Нет ответов

[adc]

В череде событий Холодной войны на просторах Мирового океана Карибский кризис стал для советского флота первым и самым опасным опытом прямого противостояния военно-морским силам США. Никогда более боевые корабли обеих стран не оказывались в столь опасной ситуации, никогда более командиры кораблей не были столь близки к принятию решения о применении оружия. В какой-то момент ход всего Карибского кризиса мог быть изменен решением командира одного советского или американского корабля. Не будет особым преувеличением сказать, перефразируя известное высказывание У. Черчилля, что «никогда еще столь многое не зависело от решения столь немногих».
Участие советского военно-морского флота в операции по доставке на Кубу советских ракет с ядерными боеголовками, получившей название «Анадырь», было предусмотрено общим планом. Как вспоминал позднее один из составителей плана операции генерал А.И. Грибков, работа по его подготовке была проведена в мае 1962 г. при участии всего трех человек и всего за два дня. Замысел операции предполагал создание на Кубе Группы советских войск (ГСВК), с целью «не допустить высадки противника на территорию острова ни с моря, ни с воздуха…» [1] В целом советский Генштаб планировал создать на Кубе разнородную группировку войск численностью в 44 тыс., имевшую все необходимое — от ядерных ракет до полевого хлебозавода — и способную защитить «Остров Свободы» от вторжения любого противника. На основании этого плана были подготовлены директивы министра обороны, и 13 июля 1962 г. направлены командующим соответствующих видов вооруженных сил для выделения необходимых сил и их отправки на Кубу [2].
Главную ударную силу ГСВК должна была составить ракетная дивизия в составе пяти полков ракет средней дальности Р-12 и Р-14, радиус действия которых (2 500—4 500 км) позволял поражать все важнейшие цели на территории США. Четыре отдельных мотострелковых полка должны были прикрывать ракетную дивизию и бороться с воздушными и морскими десантами. С воздуха их защищали две дивизии ПВО и истребительная авиация. Задачи входивших в состав ГСВК сил флота сводились к «уничтожению боевых кораблей и десантно-высадочных средств противника, недопущению высадки морских десантов. Кроме того, флот был обязан охранять наши транспортные суда на близлежащих к острову коммуникациях, блокировать минами военно-морскую базу Гуантанамо, а также вести разведку в западных и восточных районах Кубы с целью выявления боевых кораблей и десантно-высадочных средств противника». [3] Эти задачи возлагались на оперативное соединение, в составе эскадры подводных лодок (7 дизельных ракетных и 4 дизельных торпедных), эскадры надводных кораблей — 2 крейсера, 2 ракетных эсминца и 2 артиллерийских эсминца, бригады ракетных катеров (12 единиц), — берегового ракетного полка (8 пусковых установок крылатых ядерных ракет) и минно-торпедного авиаполка (33 самолета Ил-28) [4].
В историографии и опубликованных материалах нет данных, на основании которых был сделан расчет сил и определен состав корабельной группировки. Если же исходить из задач, поставленных перед советской военно-морской группировкой планом Генштаба, то ее состав представляется далеко недостаточным. В случае начала боевых действий советские надводные корабли не могли, ни при каких условиях, отразить массированный налет штурмовой авиации американских авианосцев. Рассчитывать на прикрытие с воздуха силами ПВО, дислоцированными на острове, также не приходилось, поскольку их главной задачей оставалась защита пусковых установок стратегических ракет, а количество истребителей Миг-21 — 40 самолетов — было слишком незначительно.
Всего этого не могли не понимать в Главном штабе ВМФ при составлении плана действия флота, получившего собственное название — «Кама». Остается предположить, что советская эскадра должна была выполнять исключительно функции демонстрации силы. На эту мысль наводят слова первого заместителя главкома ВМФ адмирала В.А. Фокина, обращенные к командирам подводных лодок, уходивших на Кубу: «Вы должны незамеченными прибыть в конечную точку маршрута и встретить рассвет на виду удивленного мира с поднятыми советскими флагами» [5].
В ночь на 8 июля 1962 г. от советских причалов отошли первые транспортные суда с грузом техники и вооружения для Кубы. Первоначальные расчеты Генштаба оказались верными, и грузовые корабли, не привлекая внимания американской разведки, прошли на Кубу без препятствий. Через полтора месяца на острове уже находились основные силы сухопутной группировки и ядерные боезаряды.
Но корабли советского ВМФ все еще оставались в базах. Причины такой задержки с отправкой эскадры остаются до сих пор не совсем понятными. Авторы исследований Кубинского кризиса практически не касаются этого вопроса. Между тем, он заслуживает отдельного внимания. Как свидетельствуют участники событий, советские подводные лодки прошли всю необходимую подготовку к походу еще весной и могли выйти в море уже в начале лета 1962 г. одновременно с первыми грузовыми кораблями, отправившимися на Кубу. Но подлодки оставались в главной базе флота все лето. И лишь в сентябре они перешли в бухту Сайда, где провели окончательную погрузку продовольствия и боезапаса, в том числе и «спецторпед» с ядерной боевой частью. На это был потрачен еще месяц [6].
За это время обстановка в Атлантике крайне осложнилась. Необычайно высокая интенсивность движения советских грузовых кораблей в июле—августе, наконец, привлекла внимание американской разведки. Начались регулярные облеты советских кораблей самолетами, а 19 сентября сухогруз «Ангарлес» был перехвачен американским крейсером, который сопровождал его более суток, направив стволы башен главного калибра на корабль. На следующий день судно «Ангарск» было перехвачено американским эсминцем. Эта практика продолжалась во все последующие дни. И все это время надводные корабли и подводные лодки советского ВМФ продолжали стоять в базах в ожидании приказа.
Только 25 сентября 1962 г. на заседании Совета обороны был рассмотрен вопрос об участии флота в операции «Анадырь». Совет решил отказаться от использования надводной эскадры, ограничившись отправкой на Кубу лишь четырех дизельных торпедных лодок проекта 641 («Foxtrot» по классификации НАТО).
Это решение, кардинально менявшее замысел использования советской военно-морской группировки, получило различные объяснение в отечественной и зарубежной историографии. Российские авторы объясняют это решение нежеланием советского руководства рисковать скрытностью проведения операции [7]. При этом, правда, остается без ответа вопрос, почему требование скрытности не было принято во внимание при начальном планировании действий флота.
Зарубежные исследователи, напротив, придают гораздо большее значение отказу советского руководства использовать надводную эскадру. Американский исследователь Д. Винклер полагал, что причиной всему была «неспособность надводных кораблей советского флота проводить операции в океане» [8]. Один из участников Карибского кризиса, офицер ВМФ США П. Хухтхаузен высказал предположение, что советское руководство опасалось «дальнейшего усиления американского флота у берегов Кубы» [9].
Зарубежным исследователям это решение представляется нелогичным и ошибочным. Известный американский историк флота Э. Бич полагал, что «эскорт советских надводных кораблей, сопровождавший сухогрузы, доставлявшие ракеты на Кубу в 1962 г., мог бы повлиять на исход кризиса» [10]. Более того, команды американских кораблей ожидали этого и были изрядно удивлены, не обнаружив даже «мало-мальского сопровождения торговых судов боевыми кораблями советского ВМФ» [11].
Отказ от использования надводных кораблей лишил и подводные лодки какого-либо прикрытия, и им оставалось рассчитывать только на свои силы. Решить весь комплекс задач, поставленных перед силами флота в операции «Анадырь», лодки, конечно, не могли, как не в состоянии они были осуществить демонстрацию силы. На что теперь рассчитывало советское военно-политическое руководство, противопоставляя всей мощи Атлантического флота США всего лишь четыре дизельных подлодки? По мнению П. Хухтхаузена, ставка была сделана на ядерные торпеды как сдерживающий фактор [12]. Вопрос о возможности дизельных лодок беспрепятственно достичь назначенных районов даже не ставился. Между тем, зарубежные исследователи уверены, что этого шанса они были лишены изначально: «Та полудюжина субмарин, что Советы направили в Кубинские воды, принадлежала к технически несовершенному типу, и корабли американского флота могли обнаружить и уничтожить их без особого труда» [13].
В ночь на 1 октября операция «Кама» вошла в решающую стадию: в море вышли четыре подводные лодки Северного флота — Б-4, Б-36, Б-59 и Б-130. В море командиры подводных лодок вскрыли полученные секретные пакеты, в которых была указана их задача: скрытно следовать в кубинский порт Мариэль. Лодки должны были следовать самостоятельно, и их действиями управлял Центральный командный пункт (ЦКП) флота в Москве.
Но с первого же дня похода начали сказываться просчеты в планировании операции. Первым из них оказалось жесткое требование сохранять маршрут и режим похода. Штаб установил среднюю скорость перехода в 9 узлов, то есть на пределе возможного для дизельных подводных лодок. Это означало, что командиры лишались возможности какой-либо маневра при встрече с противником. Высокая скорость перехода в условиях шторма, случившегося в Северной Атлантике, привела к повреждениям на подводных лодок, что позже резко ограничило их маневренность при столкновении с силами противолодочной обороны (ПЛО) флота США. Крайне неудачным было распоряжение Главного штаба, назначившего собирательный сеанс связи на 00 часов по московскому времени, что соответствовало 16.00 в Атлантике: необходимость всплывать для сеанса связи в светлое время суток ставило под угрозу скрытность их действий. Но данное решение осталось неизменным на протяжении всей операции [14].
К исходу 20 суток похода все четыре лодки прибыли в Саргассово море, высокая прозрачность воды которого резко осложнила их действия: тень подводной лодки можно было различить на глубине до 80 метров. Невероятные трудности возникли из-за высокой — до 30 градусов на поверхности — температуры воды. Выяснилось, что подводные лодки проекта 641 были совершенно не приспособлены для действия в теплых тропических водах. А ведь имевшийся опыт уже показал, что лодки, созданные для действий на Балтике и Севере, требуют установки дополнительного оборудования кондиционирования воздуха и опреснения воды.
Температура в отсеках сразу же повысилась до 40º, а в дизельном и электромоторном — до 60-65º. Пресной воды катастрофически не хватало: на каждого члена экипажа приходилось лишь 250 г в сутки. Высокая температура приводила к обезвоживанию организма. К концу похода некоторые из моряков потеряли до трети веса. Предельная влажность воздуха — порой до 100 % — вызвала у всех потницу в самой тяжелой, гнойной, форме, что усиливало страдания моряков. Участились случаи тепловых ударов, и вахту пришлось сократить всего до 15—20 минут. Люди держались из последних сил… Вот в этой тяжелейшей, изнуряющей обстановке им пришлось вступить в борьбу с Атлантических флотом США, сосредоточившем на подступах к «Острову Свободы» 183 корабля [15].
Однако командиры и экипажи советских подводных лодок и не подозревали об этих приготовлениях и о том, что их ждет столкновение с целым американских флотом. Командование советским ВМФ не сочло необходимым проинформировать свои лодки об изменении обстановки вокруг Кубы. Вместо этого их командиры регулярно получали телеграммы с напоминанием об усилении политработы и необходимости «высокоморального поведения» экипажей на территории Кубы. Командирам не оставалось ничего другого, как черпать хоть какую-нибудь информацию о происходящем из материалов радиоперехвата передач американских радиостанций. Но тут перед ними вставал вопрос: насколько можно доверять «империалистической пропаганде»?
Советские подлодки, не имея возможности обойти выставленные американским флотом завесы сил ПЛО, вынуждены были прорываться через них. Шанс остаться необнаруженным и достичь назначенного района был минимальным, все зависело от случая. Лодки проекта 641 создавались для действий в открытом океане, в расчете на свободу маневра. Выбирая время и место нанесения удара в зависимости от обстановки и противостоящих сил противника, они должны были действовать по принципу «удар-отход». Теперь же им предстояло действовать в районе, полностью контролируемом силами ПЛО ВМФ США. В этих условиях их главной слабостью стала необходимость периодически всплывать на поверхность для зарядки аккумуляторов, которые обеспечивали подводный ход.
Советские подводники еще могли, полагаясь на собственный опыт и знание техники, надеяться на уклонение от надводных кораблей и противолодочных самолетов. Но они не могли ничего противопоставить новейшей стационарной гидроакустической системе «SOSUS», недавно поступившей на вооружение американского флота. Она представляла собой сеть гидрофонов, установленных на дне моря и соединенных с береговой станцией кабелем. При появлении поблизости источника шума гидрофон передавал сигнал на береговую станцию, и система автоматически определяла координаты источника, сообщая их самолетам и надводным кораблям. Командиры советских подлодок представления не имели об этой совершенно секретной системе и долгое время, поражаясь точности, с которой на них выходили самолеты и корабли противника, считали, что виной всему — деятельность агентуры американской разведки на берегу.
Именно «SOSUS» 23 октября обнаружила первую советскую подлодку, которой оказалась Б-130 под командованием капитана II ранга Н.А. Шумкова. И скоро на КП американского флота посыпались сообщения от самолетов и кораблей о новых контактах с неизвестными подлодками в районе южнее Бермудских островов. На планшете тактической обстановки КП флота было зафиксировано 29 контактов, предположительно, с советскими субмаринами [16]. Вскоре, однако, аналитическая служба, сопоставляя полученные данные, сократила их число до 4—7 единиц [17]. Стало ясно: к Кубе направляется значительное количество советских субмарин.
К тому времени обстановка и вокруг Кубы, и в мире резко обострилась. Вооруженные силы США, в том числе и стратегические ядерные силы, были приведены в полную боевую готовность, атомные ракетные подводные лодки заняли стартовые позиции в Северной Атлантике. В ответ СССР привел в полную боевую готовность Ракетные войска стратегического назначения, авиацию и ПВО [18]. В этой ситуации приближение советских подводных лодок к соединениям американского флота в Атлантике выглядело особенно зловещим.
Главнокомандующий ВМФ США адмирал Дж. Андерсон немедленно предупредил командиров кораблей о возможности внезапных атак советских субмарин [19]. Угроза с их стороны представлялась настолько серьезной, что адмирал обратился за помощью к командованию флотов Англии и Канады, а также ВМС стран Латинской Америки [20].
На следующий день, 24 октября, в 10 часов утра начал действовать объявленный США режим морского карантина, и корабли американского флота приготовились силой остановить советские суда, направлявшиеся в порты Кубы. В ответ на это Н.С. Хрущев на встрече с американским бизнесменом У. Ноксом заявил, что «советские подлодки потопят любой американский корабль в случае его попытки остановить направлявшиеся на Кубу корабли» [21]. Но американскую администрацию и президента Дж. Кеннеди беспокоила не только возможность атак советских субмарин, но и возможная доставка на их борту ядерных боеголовок [22]. Именно это предположение и привело к столь ожесточенному преследованию советских подлодок в последующие дни.
Первое время подлодкам удавалось ускользать от преследующих их американских противолодочных самолетов, но «SOSUS» вновь и вновь наводила самолеты на подлодки. Эта игра в «кошки-мышки» должна была закончиться после их вхождения в зону действия американских авианосных противолодочных поисковых групп, развернутых на линии объявленного морского карантина. Ситуация чрезвычайно осложнилась тем, что к этой линии лодки подошли одновременно с продолжавшими движение к Кубе грузовыми судами под советским флагом. Нетрудно представить тот психологический пресс, под давлением которого оказались командиры американских эсминцев, получивших приказ остановить советские корабли под угрозой применения оружия: они были осведомлены о намерении Хрущева применить подводные лодки в этом случае. Участник описываемых событий офицер эсминца «Blandy» П. Хухтхаузен вспоминал о событиях 27 октября: «...Мы приближались к «Юрию Гагарину», а у меня душа была в пятках… я смотрел на большое торговое судно… идущее курсом на юг и быстро приближающееся к нам. В южном направлении от «Blandy» вертолет с [противолодочного авианосца] «Essex» и самолет «Tracker» S2F совместно работали в районе контакта с подводной лодкой… [которая] собиралась занять положение между «Юрием Гагариным» и вторым торговым судном под названием «Комилес» [23].
Этой лодкой была Б-130. Обнаруженная еще 23 октября, она в течение трех суток успешно уклонялась от самолетов, но аккумуляторные батареи полностью разрядились. Перед походом береговые службы решили сэкономить на замене старых аккумуляторов на этой лодке, и теперь подводникам приходилось расплачиваться за эту экономию. В условиях тропической жары старые аккумуляторы разряжались очень быстро, и заряжать их приходилось гораздо дольше, для чего лодка была вынуждена все чаще всплывать. В один из таких моментов на Б-130 отказали сразу все три дизельных двигателя — невероятный случай. Как выяснилось впоследствии, причиной стал заводской брак.
Поломка двигателей на Б-130 произошла в момент, когда кризис достиг кульминации. 27 октября советские войска на Кубе впервые применили оружие, сбив зенитной ракетой самолет-разведчик U-2, пилот которого погиб. Этот день в США получил название «черной субботы». Вечером того же дня брат президента США Р. Кеннеди передал советскому послу А.Ф. Добрынину ультимативное требование убрать с Кубы советские ядерные ракеты, угрожая в противном случае начать вторжение на остров в ближайшие 24—72 часа [24].
Подводники об этих перипетиях не знали, но ощущение надвигавшейся катастрофы было ясным. «Внезапно затих эфир, — вспоминал командир Б-130 Шумков. — Мы почувствовали, что «дело пахнет керосином». От главнокомандующего ВМФ получили телеграмму: «Усилить бдительность. Оружие иметь в готовности к использованию». Перешли на непрерывный сеанс радиосвязи. И вот тогда на нас обрушились американцы…» [25] Лодка находилась в надводном положении, пытаясь починить вышедшие из строя дизеля, когда он «получил доклад акустика: «Слышу шум винтов!» Причем сразу с четырех направлений. Дал команду на срочное погружение. Едва погрузились на 20 метров — над нашими головами шум винтов… Потом раздались взрывы…» Это оказалось полной неожиданностью: «Стальной корпус зазвенел. Впечатление такое, что нас атаковали настоящими глубинными бомбами. А это война!» [26]
К счастью, это были всего лишь сигнальные гранаты, с помощью которых американцы передавали приказ на всплытие. Но можно представить силу психологического давления, которое испытывал командир подлодки. Теперь только от него зависело, какое решение принять в этой ситуации. Если бы он посчитал эту атаку настоящей, боевой, и дал приказ в целях самообороны применить оружие — история Карибского кризиса оказалась иной. Но Шумков решил начать уклонение. С почти разряженной батареей, черепашьим ходом ему удалось невозможное: лодка оторвалась от преследовавших ее эсминцев. Однако трехузловый ход не позволил уйти из района поиска, и вскоре эсминцы вновь обнаружили лодку. Получив доклад о полном разряде аккумуляторных батарей, командир дал приказ всплывать. Через несколько минут черная рубка подводной лодки показалась на поверхности всего в тысяче метров от эсминца «Blandy». Узнав об этом, экипаж американского корабля разразился аплодисментами и ревом восторга: он праздновал победу [27].
В тот же день 27 октября противолодочная группа авианосца «Randolph» обнаружила Б-59 капитана II ранга В.Г. Савицкого. К тому времени лодка уже двое суток пыталась уйти от противолодочных самолетов, периодически обнаруживающих ее по данным системы «SOSUS», и основательно разрядила аккумуляторные батареи. Но только она всплыла на поверхность для их зарядки, как тут же была обнаружена вновь. Подоспевшие эсминцы буквально вцепились в лодку своими гидролокаторами. Савицкий больше 18 часов пытался оторваться от преследования, но опять помешали разрядившиеся батареи. Американские корабли стали выходить на Б-59 в атаку, сбрасывая сигнальные гранаты. Температура, повысившаяся в рисеках до 45—50º, чудовищная духота, влажность и быстро растущая концентрация углекислого газа привели к тому, что один за другим стали падать в обморок вахтенные матросы и офицеры. Когда же после очередной атаки американского эсминца взрывы так тряхнули лодку, что показалось, будто началась уже настоящая бомбежка, нервы командира не выдержали. «После этой атаки, — вспоминал офицер Б-59 В.П. Орлов, — вконец измотанный Савицкий, не имея возможности выйти на связь с Главным штабом рассвирепел. Вызвал к себе офицера, приставленного к атомной торпеде, и приказал привести ее в боевое состояние. «Может, наверху уже война началась, а мы тут кувыркаемся, — возбужденно кричал Валентин Григорьевич. — Мы сейчас по ним шарахнем! Сами погибнем, их потопим всех, но флот не опозорим!» Но стрелять ядерной торпедой мы все же не стали…» [28] Около четырех часов утра 28 октября Б-59 всплыла на поверхность и подняла государственный флаг СССР.
Третьей лодкой, которую удалось «поднять» американским силам ПЛО стала Б-36 капитана II ранга А.Ф. Дубивко. Ей дольше других удавалось оставаться необнаруженной. Лишь к исходу дня 29 октября, когда кризис уже миновал свою самую острую фазу, американские корабли обнаружили ее. Сработал новый тактически прием американцев. Выяснив, что советские лодки по ночам всплывают для зарядки батарей, они стали устраивать засады: один или несколько эсминцев с застопоренными машинами и выключенными ходовыми огнями лежали в дрейфе, переведя свои гидроакустические станции (ГАС) в пассивный режим. Именно так и была обнаружена Б-36. «Ахиллесовой пятой» этой лодки оказалась неисправная крышка устройства выбрасывания имитационных патронов, не позволявшая ей погружаться на глубину более 70 м. Целых 36 часов Дубивко пытался оторваться от преследователей, но в конце концов и он был вынуждена всплыть на виду у целой эскадры американских кораблей.
Единственной лодкой 69-й бригады, сумевшей достичь назначенного района, оказалась Б-4 под командованием капитана II ранга Р.А. Кетова. Тот факт, что американцы так и не смогли «поднять» Б-4, ее командир объяснял элементарным везением [29]. К моменту обнаружения Б-4 успела полностью зарядить аккумуляторную батарею. Штормовой поход через Атлантику не привел к каким-либо поломкам. Но главное, в чем повезло, — в благоприятных гидрологических условиях района: слой температурного скачка проходил на глубине всего 60 м, что позволило эффективно уклоняться от преследователей.
Операция «Кама» закончилась. Три лодки, кроме Б-130, возвращавшейся на буксире спасательного судна в базу, еще около месяца находились в назначенных районах патрулирования. На базу они также вернулись порознь, но всех их ожидал одинаково холодный прием. Командир Б-4 Кетов вспоминал: «Вернулись лодки под самый Новый год. Никто нас не встречал. Сами высадились на пирс и ошвартовались. Дальше началась история в духе Швейка и Чонкина. «Нет, — говорят, — вашей бригады, она расформирована». Экипажи три месяца по-человечески не жравши, не пивши, не мытые. Моряки в панамах, тапочках и шортах. А на улице мороз минус 15º. Просим: «Дайте хоть помыться… хоть обогреться!» Не пускают. Какой-то умник нашелся, ляпнул: мол, ваше место базирования на Кубе, вот и отваливайте туда. Пошутил…» [30]Лишь через несколько дней экипажам выдали теплую одежду. Но более всего моряков оскорбил запрет экипажам разных лодок общаться между собой и выходить за пределы базы, которая была оцеплена морскими пехотинцами. Особая комиссия готовила разбор итогов похода, и штаб флота хотел «соблюсти объективность» свидетельств вернувшихся подводников, как и секретность всего происходившего.
Однако комиссия явно не стремилась к объективности. Командир Б-36 Дубивко рассказывал: «Все усилия комиссии были нацелены на выявление допущенных командиром и личным составом нарушений требований руководящих документов и инструкций. В расчет не принимались ни необычные условия нашего плавания, ни техническая неприспособленность лодок к такого рода операциям, ни тем более явные ошибки командования при подготовке похода и во время него… Ничего положительного в нашем походе комиссия не увидела… еще до официального завершения «разбора полетов» Главный штаб издал директиву, с которой по флотам разъезжали его представители и позорили нас, пиная тем, что американцы «подняли» три лодки». [31]
Однако на этом мытарства подводников не закончились. В начале января командиров подводных лодок вызвали в Москву. На совещании в Министерстве обороны состоялся «большой разбор» итогов похода на Кубу. Совещанием руководил заместитель министра обороны маршал Советского Союза А.А. Гречко. И сам маршал, и присутствовавшие в зале военачальники засыпали подводников вопросами. Более всего недоумения у высокого начальства вызывал сам факт всплытия подводных лодок. И только тут выяснилось, что руководство Министерства обороны все это время оставалось в уверенности, что на Кубу ушли атомные субмарины. Но даже этот неожиданно открывшийся факт не смог смягчить недовольство командования. Гречко в сердцах бросил: «А я бы лучше утонул, чем всплыл!» [32]
Неудача похода подводных лодок на Кубу стала следствием целого ряда просчетов в организации. Изучая обстоятельства принятия решений, приходится признать, что, вероятнее всего, руководство флотом оказалось жертвой своих собственных пропагандистских усилий. В июле 1962 г., когда операция «Анадырь» уже набирала полные обороты, командование ВМФ устроило настоящее шоу для руководства страны. Хрущев, Р.Я. Малиновский, Д.Ф. Устинов и другие руководители стали свидетелями масштабных учений Северного флота («тема Касатка»), в ходе которых зенитные ракеты кораблей сбивали воздушные мишени, эсминцы и катера наносили совместный удар крылатыми ракетами по надводным целям. Всего на глазах у руководства было запущено 17 ракет, из которых 15 поразили цели. [33] Венцом учений стал показ атомных и ракетных подводных лодок, завершившийся эффектным подводным стартом баллистической ракеты. И хотя ракетой из-под воды стреляла дизельная подводная лодка, но Хрущева убедили в том, что он наблюдал старт ракеты атомного ракетоносца. [34] Кульминацией этого визита на Северный флот стала встреча атомной подводной лодки К-3, только что вернувшейся из похода к Северному полюсу подо льдами Арктики, что  расценивалось как триумф советского атомного подводного флота. Хрущев пришел в неописуемый восторг. На подводников посыпался «дождь наград», газеты и радио наперебой сообщали об этом успехе.
Похоже, эта демонстрация возможностей флота, организованная главным командованием ВМФ с целью изменить «настороженное» отношение Хрущева к флоту [35], оказала самое прямое влияние на принятие решений в ходе операции «Анадырь». Руководство государства пришло к заключению, что в его распоряжении находится мощный и боеспособный атомный подводный флот, который и будет использован в ходе операции. Командование ВМФ, превратившись из триумфатора в заложника собственного успеха, не могло сообщить руководству страны, что из находившихся в составе флота 19 атомных торпедных и ракетных подлодок, ни одну нельзя было направить к берегам Кубы [36].
Построенные в лихорадочной спешке, первые атомоходы имели немало дефектов, в том числе и конструктивных. Это уже привело к серьезным авариям. Самыми тяжелыми из них стала авария реактора на торпедной лодке К-8 в октябре 1960 г. и авария с человеческими жертвами на ракетоносце К-19 в июле 1961 г. [37] Эта была первая авария на К-19, получившей на флоте прозвище «Хиросима», и ставшей «героиней» известного американского фильма «"К-19". Оставляющая вдов». Всего же на первых пяти атомных подводных лодках в период эксплуатации было выявлено 286 неисправностей [38].
Да и отношение политического руководства к флоту все еще оставалось, мягко говоря, сдержанным. Приход к власти Хрущева и назначение Г.К. Жукова министром обороны обернулось для флота драматическими последствиями. Конфликт прежнего главкома ВМФ адмирала Н.Г. Кузнецова с новым военно-политическим руководством привел к отставке адмирала и обвальному сокращению флота. Новому главкому адмиралу С.Г. Горшкову пришлось заново выстраивать отношения с руководством, очень осторожно пытаясь изменить неприязненное отношение к флоту. В этой обстановке, да тем более после успеха «темы Касатка», в ответ на требования министра обороны маршала Р.Я. Малиновского провести операцию «Кама» «скрытно и стремительно» [39], флотскому начальству оставалось лишь одно: ответить «Есть!» и направить на Кубу дизельные лодки, достаточно надежные и освоенные экипажами.
Не подлежало обсуждению и намерение советского руководства использовать лодки с ядерным оружием как фактор сдерживания силовых действий США. Хотя и этот расчет, очевидно, был ошибочным. Факт наличия на советских подводных лодках ядерного оружия тогда американцам известен не был. Во время конференции, состоявшейся в октябре 2002 г. на Кубе и посвященной 40-летию Карибского кризиса, директор Архива национальной безопасности Университета Дж. Вашингтона Т. Блантон прямо заявил, что американское командование «понятия не имело о том, что на подводных лодках было ядерное оружие» [40].
По сути, советское военно-политическое руководство, оказавшись перед необходимостью использовать военно-морской флот в целях внешней политики, не смогло решить эту задачу. Помешало отсутствие понимания специфики использования морской силы. А это не позволило поставить перед флотом адекватные задачи.
В итоге вместо демонстрации США своей военно-морской мощи советское руководство убедило американцев в его слабости. «Полудюжина субмарин, отправленных в Кубинские воды, были настолько несовершенны, — отмечал в своем исследовании директор Центра стратегических исследований Джорджтаунского университета Дж. Теберг, — что корабли флота США легко обнаружили их и были в состоянии уничтожить их без всякого труда…» [41]
В оценке участия советского ВМФ в Карибском кризисе зарубежная историография единодушна. «Кубинский ракетный кризис 1962 г. стал для русского флота шестым унизительным поражением за последние 100 лет, — писал в 1986 г. аналитик Центра анализа угроз разведки армии США П. Тсорас. — Советский Союз оказался в безвыходном положении на Кубе и только советский военно-морской флот мог бы выручить советскую дипломатию… но советский флот показал полную беспомощность перед лицом морской мощи США, что, возможно, нанесло его престижу даже больший урон, чем поражение…» [42]