1 ответ в теме

[Yorik]

    Зинаида Райх и Всеволод Мейерхольд

Зинаида Райх с 1917 по 1920 год была женой Сергея Есенина. Но это отдельная история. Райх была обычной канцелярской совслужащей, и в 1922 году выскочила замуж за Мейерхольда, который решил сделать свою новую жену знаменитой актрисой.


Бери жену!

Мариенгоф рассказывает, что однажды во время вечеринки у Кусикова Есенин сидел рядом с Мейерхольдом.
Мейерхольд и говорит:

"Знаешь, Серёжа, я ведь в твою жену влюблён, в Зинаиду Николаевну. Если поженимся, сердиться на меня не будешь?"

Есенин шутливо поклонился Мейерхольду в ноги:

"Возьми её, сделай милость. По гроб тебе благодарен буду".

Мейерхольд отплатил Есенину в тот же вечер.
Все знали, что Есенин панически боялся заразиться сифилисом, и тщательно рассматривал каждый прыщик. Вставая из-за стола, Есенин задрал верхнюю губу и сказал Мейерхольду:

"Вот, десна, того..."

Мейерхольд только многозначительно хмыкнул:

"М-да..." -

и Есенин сразу же побледнел.
Вы спросите, кто такой Кусиков? Это довольно плодовитый поэт группы имажинистов, который эмигрировал во Францию в 1924 году. Многие романсы на его стихи хорошо известны и в наше время, например, “Обидно и досадно...” или “Бубенцы”.


Как сделать актрису?

Вскоре после свадьбы Мейерхольд разговаривал в Мариенгофом и внезапно спросил:

"Как ты думаешь, Анатолий, она будет знаменитой актрисой?"

Мариенгоф поинтересовался:

"Кто?"

Досадуя на непонятливость собеседника, Мейерхольд пояснил:

"Зиночка".

Мариенгоф от неожиданности вытаращил глаза:

"Почему актрисой, а не изобретателем электрической лампочки? Ведь чтобы стать знаменитой актрисой, надо иметь талант, где-то чему-то учиться".

Мейерхольд на это замечание только хмыкнул:

"Талант? Ерунда!" -

и самодовольно ткнул себя пальцем в грудь. Это означало, что надо иметь мужем Всеволода Мейерхольда.


Мариенгоф о Райх

Мариенгоф невысоко оценивал мастерство Зинаиды Райх, и писал о ней так:

"Райх актрисой не была — ни плохой, ни хорошей. Её прошлое – советские канцелярии. Щедрая природа одарила её чувственными губами на лице круглом, как тарелка. Одарила задом величиной с громадный ресторанный поднос при подаче на компанию. Кривоватые ноги её ходили по земле, а потом и по сцене, как по палубе корабля, плывущего в качку".

Но это о внешности актрисы.


Шершеневич о Райх

О Райх на сцене Вадим Шершеневич в одной из своих рецензий скаламбурил:

"Ах, как мне надоело смотреть на райхитичные ноги!"

В другой рецензии он написал более резко:

"Конечно, очень плохо играла Зинаида Райх. Это было ясно всем. Кроме Мейерхольда. Муж, как известно, всегда узнаёт последним".

Маяковский о Райх

Были у Зинаиды Райх и защитники. На одном из театральных диспутов Маяковский заявил:

"У нас шипят о Зинаиде Райх: она, мол, жена Мейерхольда и потому играет у него главные роли. Это не тот разговор. Райх не потому играет главные роли, что она жена Мейерхольда, а Мейерхольд женился на ней потому, что она хорошая актриса".

Известность Райх

Хорошей актрисой Зинаида Райх, конечно же, не была, но она стала знаменитой. Мариенгоф своеобразно объясняет причины знаменитости Зинаиды Райх:

"Свое чёрное дело быстро сделали: во-первых, гений Мейерхольда; во-вторых, её собственный алчный зад; в-третьих, искусная портниха, резко разделившая этот зад на две могучие половинки; и, наконец, многочисленные ругательные статейки. Ведь славу-то не хвалебные создают! Кому они интересны?"

Мейерхольд ставит “Гамлета”

В какой-то момент Мейерхольд решил ставить “Гамлета”. Он собрал актёров труппы и поделился с ними своим замыслом постановки.
Тут встрял администратор театра:

"А кто у нас будет играть Гамлета?"

Мейерхольд быстро ответил:

"Зинаида Николаевна".

Все растерянно переглянулись.
Мейерхольд продолжил:

"На все другие роли прошу подавать заявки. Предупреждаю: они меня ни к чему не обязывают. Но может случиться, что некоторые подскажут то, что не приходило мне в голову. То есть: ad absurdum. В нашем искусстве, как и во всех остальных, это великая вещь".

Один из ведущих артистов театра неожиданно спросил:

"Зинаида Николаевна, значит, получает роль Гамлета по вашему принципу – ad absurdum?"

Все замерли, а Мейерхольд сделал вид, что не слышал этого вопроса.
Тогда этот артист вынул из кармана вечное перо и написал заявку на роль Офелии.
В результате, этот актёр был изгнан из театра.


“Быть или не быть”

В Риме Мейерхольд был приглашён на приём к полпреду Платону Михайловичу Керженцеву. Мейерхольд рассказывал о философском замысле постановки "Гамлета", о понимании шекспировских характеров, о режиссерском решении всей трагедии и отдельных сцен. Небольшая компания избранных лиц внимательно слушала мастера.
Наконец, полпред улыбнулся:

"Всеволод Эмильевич, дорогой, вы забыли нам рассказать, как вы толкуете, как раскрываете, какое нашли решение для знаменитого монолога Гамлета “Быть или не быть”?"

Мейерхольд небрежно ответил:

"А, это. Видите ли, товарищи, я вычеркиваю гамлетовский монолог".

И сделал паузу. Насладившись произведённым впечатлением, Мейерхольд продолжал:

"Да, товарищи, я вычеркиваю его целиком, как место совершенно лишнее, никому ничего не говорящее".

Мария Михайловна, жена полпреда, очень удивилась, и у неё вырвалось простое:

"Что?"

Мейерхольд же продолжал дурачить публику:

"Поверьте, товарищи, этот монолог, триста лет по недоразумению считающийся гениальным, тормозит действие. Кроме того, он всего лишь точное переложение в белые стихи отрывка из философского трактата “О меланхолии”, очень модного в ту эпоху. Вы, товарищи, вероятно, не согласны со мной? Вы считаете…"

Дружные аплодисменты избранной публики не дали Мейерхольду закончить.
Только Мария Михайловна шепнула на ухо своему соседу, военному атташе:

"Он просто издевается над нами".

Но её сосед боялся показаться невеждой и испуганно пробормотал:

"Тише, тише, Марья Михайловна!"

Этого “Гамлета” Мейерхольд, к счастью, так и не поставил.


Чацкий у Мейерхольда

Не следует думать, что Мейерхольд занимался только эпатажным новаторством. Время было такое, но он сам был прекрасным актёром и гениальным режиссёром, и внимательно читал тексты классиков. Примером тому служит “Горе от ума” Грибоедова, поставленное в 1928 году.
У всех постановщиков Чацкий прямо с дороги рано утром появлялся перед Софьей безукоризненно одетым и причёсанным.
Но ведь сам же Чацкий при своём появлении говорит:

"Я сорок пять часов, глаз мигом не прищуря,
Вёрст больше семисот пронёсся; ветер, буря,
И растерялся весь, и падал сколько раз…"

Поэтому у Мейерхольда Чацкий вбегает к Софье в дорожном зипуне, в тёплых шарфах, целует ей руку и:

"Ну, поцелуйте же, не ждали?"

Только после этого Чацкий сбрасывал дорожный зипун, подбитый белым бараньим мехом. У Грибоедова, правда, на этот счёт нет никаких ремарок, но режиссёр оправданно подчеркнул процитированные строки.
У Мейерхольда Софью (семнадцатилетнюю девушку) играла, разумеется, Зинаида Райх, которая была вдвое старше [об её габаритах промолчим], а Чацкого – Эраст Гарин. Если кто помнит этого актёра, совсем не первый любовник. И нос с нашлепкой, и волосы не "кудри черные до плеч"; но актёр от Бога. Забавная получалась парочка!
Вскоре Гарин покинул театр Мейерхольда, как говорится, из-за творческих разногласий.


Указатель имён

Эраст Павлович Гарин (1902-1980).
Сергей Александрович Есенин (1895-1925).
Платон Михайлович Керженцев (Лебедев, 1881-1940).
Мария Михайловна Керженцева (Докшина, 1901-1980).
Александр Борисович Кусиков (Кусикян, 1896-1977).
Анатолий Борисович Мариенгоф (1897-1962).
Владимир Владимирович Маяковский (1893-1930).
Всеволод Эмильевич Мейерхольд (1874-1940).
Зинаида Николаевна Райх (1894-1939).
Вадим Габриэлевич Шершеневич (1893-1942).

[Yorik]

Гениальные поэты

Поэт Вадим Шершеневич начинал большинство своих речей словами:

"Я. Товарищи, поэт гениальный!"

Примерно также начинали свои выступления Есенин, Маяковский, Мариенгоф и Рюрик Ивнев.
Публика в переполненных залах или улыбалась, или тихо верила сказанному, или негодовала и злилась.
Вот этих, негодующих, Мариенгоф называл дураками.
Есенин же пояснял цель таких заявлений иначе:

"Гусей подразнить".

Улицы имажинистов

В начале двадцатых годов XX века поэты-имажинисты часто просто хулиганили на улицах Москвы. Однажды ночью они отодрали дощечки с названиями нескольких улиц и приколотили свои. Так "Кузнецкий мост" превратился в "Улицу имажиниста Есенина", а "Петровка" стала "Улицей имажиниста Мариенгофа".
Неважно, что эти таблички провисели всего пару часов, зато разговоров потом было на несколько дней.
Председатель Моссовета Л.Б. Каменев отечески выговаривал поэтам:

"Зачем же Петровку обижать было? Нехорошо, нехорошо! Название историческое. Уж переименовали бы Камергерский переулок".

“Не хочется в Чекушку!”

В череде таких переименований как-то затерялся Николай Эрдман, который ничего не отдирал и не вывешивал.
Есенин даже огорчался этим:

Поотстал ты, Николаша, в славе, поотстал!"

Вскоре Есенин придумал:

"Ты, Николаша, приколоти к памятнику "Свобода", что перед Моссоветом, здоровенную доску:

”Имажинисту Николаю Эрдману”".

Эрдман задумчиво возразил:

"На памятнике-то женщина в древнеримской рубахе, а я как будто мужчина в брюках. Да ещё в зеркальных".

Есенин убедительно настаивал:

"Это совершенно неважно! Доска твоя всё равно больше часа не провисит. А разговоров будет лет на пять. Только бы в Чекушку тебя за это не посадили".

Имажинист Эрдман почесал свой нос и отказался:

"То-то и оно! Что-то не хочется мне в Чекушку. Уж лучше буду незнаменитым".

Всё же в 1933 году Эрдман оказался под следствием, но получил удивительно маленький срок – три года ссылки (Енисейск, Томск) и запрет на проживание в Москве после ссылки.
Все письма из ссылки к матери, Валентине Борисовне, Эрдман подписывал так: "МАМИН-сибиряк".


Гарин у Эрдмана

В ссылке Эрдмана навестил актёр Эраст Гарин, который работал в театре Мейерхольда.
Когда Гарин вошёл в комнату ссыльного, глаза у Эрдмана стали, по его же словам, "как две буквы “О”", и он смог лишь удивлённо просипеть:

"Эраст!?"

Гарин поздоровался, драматург выставил на стол бутылку водки, селёдку с луком и студень.
Выпили, закусили, немного поговорили.
Вдруг Гарин, сидевший у окна, говорит:

"Смотрите-ка, Николай Робертович, гидросамолет сел возле пристани. Может, он на запад летит…"

Эрдман меланхолично:

"Вероятно".

Гарин воодушевился:

"Может, меня прихватит. Пойдёмте, спросим".

Пилот согласился “прихватить” Гарина, и уже через час актёр улетел на запад, так и не распаковав своего багажа.
Через три года Эрдман заехал в Москву и опять же за рюмкой поинтересовался:

"Почему, собственно, Эраст, вы так быстро тогда от меня улетели?"

Гарин, смутившись, ответил:

"Да мне показалось, Николай Робертович, что я помешал вам. На столе отточенные карандаши лежали, бумага".

“Вырожденцы”

Весной 1919 года в одном маленьком зале выступал известный литературный критик с докладом:

"Наши урбанисты — Маяковский, Мариенгоф, Шершеневич".

Критик был низок ростом, очень толст, но сурово громил вышеназванных литераторов:

"Товарищи, их поэзия дегенеративна. Это, товарищи, поэзия вырожденцев! Футуризм, имажинизм – поэзия вырожденцев! Да, да, вырожденцев. Но, к сожалению, талантливых. И вот, товарищи, эти три вырожденца, что сидят перед вами за красным столом, возомнили себя поэтами русской революции! Эти вырожденцы…"

Маяковский ухмыльнулся и шепотом предложил Мариенгофу и Шершеневичу:

"Давайте встанем сзади этого мозгляка. Только тихо, чтобы он не заметил".

И вот трое рослых, плечистых мужчин с волевыми подбородками и коротко стрижеными волосами встали позади низкого критика. А критик продолжал:

"Эти вырожденцы…"

Тут зал захохотал. Критик нервно обернулся и испуганно воззрился на трёх верзил.
Маяковский презрительно, глядя сверху вниз, ободрил критика:

"Продолжайте, могучий товарищ. Три вырожденца слушают вас".

Критик втянул голову в плечи от ужаса, а зал заливался смехом.
Критик вскарабкался на стул, чтобы сравняться ростом с "вырожденцами":

"Товарищи! Товарищи! Я, как всегда, остаюсь при своём мнении. Они, эти вырожденцы…"

Больше критик ничего сказать не смог, так как зал заглушал его слова свистом, грохотом и криками:

"Вон! Брысь! В обоз! В помойное ведро!"

Критик, тяжело отдуваясь, слез со стула, а потом и с эстрады.


Маяковский на диспуте

На литературном диспуте в кафе “Домино” присутствовали три литературных критика: Сакулин, Айхенвальд и Коган. В таком порядке они и выступили. Потом на трибуну взошёл Маяковский и начал:

"Товарищи, этот Коган сказал…"

Маяковский запомнил фамилию последнего выступавшего и, не оборачиваясь, ткнул пальцем в сторону Айхенвальда.
Айхенвальд вздрогнул, но только поправил свой галстук.
Через пару минут Маяковский, вторично ткнул пальцем в сторону Айхенвальда:

"Так вот, этот Коган сказал…"

Айхенвальд только нервно поправил очки.
Вскоре Маяковский снова ткнул пальцем в знакомом направлении:

"Этот Коган…"

Айхенвальд вытер носовым платком выступивший пот и деликатно заметил:

"Уважаемый Владимир Владимирович, я не Коган, я Айхенвальд".

Но Маяковский проигнорировал это замечание и примерно через минуту он снова ткнул пальцем в несчастного Айхенвальда:

"Этот Коган…"

Тут Айхенвальд не выдержал, нервно встал и очень громко сказал:

"С вашего позволенья, Владимир Владимирович, я Айхенвальд, а не Коган".

В кафе сразу же стало тихо.
А Маяковский искоса с презрением ответил:

"Все вы, Коганы!"

Вывел за нос

Однажды в “Кафе поэтов” проходил вечер под названием "Явление народу имажиниста Рюрика Ивнева".
Рюрик Ивнев читал свои стихи певучим тоненьким и тихим голоском.
В это время какой-то человек с лицом, как швейцарский сыр, очень громко что-то говорил своей рыжей даме. Он сидел за одним из столиков для “недорезанных” и говорил гораздо громче, чем читал стихи Ивнев.
Есенин не выдержал и крикнул:

"Эй, вы, решето в шубе, потише!"

Рыжая дама зарделась, а дырчатый, даже не взглянув в сторону Есенина, продолжал басить.
Есенин злобно прошептал:

"Вот сволочь!"

Мариенгоф посоветовал:

"Скажи, Сережа, швейцару, чтобы он его выставил, в три шеи выставил".

Есенин спокойно ответил:

"А я и без швейцара обойдусь".

Он подошёл к столику “дырчатого” и сказал:

"Милости прошу со мной!"

С этими словами он взял “дырчатого” двумя пальцами за толстый в дырочках нос и неторопливо повёл к выходу через весь зал. При этом Есенин говорил рязанским говором:

"Пордон, пордон, пордон, товарищи".

Публика онемела от восторга, швейцар бойко распахнул двери, а рыжая дама истерически визжала.
После этого случая дела в кафе пошли значительно лучше, а от "недорезанных буржуев" просто отбоя не было. Вероятно, каждый мечтал прославиться, если и его Есенин выведет за нос.


Умерли!

Однажды заслуженного и пожилого актёра МХАТ’а стал поучать молодой служащий из Министерства культуры. Актёр слушал, иногда посапывал, и вдруг буркнул:

"Умерли".

Служащий оторопел:

"Простите, кто умер?"

Актёр спокойно пояснил:

"А те, кто могли учить меня".

Место за столом

Актёр Борис Ливанов был своим человеком в доме у Качаловых и во многих других домах. Про себя он часто заявлял:

"Я дурак, но из вашего общества".

Однажды Ливанов стал поучать Мариенгофа:

"В гостях, Толя, Боже тебя упаси садиться под винегрет. Так на нём и погибнешь. Всегда садись, друже, под зернистую икорку или балычок".

Указатель имён

Юлий Исаевич Айхенвальд (1872-1928).
Эраст Павлович Гарин (Герасимов, 1902-1980).
Сергей Александрович Есенин (1895-1925).
Рюрик Ивнев (Михаил Александрович Ковалёв, 1891-1981).
Лев Борисович Каменев (Розенфельд, 1883-1936).
Пётр Семёнович Коган (1872-1928).
Борис Николаевич Ливанов (1904-1972).
Анатолий Борисович Мариенгоф (1897-1962).
Владимир Владимирович Маяковский (1893-1930).
Анна Борисовна Никритина (1900-1982).
Павел Никитич Сакулин (1868-1930).
Вадим Габриэлевич Шершеневич (1893-1942).
Валентина Борисовна Эрдман (1880-1964).
Николай Робертович Эрдман (1900-1970).