза может навести противника на мысль о том, что действие рассказа происходило на южном участке фронта, а это уже является государственной тайной.


Адельгейм в Одессе

   Провинциальный актер Рафаил Адельгейм в пьесе Дюмурье "Трильби" играл роль Свенгали. По ходу пьесы он сообщает кому-то свой адрес:

"Улица Тюильри, шестнадцать".

Как-то, выступая в Одессе, Адельгейм оговорился и назвал номер дома "восемнадцать". Тут же из зала последовала реплика:

"Свенгали! И как это давно вы поменяли квартиру? Раньше, кажется, вы жили в доме шестнадцать!"

Михаил Дудин в рекламе

   Ленинградскому поэту Михаилу Дудину однажды позвонили с парфюмерной фабрики и попросили написать несколько рекламных строк к выпуску новой пудры, которую было решено назвать "Волшебная пудра". Поэт тут же в трубку продиктовал:

"Красавицей станет любая лахудра,
Ей в этом поможет "Волшебная пудра".

На другом конце провода тихо извинились и повесили трубку.

[Yorik]

Анекдоты из жизни композитора Иоганна Брамса


Брамс и вино
   Однажды композитор Иоганн Брамс был в гостях у одного аристократа. Желая сделать приятное своему гостю, хозяин велел за обедом подать на стол лучшее вино из своих подвалов. Он поднял тост в честь композитора и закончил его так:

"Господа! Это лучшее вино из моих подвалов, так сказать, Брамс среди вин!"

Немного позже он спросил композитора, как ему понравилось вино. Тот ответил:

"Вино неплохое, а нет ли у вас среди вин еще и Бетховена?"

Брамс на курорте
   Брамс долго лечился на одном модном курорте и пил минеральную воду. Когда курс лечения был закончен, врач спросил его:

"Всем ли вы довольны? Может быть, у вас чего-нибудь не хватает?"

Брамс был учтив:

"Благодарю вас, у меня все на месте. Все болезни, которые привез сюда, я увожу и обратно".

Брамс и виолончелист
   Однажды Брамс аккомпанировал посредственному виолончелисту и намеренно играл слишком громко, чтобы заглушить его плохую игру. После выступления виолончелист был очень недоволен и заявил, что он сам себя не слышал. Брамс вздохнул:

"Счастливец!"

Брамс и почитатель
   Один восторженный почитатель, встретив композитора у его дома, восторженно воскликнул:

"Представляю, что будет написано на стене этого дома после вашей смерти".

Брамс меланхолично ответил:

"Сдается квартира".

Брамс и стихи Шиллера
   Один начинающий композитор написал песню на стихи Шиллера и попросил Брамса прослушать ее. Брамс прослушал песню и заметил:

"Теперь я убедился, что стихи Шиллера действительно бессмертны".

Брамс и прием
   Организаторы одного большого светского приема очень хотели заполучить себе Брамса. Они решили сделать композитору приятное, доставили ему список всех приглашенных и предложили вычеркнуть всех неугодных ему людей. Брамс на секунду задумался и вычеркнул только свою фамилию.


Брамс и пирог

   Когда Брамс был в гостях, хозяйка дома в его честь испекла пирог, на котором нотами из теста записала один из его этюдов. Брамс отрезал кусок пирога и спокойно заметил:

"Вы меня не только играете, но еще и печете!"

Брамс и молодой композитор
   Один молодой композитор обратился к Брамсу с просьбой оценить его новое произведение. Брамс долго и внимательно изучал партитуру, затем покачал головой и спросил:

"Молодой человек! Где вы покупаете такую хорошую нотную бумагу?"

[Yorik]

Крылов и Хвостов
   Однажды И.А.Крылов сделал какое-то едкое замечание об одном из творений графа Д.И.Хвостова. Граф обиделся и решил отомстить Крылову. Он сочинил сатирические стихи на баснописца и распускал их по городу с видом глубокого сожаления, что вот некоторые неизвестные ему остряки язвят таланты. Вот эти стихи:

   "Небритый и нечесаный,
   Взвалившись на диван,
   Как будто неотесанный
   Какой-нибудь чурбан,
   Лежит, совсем разбросанный,
   Зоил Крылов Иван:
   Объелся он иль пьян?"

Крылов тотчас же угадал автора:

"В какую хочешь нарядись кожу, мой милый, а ушка не спрячешь!" -

и отомстил автору стихов в ближайшее же время в своей манере. Крылов объявил Хвостову, что он очень бы хотел прослушать новые стихи графа, напросился к нему на обед, где ел за троих. После обеда граф пригласил гостя в кабинет, где начал читать свои стихи, но Крылов повалился на диван, заснул и проспал до самого вечера.


Молодой Леонид Андреев и дама
   Леонид Андреев имел цыганскую внешность и любил ходить в лаковых сапогах и поддевке. После выхода первой своей книги он ехал на пароходе по Волге и сидел на палубе. К нему подошла, улыбаясь, незнакомая дама и стала обрушивать на молодого писателя горы комплиментов: и какой он талантливый, и как она счастлива оказаться с ним на одном пароходе, и какая в нем сила, и т.д., и т.п. Отрезвила его последняя фраза дамы:

"А когда же начнется выступление цыганского хора, которым вы дирижируете?"

Юбилей Айвазовского
   Когда Иван Константинович Айвазовский праздновал свой пятидесятилетний юбилей, он дал обед, на который пригласил многих почетных гостей, в том числе и художников. Когда обед подходил к концу, Айвазовский встал и произнес небольшую речь:

"Господа! Приношу свои извинения за то, что мой повар сегодня не приготовил десерт. Прошу принять блюдо, приготовленное мною лично".

При этих словах слуги стали раздавать гостям на подносах маленькие пейзажи, написанные хозяином.


Державин о грамматике
   На одном из литературных вечеров присутствовал Г.Р.Державин. После чтения многих не слишком талантливых стихов начинались долгие грамматические разборы и споры о форме стихов, которые, однако, совершенно не затрагивали содержание прослушанных произведений. Державину быстро это надоело, и он удалился к буфету. Один из вновь пришедших слушателей спросил у него, как проходят чтения, на что Державин ответил:

"Так себе, переливают из пустого в порожнее".

О звонках в России
   До царствования Екатерины II звонки в России были только в присутственных местах. Только в первые годы ее царствования звонки были введены в домашнее употребление. До этого времени все знатные особы держали при себе пажиков, а чаще всего карликов и карлиц, которые посылались за нужными служителями, а также выполняли небольшие домашние поручения. Эти карлики неотлучно находились при своих господах, знали все их привычки и пристрастия, и до такой степени располагали их доверием, что в стенах кабинетов все дела проходили в их присутствии и от них не существовало никаких тайн. Так что этот фрагмент следовало бы назвать "о карликах в России".


Брюллов и портретистка
   В Петербурге гостила одна английская портретистка, работы которой были в моде. Брюллова спросили, что он думает о ее портретах. Он ответил:

"Талант у нее, конечно, есть, но в портретах не хватает костей - одно мясо!"

Брюллов и заказчица
   Карл Павлович Брюллов написал портрет жены одного петербургского богача. Получив портрет, заказчица стала капризничать:

"Что-то мне здесь не нравится... Краски, что ли, плохие?"

Брюллов невозмутимо ответил:

"Если все дело в красках, то протрет должен быть очень похож, потому что я их покупаю в той же лавке, где и вы покупаете свои румяна".

Брюллов и Дурнов
Однажды Брюллов и его приятель художник Дурнов рассматривали весьма посредственную картину. Дурнов решил подшутить над приятелем:

"Карл, здесь много брюлловского стиля".

Брюллов ответил:

"Нет, Ваня, здесь много дурного".

[Yorik]

Анекдоты о композиторах


Рассеянность Бородина
   Композитор и химик Александр Порфирьевич Бородин был очень рассеянным человеком. Однажды он пригласил к себе на вечер гостей. Было много музыки, потом ужин с дружеской беседой. Вдруг Бородин встает и начинает одеваться. Его спросили:

"Куда это вы собрались, Александр Порфирьевич?"

Тот удивился:

"Как это куда? Домой! уже поздно, а у меня завтра лекция..."

Все рассмеялись, а хозяин вспомнил, что он у себя дома.


Флейта Бородина
   Однажды Бородин со своим приятелем возвращался с вечера, на котором они тоже играли и пели. Было темно, а фонари едва мерцали. Вдруг шаги Бородина пропали, а откуда-то из-под земли вдруг раздались звуки флейты. Оказалось, что он угодил в подвал какой-то лавки и испугался за сохранность своей флейты.


О первом концерте Генделя в Лондоне
   Известно, что немецкий композитор Гендель более сорока лет прожил в Лондоне. Однако его первое выступление в этом городе не имело никакого успеха. Друзья не знали, как его утешить, а он спокойно заметил, что в пустом зале музыка звучит намного лучше.


Гендель и Оксфорд
   Ученый секретарь Оксфордского университета сообщил Генделю, что ему присвоено звание доктора honoris causa (т.е. почетное звание за заслуги), но за диплом доктора надо заплатить некоторую сумму. Гендель возмутился:

"За то, чтобы стать коллегой этих болтунов, я должен еще и платить? Никогда!"

Гендель и издатель
   Один из лондонских издателей за несколько дней заработал приличную сумму, издав оперу Генделя "Ринальдо", но композитору перепала лишь незначительная часть этих денег. Гендель написал издателю:

"В следующий раз, чтобы никто не был обижен, вы пишете оперу, а я её издаю".

Венявский и покровитель
   Когда польский скрипач Генрих Венявский был в Петербурге, один из "покровителей искусств" пригласил его на чашку чая. Как бы мимоходом, он сказал:

"Кстати, прихватите с собой и скрипку".

Венявский ответил:

"Благодарю вас от имени моей скрипки, но она чая не пьет".

Джузеппе Верди однажды сказал:

"Когда мне было восемнадцать лет, я считал себя великим и говорил:

"Я".

Когда мне исполнилось двадцать пять лет, я стал говорить:

"Я и Моцарт".

Когда мне стукнуло сорок, я говорил:

"Моцарт и я".

Теперь же я говорю:

"Моцарт".

Бах и ученик
   Однажды Иоганн Себастьян Бах в присутствии своих учеников играл одну из своих прелюдий. Один из учеников стал восхищаться игрой маэстро, но Бах прервал его:

"В этом нет ничего удивительного! Надо только знать какие клавиши и когда нажимать, а все остальное сделает орган".

[Yorik]

Анекдоты о писателях и поэтах


Автограф Гашека
   Когда Ярослав Гашек вернулся из русского плена, он сильно нуждался в деньгах. Тогда он стал на улицах продавать авторские экземпляры книг, которые скопились у его издателей за время плена. Книги он продавал по двадцать крон, а с автографом - уже за шестьдесят. Однажды к нему на улице подошел какой-то коммивояжер и стал обращаться к нему на "ты", хотя Гашек и не был с ним знаком. Он захотел купить у Гашека книгу, но непременно с дружеским автографом. Писатель что-то написал на книге, вручил ее коммивояжеру и получил деньги. Тот раскрыл книгу и раскрыл рот от удивления. Вот что там было написано:

"Книга - 20 крон.
Автограф - 40 крон.
Всего - 60 крон.
С благодарностью получил
Ярослав Гашек".

Гиляровский о переводе
   Однажды Гиляровского спросили, как он оценивает новый перевод сочинений Шевченко на русский язык. Тот немедленно ответил:

"С малороссийского Шевченку перевел
Еще на менее российский".

Гоголь у Языкова
   На литературных вечерах у поэта Николая Языкова обычно царила атмосфера английского клуба: вялые беседы и скука. Гости молча сидели, курили, и лишь изредка обменивались короткими фразами. Однажды Гоголь не выдержал, встал после очередного мощного зевка и громко произнес:

"Господа! Пора нам заканчивать нашу шумную беседу!"

Андерсен и щеголь
   Датский писатель Ганс Христиан Андерсен уделял очень мало внимания своей внешности. Он постоянно гулял по улицам Копенгагена в старой шляпе и поношенном плаще. Однажды на улице его остановил один щеголь и спросил:

"Скажите, эта жалкая штука у вас на голове называется шляпой?"

На что последовал немедленный ответ:

"А эта жалкая штука под вашей модной шляпой называется головой?"

Брет Гарт в Ричмонде
   Американский писатель Брет Гарт приехал в город Ричмонд для чтения своих рассказов. Неожиданно у него так разболелась голова, что он был не в состоянии выступать. Местный врач стал его успокаивать:

"Вы знаете, у нас такой здоровый климат, что в сутки в среднем умирает всего один человек".

Писатель испуганно спросил:

"Скажите, а сегодня уже кто-нибудь умер?"

Милн и реализм
   Писатель Алан Милн, автор известного бестселлера про Винни Пуха, как-то выразил недоумение:

"Почему реализм - это беднота и трущобы, а не чистая публика, играющая в крикет?"

Милн на премьере
   Одна из пьес Алана Милна, комедия "Мистер Пим проходит мимо", имела у публики очень большой успех. На премьере было так много аплодисментов, зрители с таким упорством требовали актеров и автора, что рабочий сцены, которому приходилось снова и снова поднимать занавес, не выдержал и сказал Милну:

"Слушай, хозяин, покажись ты им, наконец, и пойдем по домам".

Гауптман в Венеции
   Немецкий писатель Герд Гауптман присмотрел в венецианской антикварной лавке очень красивую вазу и стал торговаться с продавцом. Тот оказался чрезвычайно любезен:

"Вообще-то я хотел получить за эту редкостную вазу шесть тысяч лир, но вам, глубокоуважаемый маэстро, я готов продать ее всего за четыре тысячи лир".

Гауптман был очень польщен и решил, что не так уж и плохо быть знаменитым писателем. Уходя из лавки, он велел доставить вазу в отель "Националь". Продавец спросил:

"А кому?!"

Гауптман и портной
   Перед поездкой на отдых Гауптман заказал известному портному костюм, но тот к отпуску оказался еще не готов. Гауптман оставил портному адрес, где он собирался отдыхать, велел переслать туда костюм и уехал. Костюма все не было. Он послал портному несколько писем, но костюма так и не дождался. Вернувшись в Берлин, рассерженный писатель явился к портному с выражением своих претензий. Ему сразу же отдали костюм, а портной отказался от денег и извинился:

"Господин Гауптман! Извините, но за каждое ваше письмо я получил больше денег, чем вы заплатили бы мне за костюм".

[Yorik]

Из жизни Сергея Есенина


Есенин и бумага
   В 1918 году в Москве было организовано издательство "Трудовая Артель Художников Слова". Его организовали Сергей Клычков, Сергей Есенин, Андрей Белый, Петр Орешин и Лев Повицкий. Хотелось издавать свои книжки, но бумага в Москве была на строжайшем учете. Есенин все же вызвался достать бумагу.
   Он надел длиннополую поддевку, причесался на крестьянский манер и отправился к дежурному члену Президиума Московского Совета. Есенин стал перед ним без шапки, начал кланяться и, старательно окая, попросил

"Христа ради сделать божескую милость и отпустить бумаги для крестьянских поэтов".

   Для такой важной цели бумага, конечно же, нашлась, а первой была издана книжка стихов Есенина "Радуница". "Артель", правда, вскоре распалась, но успела выпустить несколько книжек.


Чтение стихов
   В конце 1918 года Есенин несколько недель прожил в Туле, спасаясь от московской голодухи. Каждый вечер в доме, где он жил, собиралась образованная публика, и каждый день Есенин читал свои стихи. Все свои стихи он помнил наизусть. Декламацию Есенин сопровождал очень выразительной жестикуляцией, что придавало его стихам дополнительную выразительность и силу.
   Иногда Есенин имитировал Блока и Белого. Стихи Блока он читал серьезно и с уважением, а стихи Белого - с издевкой, имитируя его манеру чтения стихов.


Салон-вагон
   Когда в 1919 году Есенин познакомился с Мариенгофом, приятель последнего по гимназии некий Малабух оказался одним из железнодорожных начальников. У Малабуха был в своем распоряжении салон-вагон, в котором он мог свободно разъезжать по всей стране. Вот в этом вагоне он и предоставил Мариенгофу и Есенину постоянные места. Часто доходило до того, что поэты сами составляли маршрут поездки и легко получали согласие хозяина салон-вагона.


Имажинисты и футуристы
   Есенина как-то спросили:

"В чем состоит причина резко враждебных отношений между имажинистами и футуристами?"

Есенин лаконично ответил:

"Они меня обкрадывают".

Дело в том, что Есенин совершенно искренне считал, что футуристы используют те же самые поэтические приемы, что и он, но для отвода глаз насыщают их урбанизмами и гиперболами. Никто и ничто не могло переубедить Есенина в этом вопросе.


Читка "Пугачева"
   В конце 1919 году у Мейерхольда возникла идея поставить пьесу Есенина "Пугачев", на которую поэт возлагал очень большие надежды. Мейерхольд представил Есенина своей труппе, сказал несколько слов о предлагаемой пьесе и предложил начать чтение текста. Один из артистов спросил:

"Кто из нас будет читать?"

Мейерхольд жестом остановил артиста:

"Читать будет автор!"

И когда Есенин вдохновенно читал свою пьесу, Мейерхольд время от времени посматривал на сомневавшегося артиста и словно бы спрашивал:

"А ты прочтешь так, как он?"

Реакция Есенина
   В 1920 году Есенин с Мариенгофом гостили в Харькове у своих друзей. Однажды во время обеда шестнадцатилетняя девушка стояла за стулом Есенина и вдруг простодушно сказала:

"Сергей Александрович! А Вы лысеете!"

Все замолчали, а Есенин улыбнулся и ничего не сказал. На следующее утро за завтраком он прочитал свое новое стихотворение:

"По-осеннему кычет сова..."

Рассказ Есенина
   Однажды Есенин рассказывал случай, который с ним недавно произошел. Дело было в 1923 году. Говорит Есенин:

"Недавно один из видных государственных деятелей вызвал меня к себе и повел такой разговор:

"Вы, Сергей Александрович, видимо, чем-то недовольны? Это заметно по вашим стихам и по вашему поведению".

Я ответил:

"Вы совершенно правы, и я имею на это основания".

Он спросил:

"Какие?"

Я продолжил:

"У нас, крестьянских поэтов и писателей, нет ни журнала, ни издательства".

Деятель заявил:

"Если причина вашего недовольства лишь в этом, мы ее устраним. Организуйте журнал. Соберите крестьянских поэтов и прозаиков и составьте редакционную коллегию. Деньги на журнал мы отпустим вам лично. Вы и будете отчитываться перед нами. Согласны?"

Я подумал и - отказался. Поймите, кого я позову в журнал? Да ведь за полгода растащат все деньги. Другие растащат, а я буду в ответе. Нет, я не хочу позорить свое имя".

Режим дня в Батуми
   Когда в 1924 году Есенин был в Батуми, его постоянно окружала толпа собутыльников, что начало пагубно сказываться на его здоровье. Хозяин дома, в котором жил Есенин, предложил ему следующий распорядок: утром хозяин уходит на работу и запирает Есенина в доме; в два часа дня он приходит с работы, они обедают, а потом Есенин волен делать все, что ему заблагорассудится.
   Есенин согласился с таким распорядком. В это время он писал поэму "Анна Снегина". Работа в новых условиях пошла быстро и успешно, и вскоре Есенин закончил работу над поэмой. Он был очень доволен:

"Эх, если б так поработать несколько месяцев, сколько бы я написал!"

К несчастью, установленный распорядок вскоре был сломан.